Александр Нетылев - Весна 2018. Бог из машины Страница 8

Это упоминание было частью версии событий, которой он собирался придерживаться. Впрочем, Чезаре немедленно вернулся к предмету разговора:

— Однако Пришествие — это, как мне казалось, совсем другое. Всю жизнь я был убежден, что Господь вернется тогда, когда сам решит, что время настало, а не когда его призовут…

— Я сначала тоже сомневался, — признался Патриций, подперев подбородок двумя пальцами. Он снова просчитывал ходы, — Однако, расчёты Серафимы были достаточно мощным аргументом в данном вопросе. Мы три месяца перепроверяли все задействованные предпосылки, но так и не смогли привести папе ни единого аргумента против.

'Серафима, значит… Ясно', — подумал Чезаре. Он не слишком‑то одобрял историю с Серафимой, считая, что люди, обращенные в сигмафины, заслуживают упокоения, а не использования, однако не мог отрицать ее эффективности. Серафима была сигмафином, наделенным способностью предсказывать будущее, — и она еще ни разу не ошибалась. На мгновение лицо кардинала помрачнело, когда он припомнил судьбу бедной девочки — аутистки, ставшей не просто фигурой в чужих играх, а в буквальном смысле вещью; однако тут же сочувствие было вытеснено осознанием того, что, похоже, у них действительно есть основания ожидать Пришествия.

— А что за предпосылки? — лениво поинтересовался Чезаре, выдавая практический интерес за праздное любопытство. Вполне закономерное, учитывая высказанную им позицию и слова отца Патриция.

— Там сплошные математика и психология, — отмахнулся собеседник, показывая всем своим видом, что не собирается вдаваться в разъяснения в данном вопросе хотя бы потому, что три месяца проверок — это уж слишком большие объёмы выкладок. Вместо объяснений, он сместил своего конника поближе к намечающемуся театру военных действий, позволяя Чезаре первому начать размен, — А ещё, масса анализа исходного текста библии. Если честно, переводчиков тех бородатых времён следовало бы сжечь за ересь и нарушение главного постулата священного писания 'ни слова не должно быть изменено'.

— Увы, хороший переводчик и в наше время большая редкость, — заметил Чезаре, понимая, что допытываться дальше — значит навлечь на себя подозрения. Священник, интересующийся, из каких предпосылок сделан столь невероятный вывод, это нормально, а вот священник, ради этого пытающийся вникнуть в вопросы математики и психологии…

Размены всегда идут быстро, если просчитаны заранее. Чёрный конник галопом помчался на угрожающего ферзю белого конника, устраняя угрозу и давая шанс белому ферзю выйти из размена, но, при этом, сделать этот размер чуть менее выгодным за счёт фактически пропущенного хода.

— В любом случае, католицизм, в наше время, безнадёжно устарел. