Сага о Годрланде - Наталья Викторовна Бутырская Страница 77

Простодушный полагал, что сарапы удержат Годрланд за собой, ведь они тут уже давно, и их тут много, зато земли подальше уйдут из их рук. Стоит лишь солнечным воинам уйти из Бриттланда, как конунга либо убьют, либо расколдуют, и власть снова перейдет к нордам.

Тулле же высказался насчет Бога-Солнце:

— Не знаю, пропадут ли нити Набианора, но вера в Бога-Солнце никуда не уйдет. Останутся сольхусы, останутся жрецы. Для них ведь ничего не поменяется: они прежде не слышали своего бога, не будут слышать и потом. К тому же для бога, которого нет, Солнце слишком ревниво. Оно запрещает молиться другим богам, оно помечает своих почитателей кругами, оно дарует надежду на долгую и счастливую жизнь после смерти, не требуя почти ничего. Всего лишь бояться только его одного, кланяться ему одному и водить руками. Просто!

— Разве наши боги требуют больше?

— Наши боги ничего не требуют и ничего не обещают. Помогают только тем, кто сам идет по выбранному пути.

— Как это «ничего не требуют»? — воскликнул Стейн. — А жертвы во время Вардрунн?

— Они нужны нам, — пояснил Тулле. — Так мы зовем богов обратно, чтобы те защитили наш мир от пожирания тварями. Если бы Скириру нужны были жертвы, костры бы полыхали по всем островам, не затухая. И дары другим богам, например, Нарлу во время весеннего спуска корабля на воду, нужны тоже нам. Мы просим защиты, мы напоминаем богам о себе, мы обещаем идти тем же путем, что и прежде.

К моему удивлению, принятые в хирд фагры слушали о наших богах с интересом. Хальфсен хоть сам знал о них не так много, зато не ленился пересказывать речи Тулле. Дометию, как бывшему рабу, пришлось по нраву, что в наших краях трэль, получивший руну, получает свободу. Только вот свобода бывает разной. Убьет, к примеру, раб собаку ради руны, и хозяин тут же его освободит. Заберет все свое, в том числе одежду, и выгонит восвояси, мол, ты теперь человек вольный, и кормить тебя больше никто не обязан. А куда он пойдет? Кругом вода да горы, а у такого раба ни ножа, ни умений, ни родни… Редко кто выживал из таких.

Это здесь, в Годрланде, кругом деревни да поместья, и лишние руки всегда пригодятся. А у нас земли мало, а людей много. Зачем кормить кого-то еще?

А спустя пару седмиц Набианор добрался и до рода Пистоса.

Мы узнали о том от Милия, что прибежал к нам рано поутру.

— Сегодня господин пойдет к Набианору. Ему было велено взять всех сыновей.

Феликс перепуганно замотал головой, он не хотел стать завороженным. Но дело было не только в нем. Он знал о хирдманах Клетуса! Вдруг его спросят там, не слыхал ли он о них, и под ворожбой Феликс расскажет о нас.

— Господин думал отречься от господина Феликса, — продолжал говорить Милий, — только уже поздно. Один сделал так, но великому пророку это не понравилось, ведь Клетус был как раз из отрекшихся. И по велению Набианора всех сыновей, кроме отреченного, убили. Вроде как пророк сказал: «Раз ты так легко отказываешься от своего сына, значит, сыны тебе не нужны». Так что, господин Феликс, я прошу тебя подготовиться. Вскоре приедет господин и возьмет тебя с собой.

— А если меня не будет?

— Тогда убьют господина.

Я уже хотел сказать, что мы уходим из города. Плевать на золото Жирных и на всё еще замерзшие реки Альфарики, пересидим как-нибудь. Главное, суметь вырваться из города и вывести фагров! Хотя я понимал, что не я один такой умный. Сейчас многие хотели убраться отсюда, и сарапы явно держат все выходы под охраной.

— Иди! — вдруг сказал Тулле. — Не бойся. Ты же в стае! Поможем.

— А отец… — взмолился Феликс.

— Нет. Он не смог отказаться от тебя, значит, придется тебе это сделать. Решай, с кем пойдешь дальше.

Я надеялся, что Феликс понимал слова Тулле правильно. Жрец просил отречься не от нынешнего Сатурна, а от того, кто вернется от Набианора. Завороженного. Если же Феликс не сможет этого сделать, тогда что делать нам? Я все равно должен его защитить от солнечного пророка.

Зато проверим слова Хальфсена. Верно ли толмач понимает думы Феликса?

— Я… я пойду со стаей, — решился наконец фагр.

Милий принес подходящую к случаю одежду, так что Феликс переоделся, дождался отца и ушел с ним.

После его ухода ульверы собрались все вместе, даже фагры пришли, хоть и сами не понимали, зачем. У меня аж руки тряслись! Это будет мой первый бой с Набианором, пусть тот и не догадывается.

— Тулле, а он не увидит стаю? Не узнает обо мне и моем даре?

— Если бы он мог видеть такое, то никак не подпустил бы Клетуса к себе, — спокойно ответил жрец.

Выждав некоторое время, я пробудил дар и услышал Феликса. Как же он боялся! Но едва стая коснулась его, юный Пистос успокоился, будто страшил его не сам Набианор, а мысль, что мы его бросили.

Жаль, я не мог видеть его глазами и слышать его ушами. Всё, что мне было доступно, — это чувства Феликса. Всполохи удивления, страх, восторг, тревога… а потом пошло умиротворение, тепло, словно его убаюкивали руки матери.

Сейчас!

Я надавил на трепыхающийся огонек Феликса, щедро делясь с ним настроем ульверов. Только вот одно дело — всем вместе бороться с ворожбой Набианора, особенно когда тот говорит на многолюдную Арену, и совсем другое — сидеть здесь, в своем доме, когда пророк-колдун смотрит прямо в глаза твоему хирдману.

— Сильнее, — прошипел сквозь зубы Тулле. — Его затягивает.

Но чем? Да, ульверы чуток тревожились за Феликса, только этого мало. Мы же не в бою! Сидим за столом, рядом вино, хлеб, масло. Снизу тянет сладким тестом. Вон, какая-то птица верещит во дворе.

Я старался пробудить в себе злость, но дремота и нега от Феликса усыпляли меня.

Бух!

Острая боль в челюсти быстро освежила мне голову. Живодер, сучий сын! Убью же собственными руками! Этот… Безднов выродок заскочил на стол и влепил мне с ноги! Пнул! Меня! Но прежде чем я вытащил нож, до меня дошло, зачем он это вытворил.

Всю злость я швырнул в Феликса! И услышал, что тот тоже встрепенулся.

Хирдманы Клетуса повскакивали с лавок, но делать ничего