Михаил Белозеров - Черные ангелы Страница 8

— Правда? — равнодушно удивилась она и забрала у меня шарик, который тут же свернул карту. — А знаете что?

— Что? — спросил я, предугадывая ответ.

— Вы меня разочаровали, — произнесла она.

Это было из разряда обыкновенных женских штучек. Ее лицо изменилось, — словно распалось на составные части, и она даже прикрыла свои голубые глаза. Разговор как-то сам по себе заглох. Она допила свой абсент, а я — пиво, коря себя за длинный язык и излишний скептицизм.

— Вам не плохо? — спросил я и подумал, что ее надо хоть чем-нибудь накормить.

Я подошел к стойке.

— Кажется, ваша дама напилась, — заметил бармен.

— Вы находите? — спросил я и оглянулся.

Со стороны она действительно выглядела неважно. То есть с того момент, когда я ее оставил, она уже спала, опершись на руки, чудом сохраняя шаткое равновесие, и выглядела, как задумавшийся человек.

— У вас есть какая-нибудь еда? — спросил я.

— Вряд ли ей это сейчас надо, — философски изрек официант, и я с удивление посмотрел на него.

У него были густые усы и неполадки с челюстью, потому что он все время шепелявил. Еще я вспомнил, что в разговоре с кем-то он называл себя 'русским офицером'. Его звали Федором, через 'е'. Фамилию я забыл.

— Послушайте, — сказал я, — это не ваше дела. Есть у вас еда или нет?

— Я ничего не буду!.. — вдруг произнесла блондинка и качнулась вбок.

— Ладно, — примирительно согласился я, ожидая, что она упадет лицом на стол, прежде чем я успею подойти, но она снова уснула в неудобной позе. Похоже было, что это ей не впервой. Между лопатками в вырезе майки я заметил уже знакомую наколку в виде многогранника. Но не мог понять, что это значит, потому что ничего подобного никогда не видел, за исключением университетского учебника по геометрии.

— Я точно ничего не буду… — еще раз произнесла она, не открывая прекрасных глаз.

Можно было представить ее состояние. Должно быть, ей страшно хотелось спать и ее тошнило. Не думал, что сегодня мне придется возиться с пьяной женщиной.

— Она давно здесь? — спросил я.

— Появилась примерно часа за два до вашего прихода.

— Ага… — удивился я, потому что понял, что она умеет пить.

— Начала с местного безалкогольного — 'мочи' (так на сленге назывался сорт местного вина из плодов хуэха), перепробовала все сорта, а закончила абсентом, — сказал бармен.

Он был солидарен со мной. Он понимал жизнь, но немного циничнее, чем я. Поэтому мне это не понравилось.

— Она ни с кем не разговаривала? — спросил я.

— Вначале с ней знакомился вон тот, — бармен показал на типа, который кидал на меня мрачные взгляды.

Теперь я понял, почему она заговорила со мной — моя внешность оказалась не такой зверской, как у того типа, который явно хотел только одного — переспать с ней.

— Понимаете, я, конечно, закажу разогреть гуляш, но она есть не будет. Я таких дамочек знаю. Вам лучше ее отвести домой. Вы знаете, где она живет?

— Знаю… — ответил я и вспомнил старый дом с гулкой парадной.

Даже если я привезу ее туда, надо будет еще найди ее квартиру, но неизвестно, какой сюрприз меня в ней ждет. К тому же она могла там и не жить. Лучше всего было отвести ее в гостиницу. У меня была карточка на две 'ходки' в центр или на четыре — в любую гостиницу на окраине. Правда, возвращаться ночью оттуда мне было не с руки. А такси в это время суток ходили только по Невскому. К тому же завтра в восемь я должен быть в Пулково, поэтому я решил отвести даму в 'Прибалтийскую' на девятнадцатую линию.

— Ладно, — сказал я, — где у тебя кабинка?

— Возьмите с собой пива, — предложил он, — утром ей надо будет подлечиться. — И гордый своим альтруизмом, показал рукой за стойку.

Я посмотрел и увидел в раздаточном окне двух китайцев, которые возились с посудой, а дальше за углом в коридоре — дверь со значком портала — буква П над приоткрытой дверью.

