Стивен Джонс - Оборотни Страница 8

— Боллард, — улыбнувшись, произнесло чудовище.

Зверь говорил с большим трудом, силясь отчетливо произносить слова, но Боллард все же уловил знакомые нотки, присущие Мироненко. Чем больше смотрел Боллард на булькающую, словно вода в котле, плоть, тем больший ужас охватывал его.

— Не бойся, — сказал Мироненко.

— Что это за болезнь?

— Единственная болезнь, которой я страдал, — это забывчивость, но я от нее уже излечился… — Говоря это, Мироненко морщился, словно его горло проделывало не свойственную ему работу.

Боллард притронулся рукой к голове. Как ни старался он унять боль, она только нарастала.

— …Ты ведь это тоже помнишь, не так ли? Ты такой же, как я.

— Нет, — пробормотал Боллард.

Мироненко протянул свою заросшую жесткой шерстью руку, чтобы дотронуться до него.

— Не бойся, — сказал он. — Ты не одинок. Нас много. Братьев и сестер.

— Я вам не брат, — сказал Боллард.

Шум в ушах был невыносим, но еще хуже было лицо Мироненко. Желая избавиться от этого зрелища, Боллард повернулся к Мироненко спиной, но русский придвинулся ближе.

— Неужели ты не чувствуешь вкуса свободы, Боллард? И жизни. Сделай только один вдох. — Боллард упрямо шел вперед; из носа пошла кровь, но он не обращал на это внимания. Пусть идет. — Сначала будет немного больно, — говорил Мироненко. — Потом боль проходит…

Боллард шел, не поднимая головы, глядя в землю. Мироненко, видя, что его увещевания не производят впечатления, понемногу отстал.

— У тебя нет пути назад! — сказал он Болларду вслед, — Ты слишком много знаешь.

Рев вертолетов не смог заглушить этих слов. Боллард знал, что Мироненко прав. Он замедлил шаг и услышал, как тот произнес:

— Смотри…

Туман впереди рассеялся, и сквозь него проступила стена, окружавшая парк. Голос Мироненко перешел в рычание.

— Смотри, во что ты превратился.

Двигатели взвыли; у Болларда подкосились ноги, и он пополз вперед, стараясь добраться до стены. За спиной Мироненко что-то еще говорил, потом его речь оборвалась, и вместо нее раздалось глухое рычание. Не удержавшись, Боллард оглянулся.

Туман снова окутал его, но полностью скрыть не смог. На какое-то мгновение, показавшееся ему вечностью, Боллард увидел того, кто когда-то был русским агентом, и в этот миг двигатели сменили рев на пронзительный визг. Боллард закрыл лицо руками. Внезапно раздался выстрел; еще один; затем началась частая стрельба. Боллард упал на землю — и от слабости, и от желания спасти свою жизнь. Открыв глаза, он увидел в тумане несколько человеческих силуэтов. Он уже забыл о своих преследователях, зато они его не забыли. Они проследили за ним до самого парка и забрались сюда, в это безумие, и теперь люди, полулюди и вообще нелюди метались в тумане, и повсюду лилась кровь и царила суматоха. Боллард видел, как человек выстрелил в какую-то тень, а потом оказалось, что он всадил пулю в живот своему товарищу; видел, как мимо пронеслось существо на четвереньках, которое затем встало на ноги и побежало дальше уже как человек; видел, как мимо него пробежало существо с мордой зверя, неся в зубах человеческую голову.

Звуки выстрелов стремительно приближались. Боясь за свою жизнь, Боллард бросился к стене. Крики, выстрелы и рычание продолжались; каждую минуту Боллард ждал, что сейчас на него наткнется либо стрелок, либо зверь. И все же ему удалось добраться до стены. Собрав все силы, Боллард попытался взобраться на нее, но собственное тело его не слушалось. Выход был один: пройти вдоль всей стены и добраться до ворот.

Сзади не прекращался шум бойни. Одни превращались в зверей, другие в людей, и все убивали друг друга. Боллард вспомнил о Мироненко. Переживет ли он или кто-то из его племени это нападение?

— Боллард, — послышалось из тумана.

Он не видел того, кто это сказал, но узнал его. Этот голос он слышал в бреду, этот голос лгал ему.

Боллард почувствовал, как к его шее прижалось что-то острое. Человек подошел к нему сзади и приставил к его шее иглу.

— Спи, — сказал голос. И вместе с этими словами пришло забытье.

Сначала он не мог вспомнить его имя. Разум блуждал, словно потерявшийся ребенок, хотя человек, допрашивающий его, называл его своим старым другом. И было что-то очень знакомое в этом блуждающем взгляде, когда один глаз реагировал быстрее, чем другой. Наконец он вспомнил это имя.

— Вы Криппс, — сказал он.

