Наталья Игнатова - Чужая война Страница 8

Эльрик вошел в гостиницу. Поднялся по широкой лестнице. Постучался на всякий случай в собственную комнату, услышал чуть испуганное:

– Да. – И вошел.

Кина увидела, как выросла на пороге огромная фигура с висящим на поясе топором. Белые волосы, красные глаза и черная маска… эльфийка выставила лютню, словно защищаясь, и медленно отступила к креслу.

– Я закричу, – звонко предупредила она.

– Зачем? – удивилось чудовище, закрывая за собой дверь. Голос оказался неожиданно мягким, эльфийским. – Ах да. – Сверкнули страшные зубы, когда черные губы раздвинулись в улыбке. – Извини. Я не подумал, что ты испугаешься. Меня зовут Эльрик. Эльрик де Фокс.

– Предатель?

– Да. Если тебе так понятнее.

– Ты – Тресса… – осторожно, словно сама себе не веря, проговорила эльфийка.

– Ну, Хвала Богам. Теперь мне можно войти?

– С ума сойти. Эльрик-Предатель! Настоящий. Живой! – Кина упала в кресло, все еще прижимая к себе лютню. – Да входи, конечно. Это же твоя комната. А я думала, что ты умер. А у нас о тебе песни поют. Ты же герой, да? Ты Владыке поклоняешься, правда?

– Не правда, – холодно ответил шефанго. – Это на Айнодоре придумали. И насчет героя, кстати, тоже. Держи. – Он бросил на кровать узел, – Это мужская одежда. Мы уезжаем.

– Когда?

– Сегодня. Если тебе еще что-то понадобится, скажи. Я вроде все купил, но кто вас, эльфов, знает. Может, тебе что особенное нужно.

– Что особенное? – честно удивилась Кина.

– Боги, ну откуда мне знать? В общем, у тебя есть три часа на то, чтобы одеться. Есть хочешь?

– Нет.

– Смотри. До ночи голодать придется.

– Да я утром двух цыплят…

– Ты сама как цыпленок. – Шефанго снова улыбнулся. На этот раз Кина улыбки не испугалась. – Ладно. Через три часа я зайду.

В общей зале было безлюдно – час рабочий, постояльцы, кто по делам, кто по безделью своему, разбрелись. В «Серой кошке» останавливались такие, кто мог бездельничать. Славу добрую трактир приобрел давно. В нем даже вилки к столу подавали. Специально для господ, что здесь бывали.

Тетушка Ганна привычно шуганула Марка, навострившегося было подняться на второй этаж – не дает же мальчишке покоя девица, которую Эльрик пригрел, – и присела на лавку, бездумно расправляя фартук.

Как объяснял ей Джозеф, давно еще, сразу после свадьбы, шефанго в «Серой кошке» вместо ангела-хранителя. И не только потому, что любая шушера уличная трактир стороной обходит, а еще и потому, что «Он тут, Ганна, местная дос-то-приме-ча-тель-ность».

Слово это молодая Иоганна Тальская – тогда уже Иоганна Джозефова – услышала в первый раз и запомнила навсегда. Ведь и правда, кто только не останавливался в «Серой кошке» – бывало, что и знатные господа, все в бархате да тонком сукне – и все расспрашивали, а часто ли здесь шефанго бывает? Мол, слышали они от знающих людей, что настоящий, живой шефанго сюда наведывается.

Когда его добрые хозяева ожидают? Не знают? Ну а если подождать-пожить? Можно надеяться увидеть?

– Можно, – говорил Джозеф.

– Можно, – поддакивала Ганна. И нарадоваться не могла на шефанго этого неведомого, из-за одного имени которого богател трактир с каждым днем. Легенд она о сэре Эльрике за двадцать лет наслушалась – ей мать о Святом Пламени столько не рассказывала. А когда увидела воочию, стыдно сказать, испугалась сперва до того, что завизжала, фартуком накрылась и в погреб побежала. Прятаться, значит. Не видела даже, как чудище, что в кабак явилось, на пороге замерло в растерянности. Не видела, как Джозеф к нему поспешил, да не дошел, на лавку упал, от смеха скиснув. Думала еще: Ежи бы – тогда жив еще первенец их был, – Ежи бы с собой успеть захватить.

Потом, когда муж ее отыскал, да сына отнял, да из погреба вытащил, когда гость, губы покусывая, чтоб не смеяться, в извинениях рассыпался, тогда уж Ганна его разглядела. И сквозь страх оставшийся удивилась – мальчишка ведь. Даром что огромен и клыки звериные. Маска лицо не все закрывает. Вот и видно: гость-то долгожданный – пацан пацаном.

– Лет-то ему сколько? – шепотом спросила Ганна у мужа, когда вдвоем они суетились, стол накрывали, прислугу к такому делу не допустив.

– Да разве же я знаю, Ганна, – так же шепотом ответил Джозеф. – Я тебе одно скажу: когда он был, Уденталя еще не было. И империи Готской не было. И… вообще ничего не было.

– А Муж да Жена Первородные?

– Ну, мать, ты даешь! – изумленно воззрился на нее муж. – Откуда же мне знать? Хотя… Сэр Эльрик, – гаркнул он через весь зал, благо не было никого, – а Муж с Женой Первородные были здесь, когда вы на Материк пришли?

