Александр Тестов - Проверка на прочность Страница 8

Наконец, после долгой прогулки по узким коридорам Ждан остановился перед стальной дверью и забухал в нее кулаком. На уровне глаз открылось смотровое окошко, и из него выглянуло заросшее волосами, точно у медведя, лицо заплечных дел мастера, лучшего в своей профессии, Колуна.

Колун было его прозвище. Истинного же имени и фамилии Всеволод не ведал. Догадывался, что не он один. Все настолько привыкли называть этого верзилу Колуном, что настоящее его имя знали, пожалуй, разве что в канцелярии Тайного приказа.

— Открывай, пришли на работу твою поглядеть, — приказал Ждан.

Колун коротко кивнул, закрыл смотровое окошко и залязгал отпираемым засовом. Первым пропустили старшего гридня. Затем вошел Ждан, после чего сам же и запер дверь.

Пыточная — маленькая комнатенка. Стены из закоптелого кирпича, чадящие факелы, воткнутые в рогулины держателей на стенах, холодный каменный пол. В одной стороне возвышалась дыба — две толстые деревянные, вертикально стоящие балки с поперечной перекладиной, через которую перекинута веревка. Одним ее концом были связаны руки за спиной у злодея, другой конец привязан к вороту, ныне застопоренному. На дыбе висело то, что еще сегодня ночью звалось Каптом ур-Кразом, а ныне напоминало кусок окровавленного несвежего мяса, облаченного в какие-то жуткие лохмотья.

Напротив дыбы стояли два стула. На одном сидел незнакомый Всеволоду ведун. Мало ли их работало на Тайный приказ. Его задача — присматривать за татем, как бы не откинулся раньше времени да не подвинулся рассудком до срока. Опять же, после работы ката,[9] ведун медленно, но верно обрабатывал татя похожим на «Правдолюб» заклинанием, только на несколько порядков сильнее. Сознание человека штука скользкая. «Правдолюб» любит податливый материал, готовый к контакту. А если же человек замкнулся в себе и на разговор не идет? Тут щипцами ката скорлупу такого орешка расшатаешь, а силой ведуна расколешь. Второй стул предназначался для Колуна, который он и не преминул занять.

Чуть вдалеке за конторкой сидел писарь, кропотливо заполнявший допросный бланк.

В подвале пахло застарелой кровью, потом, дымным чадом да испражнениями.

— Как дела? Что гнида говорит? А меньшой где? — спросил Всеволод, внимательно осматривая пыточную.

— Меньшой не сдюжил, преставился в конце первого часа. Да и не знал он ничего толком. Так… с бору по сосенке… одна польза от него — язык. Как его обучали, выпытать не успели — помер. А вот несколько сотен слов мы теперь доподлинно знаем.

— Великая польза Воинскому приказу, — кивнул Всеволод.

Колун подробно рассказал все, что он услышал от Божко ур-Тавыза. Эта информация полностью совпадала с тем, что удалось добиться на первом дознании. Куда любопытнее было, что знал старый нордус.

— А этому удалось язык развязать?

— Крепкий орешек, — уважительно посмотрев на своего подопечного, произнес Колун, — я к нему и так, и этак, а он все сопротивляется. И каленым железом жгли, и холодным прижигали. И «подноготную» пытались вызнать, да держится. Вот только недавно слабину дал. Так мы его перед вашим приходом и раскрутили.

— Чем зацепить удалось? — заинтересовался Ждан.

— Да, видно, ослаб, давно бы умом тронулся, да вот Калед, — кат кивнул в сторону ведуна, — спрятаться не дает. Вот по такому мягкому материалу он и прошелся. Как говорится, я железо разогрел, осталось только правду ковать.

Колун осклабился в довольной улыбке.

— И что получилось? — спросил старший гридень.

Ждан зыркнул на писаря и приказал:

— Читай давай.

Писарь подскочил с места, от усердия даже стул опрокинул. Поднеся лист бумаги близко к лицу, затараторил:

— Лиходей под пытками показал, что восемнадцатого вересеня[10] сего года к нему обратился Горислав Властов — сын, старший распорядитель Ельницких верфей и пригласил на встречу, как он тогда сказал, с очень важными людьми. Встречались они в городе Ласков, куда Капт ур-Краз летал, взяв предварительно вольную на один день на верфях. В корчме «Осенний лист» его и поджидал Горислав Властов и незнакомый ему человек. Он представился Сдемыслом. Горислав Властов — сын в дальнейшем разговоре не участвовал, а удалился в другой конец корчмы. Сдемысл же сначала расспрашивал Капта издалека, о житье-бытье. Капт недоумевал, неохотно говорил, но с душой навыверт не лез. Потом оный Сдемысл перешел к конкретным предложениям…

— Спасибо. Дальше можно без подробностей, — прервал писаря старший гридень, — мне нужна копия протокола допроса.