— Разумеется, я Криппс, — ответил человек. — Тебя что, память подводит? Ладно, не напрягайся. Я вкатил тебе дозу успокоительного, чтобы ты лежал смирно. Только, по-моему, зря. Ты с честью выбрался из жуткой передряги, Боллард, несмотря на провокации. Когда я думаю о том, как сломался Оделл… — Он вздохнул. — Ты помнишь ту ночь?

Сначала он ничего не мог вспомнить. Потом память начала возвращаться. Неясные тени в тумане.

— Парк, — сказал он.

— Я вытащил тебя оттуда. Бог знает, сколько их там погибло.

— Другой… тот русский… что с ним?

— Мироненко? — подсказал Криппс. — Не знаю. Понимаешь, я больше не у дел; в парке я просто попытался спасти хотя бы одного. Лондону мы еще понадобимся, рано или поздно. Особенно теперь, когда они узнали, что у русских есть такой же особый отряд, как и у нас. Разумеется, мы и раньше об этом догадывались, а после твоей встречи с Мироненко начали присматриваться к нему особо. Вот почему я устроил вам встречу. А когда я встретился с ним лицом к лицу, то все стало ясно окончательно. Это можно распознать по глазам. В них виден голод.

— Я видел, как он менялся…

— Да, впечатляющее зрелище, верно? Какая мощь… Понимаешь, поэтому мы и разработали специальную программу, чтобы взять эту силу под контроль, заставить ее работать на нас. Но это оказалось трудно. Потребовались годы работы, исследований, чтобы научить человека подавлять в себе желание трансформироваться, зато теперь мы получили людей со способностями животных. Волков в овечьей шкуре, так сказать. Правда, поначалу мы думали, что человека будут сдерживать если не его убеждения, то хотя бы боль. Но мы ошиблись. — Криппс встал и подошел к окну. — Так что теперь придется начинать все сначала.

— Саклинг говорил, что вас ранили.

— Нет. Просто понизили в должности. Приказали вернуться в Лондон.

— Но вы никуда не поехали.

— Теперь поеду; теперь, когда нашел тебя. — Он оглянулся на Болларда. — Ты мое оправдание, Боллард. Ты живое доказательство того, что мои идеи верны. Ты прекрасно осознаешь свое состояние, и вместе с тем лекарства держат тебя на поводке.

Криппс отвернулся к окну. Дождь бил по стеклу. Боллард ощущал почти физически, как капли стекают по его голове и спине. Приятный, прохладный дождь. На какое-то мгновение ему показалось, что он бежит под дождем, низко пригнувшись к земле, и вдыхает запахи, смытые с тротуаров водой.

— Мироненко сказал, что…

— Забудь о Мироненко, — сказал Криппс. — Он мертв. Ты последний из уничтоженного ордена, Боллард. И первый из нового.

Внизу раздался звонок. Криппс выглянул из окна.

— Так, — сказал он. — Какая-то делегация. Наверняка пришли, чтобы просить нас вернуться. Надеюсь, ты польщен. — Он направился к двери. — Сиди здесь. Сегодня мы тебя показывать не станем. Ты слишком слаб. Пусть подождут, ладно? Пусть попотеют.

Криппс вышел из душной комнаты, закрыв за собой дверь. Было слышно, как он спускается по лестнице. В дверь позвонили еще раз. Боллард встал и подошел к окну. Слабый дневной свет был созвучен его собственной слабости; он и город по-прежнему звучали в унисон, несмотря на проклятие, которое Боллард нес на себе. Возле дома стояла машина; из нее вышел человек и направился к входной двери. Даже из окна, откуда улица просматривалась очень плохо, Боллард узнал Саклинга.

В холле послышались голоса; с приходом Саклинга разгорелся какой-то спор. Боллард подошел к двери и прислушался, однако одурманенное лекарством сознание отказывалось ему служить. Боллард понимал очень немногое из того, о чем говорили спорщики, и молил небо только об одном: чтобы Криппс сдержал слово и не стал его никому показывать. Он не хотел превратиться в зверя, как Мироненко. Какая же это свобода — превратиться в жуткое чудовище? Это не свобода, а новая форма тирании. Однако становиться первым героем какого-то нового ордена Криппса Болларду тоже не хотелось. Он не принадлежит никому, даже самому себе. Нет, все-таки он безнадежно запутался. Как там говорил Мироненко? Когда человек не понимает, что пропал, он действительно погибает? Наверное, все-таки лучше жить вот так — существовать в сумерках между двумя состояниями и наслаждаться жизнью, не зная ни сомнений, ни разного рода неопределенностей, и не страдать от боязни, что твой оплот разрушится.

Спор внизу становился все яростнее. Боллард приоткрыл дверь. Он услышал голос Саклинга. В любезном тоне, которым тот увещевал своего собеседника, чувствовалась угроза.