Вернувшись к столу, я подхватил одной рукой блондинку за талию, другой прижал к животу ее сумочку и коробку с пивом, которое приятно холодило бок. Когда она оперлась о стол, я обратил внимание, какие у нее красивые длинные пальцы с ухоженными ногтями. Она прильнула ко мне, словно Венера к Адонису. В таком виде мы продефилировали к порталу, как на тризну — величаво и грациозно, а она дышала мне в шею непринужденно, как верная жена. К ее странному запаху — сочетанию розы и серы, я почти привык (он даже стал мне нравится) и старался не думать о ее потрясающей груди. Грязный тип, который в течение всего вечера метал на нас мрачные взгляды, должно быть, страшно завидовал мне. В кабине я на мгновение выпустил ее из своих объятий — она даже не открыла своих прекрасных глаз, а твердо, правда, покачиваясь, утвердилась на своих каблуках, опустил пиво на пол, вставил карточку в аппарат, в списке на стене нашел название 'Прибалтийская' и нажал кнопку. Предупреждающе три раза мигнул свет, и в следующие мгновение мы стояли точно в такой же кабине, но только в гостинице 'Прибалтийская'. Вот, собственно, и весь портал. Простое, удобное изобретение, если у вас есть деньги, конечно.

В 'Прибалтийской' экономили — вместо аппарата-портье, за стойкой стоял тип, который мне сразу не понравился своим неряшливым видом и бесцветными глазами. Он ворочал шеей, повязанной грязным бинтом, словно ворот рубашки был ему узок. К тому же его рубашка из старомодного 'пирила' в нескольких местах была прожжена сигаретой.

— Мне нужен одноместный номер, — сказал я, выволакивая блондинку из кабинки и ногой подталкивая перед собой коробку с контрабандным пивом. — В этом доме есть лифт?

— Даже если есть, я его ни разу не видел, — саркастически ответил он мне.

За что я не люблю портье, так это за их гонор. Вместо того, чтобы молча выдать ключ и получить деньги, вначале они окатят вас презрением, потому что сами относятся к неудачникам, а ночные дежурства (не лучшее времяпровождение) настраивают на философские рассуждения, что способствует излиянию желчи.

— Одноместных нет, — сказал он тоном, словно я облевал ему стойку, и дернул головой так, что, клянусь, я услышал скрип шейных позвонков. Коробку с пивом он тоже оценил, но сделал вид, что это его не касается.

— А что есть? — спросил я, не реагируя на его желчный взгляд.

— Только двухместные…

После этого он перевел взгляд на блондинку, оценил ее бедра, ноги и грудь, и я понял, что он похотливей любого козла. Можно было отбить ему рога, но блондинка висела на мне и вздыхала тягостно, как сирена. Ей снился третий сон.

— Не туда смотришь, козел! — заверил я его.

Он поморщился и выдал мне ключ.

Номер обошелся мне в четверть моих командировочных. В нем были две кровати, две тумбочки и двухстворчатый голограммный телевизор на кронштейне. На столе в вазе догнивал букет цветов. Зато над окном, затянутым сеткой от комаров, нависал широкий козырек, и капли дождя не залетали внутрь.

Я уложил блондинку в постель и задумчиво постоял над ней. В отношении женщин я всегда отказывался упрощать себя. У нее были голубые глаза, а мне нравились кареглазые брюнетки. Кроме того, меня ждали мой диван и Лаврова. На Земле я предпочел бы провести ночь с ней, а не с пьяной женщиной. А на Марсе — с Полин, как я ее называл. У нее была красивая фамилия — Кутепова. Вы не представляете, какое это создание. Я познакомился с ней в театре. Есть сто один способ испортить человеку вечер. Так вот, кто-то из приятелей, не помню, кто именно, кажется, однокашник Сашка Волык, затащил меня по случаю на 'очень модную пьесу'. Мы сидели во втором ряду, и я откровенно скучал. Дело в том, что я не любил театр и не люблю до сих пор. И в тот раз я не включался в игру актеров до тех пор, пока на сцену не вышла она. Она играла бедную Лизу. Боже мой — на паузах, молчала, сколько надо и говорила, сколько положено, и была так искренна, что поразила меня в печень, то бишь в самое сердце. Как она заразительно умела смеяться. И потом, через много лет, мне тоже казалось, она это делает специально, чтобы позлить меня. Она была рыжеватая и нескладная. Я понял, что так задумано нарочно и даже подчеркнуто строгой юбкой и умеренным декольте. Она не была красавицей. Но если вы поговорите с ней пять минут, в вашей душе оставалось ощущение большего, что вы видели и слышали. Эта была ее тайна, которую я разгадывал долгих семь лет, пока мы были вместе. В общем, я был счастлив. Теперь мне тридцать пять, и я устал жить без нее. Я не разгадал ее и, наверное, никогда не разгадаю, но я безмерно ей благодарен за эти годы, в течение которых я ни разу не изменил ей, только безумно ревновал. Я подозревал, что такое же неизгладимое впечатление она производит и на других мужчин, но у меня хватило ума не отнимать у нее сцены, с которой она расставалась только один раз — в тот год, когда родила Наташку. С тех пор я ходил на каждый ее спектакль и каждый раз волновался, как впервые.