Шефанго молчал с минуту, позабыв про трубку. Потом помотал головой и удивленно, но, похоже, честно ответил:

– Не было, Джозеф. Точно не было.

– Во, – наставительно сказал трактирщик, повернувшись к жене. – Слышала?

Ганна молча кивнула. Но так и не улеглось в голове, что сэр Эльрик, мальчишка этот, на которого в «Серой кошке» едва не молятся, стар настолько, что и представить невозможно. Может, потому и не улеглось, что невозможно представить.

– И чего ты беспутный такой? Лучше бы насовсем девкой оставался. Ты-Тресса, это ж радость просто что за девочка. А как парнем станешь, так управы никакой нет, – ворчала Иоганна, когда провожал постоялец очередную свою женщину. – Водишь к себе и водишь. Бога бы побоялись. Смотри вот, возьмусь я за тебя да охажу ухватом, чтоб неповадно было.

– Да ладно тебе, тетя Ганна, – смеялся Эльрик, – каждой женщине нужно немного счастья.

– Ты, что ли, счастье-то? – Она сердито бухала на стол завтрак, садилась рядом, если не было многолюдно, и, подперев ладонью подбородок, смотрела, как он ест. Однажды спросила, само как-то вырвалось:

– И куда мать с отцом смотрят?

А шефанго отмахнулся легко:

– Некому смотреть.

И кольнуло ей сердце. Марк-то – сыночек поздний, долго у них с Джозефом детей не было, да еще первенец умер. Марк выжил, то-то радости было. Кровиночка их. Любовь единственная. Как бы он без отца да без матери?

А Эльрик ее тетушкой звал. Уважал. Так она его сэром величать и не научилась. Да и его-Трессу, если уж на то пошло, госпожой назвать язык не поворачивался. Девчонка ведь. Какие там госпожи-сэры? И то сказать, когда привезли его однажды в «Серую кошку», почитай без руки правой, кто его выхаживал? Не вертихвостки эти, что табунами прорваться пытались. И что она, Ганна, слышала, когда рычал шефанго в бреду то на непонятном языке, то на человеческом, никто никогда не узнает. И как плакал он, губы кусая до крови. И как просил кого-то… непонятно просил, но так… Ганна сама плакала, как слышала. Хоть и непонятно. Нет. Никто не узнает, с ней это вместе и умрет. Прикипела она сердцем к шефанго этому страхолюдному, как к сыну родному. Словно вернулся тот, первый, что умер. Ежи. Три годика ему было. Долго умирал. Плохо. Также она его выхаживала. Сутками у кровати сидела. Молилась… Да не услышал Бот. Что ему, Богу, до Иоганны Джозефовой? Что ему до Ежи? Столько дел других. Важных.

– Может, останешься? – спросила она потом, когда собрался Эльрик уезжать. – Оставайся, право слово. Ты ж мне за сына стал. Ну зачем тебе ехать? Куда ты с одной-то рукой?

Обнял он ее вдруг. Поцеловал в лоб. Улыбнулся:

– На Запад мне нужно, – говорит. – Дела. А тебе спасибо. Ты даже не представляешь, какое спасибо.

– Да за что? – Ганна отмахнулась, еще не веря, что он действительно уедет, и зная уже, что уедет. – Великое дело. Марк вон, как болеет, с ним так же сижу.

– Вот за это и спасибо, – тихо так сказал. Без ухмылочки обычной.

И уехал. Она полгода потом ходила как в воду опущенная. Покуда слухи не дошли, что безумец какой-то, шефанго однорукий, в Готской империи рыцарей убивает. Бичей Божьих. Ревнителей веры, тех, что нечисть истребляют по всем землям Опаленным. Ей бы напугаться. А она от радости ревела – живой. Джозеф только в затылке чесал. Но тоже рад был – это ж не спрячешь.

Прошло пять лет. Марку десять исполнилось. Готы, по слухам, облавы одну за другой устраивали, все поймать пытались. Говорили, сам Рилдир рыцарям Огненосным помешать пытается. А потом все там затихло. Ганна с Джозефом и испугаться не успели толком, как Эльрик явился. Живой и здоровый. У Джозефа руки дрожат, язык заплетается на радостях. А она, Ганна, все на руку шефанго смотрит. На правую. На ту, которой не было. И поверить не может. Есть рука. Живая. Настоящая.

Тогда они, помнится, «Серую кошку» перестроили. И посуду серебряную завели. Эльрик с такими деньгами приехал, сколько здесь за всю жизнь не видели. Ну и настоял, чтобы Джозеф их забрал.

– Мне они ни к чему, – говорит. – Все равно ведь на выпивку да на баб истрачу. А вы с толком используете. Мне же лучше будет.

Джозеф подивился, но деньги взял. Очень они пригодились.

Ну а нынче, слава Богу, приехал Эльрик, и вроде насовсем приехал. Сколько ж он сказал лет ему? Десять тысяч? Придумает же! Ганна улыбнулась и оглядела пустынный зал. Редко он пустым бывает. «Серая кошка» – лучший в Удентале трактир. Эльрик останется, и все теперь совсем хорошо будет. Такая радость на старости-то лет. Видно, помнит про нее Бог. Бог, он про всех помнит.