Подробности Всеволоду и не нужны были. Основное он и так знал от покойного Божко ур-Тавыза, а чего не знал, прочтет в протоколе, пока будет ехать на прием к князю.

Пыточную старший гридень покидал с облегчением. Вся эта удушающая вонь действовала на него угнетающе. Он привык к смерти, но к смерти на поле брани, а не к такой — медленной, изматывающей душу и тело.

— Ну что, Волков, сам меня пригласил, никто за язык не тянул. Так что жду тебя вечером в корчме, — на прощание сказал ему Ждан ур-Зор и хитро подмигнул.

В строго назначенное время Всеволод Волков прибыл в княжий детинец. Сделав круг по привратной площади, он нашел свободное место возле Ратной колонны, где оставлять самоходы имели право только служилые люди, и, заглушив движитель, выбрался наружу. Серое хмурое небо разразилось мелким дождиком, поливая древнюю брусчатку мостовой. Старший гридень поднял повыше ворот форменного полукафтана и поправил съехавшую на затылок черную шапку.

Чеканным шагом Всеволод пересек площадь и остановился. Дорогу ему перегородил дружинник из караульного десятка. В грудь старшего гридня нацелилась боевая секира. Не замечая ее, Всеволод назвал заветное слово, и караульный посторонился, пропуская старшего гридня в Княжеские ворота.

Проходя под воротной аркой, Всеволод вновь почувствовал, как к нему потянулись липкие нити чужой воли, ощупали его со всех сторон, взвесили, признали своим и пропустили внутрь. Страшно подумать, что бы случилось, если б в нем опознали чужого. Пожгли бы заживо. Впрочем, за все время, пока на белградской земле стоял детинец, по пальцам руки можно было пересчитать, сколько раз лихоимцы пытались проникнуть на его территорию. Да и то большая часть злоумышленников приходилась на Смутные века.

Пройдя внутренний дворик, старший гридень приблизился к княжьему терему, взбежал по ступенькам парадного крыльца и громко постучался в дверь. Ему тотчас открыли. Княжий писарь и советник Булята Рыжий смерил Всеволода Волкова надменным взглядом и сообщил:

— Князь ждет. Следуй за мной.

Показав старшему гридню спину, Рыжий проследовал в глубь терема. Всеволод хотел было его тоже пригласить вечером в корчму, как-никак еще со школьной скамьи знали друг друга, но тут же раздумал. В последнее время Рыжий ясно давал понять старым друзьям, что у них своя дорожка, а у него своя, и нечего друг другу пути портить. Задрал нос Булята от ближней службы — зазнался. Ну да боги ему судьи.

Они поднялись по крутой деревянной лестнице с резными перилами на второй этаж, свернули налево, прошли по длинному коридору и остановились. Рыжий потребовал «подождать», после чего исчез за высокими двустворчатыми дверями, украшенными коваными железными узорами: мифическими птицами, сказочными цветами вокруг улыбающегося солнечного лика в языках богатого пламени.

Рыжий появился из-за дверей и распахнул их перед старшим гриднем.

Всеволод вошел внутрь, стянул с головы шапку и отвесил почтительный поклон.

— Приветствую тебя, великий князь Ярослав Мстиславович, — произнес он громко. — И тебя, воевода Зорян Кнут.

Князь стоял возле высокого стрельчатого окна вместе с Кнутом и смотрел на огибавшую детинец реку Белую, пока воевода что-то тихо рассказывал князю. Всеволод даже не удивился, что голова Тайного приказа уже тут как тут — этого вполне следовало ожидать.

Заслышав печатные шаги и приветствие гридня, князь обернулся и встретил гостя пристальным, оценивающим взглядом.

— И тебе подобру-поздорову, — прозвучал властный суровый голос с легкой хрипотцой.

Всеволод поднял голову и смело посмотрел в глаза князю.

Ярослав Мстиславович был не старым еще мужчиной, но в летах. Длинные черные волосы с густой проседью были убраны за золотой обод и ниспадали на широкие плечи, прикрытые синим, расшитым золотой нитью плащом. Из-под плаща виднелся красный полукафтан с княжеским гербом на груди. Широкие синие шаровары были упрятаны в черные кожаные сапоги, доходящие до колен. У богатого кожаного пояса висели черные ножны, убранные драгоценными камнями. В них лежал знаменитый княжеский родовой меч — Узарень. Князь Ярослав был красивым мужчиной, недаром многие женщины княжества тайно вздыхали по нему, а боярские роды считали за счастье отдать своих дочерей на княжеское ложе. Только князь был воздержан и обходился всего пятью наложницами и одной законной женой. И только от жены он имел детей.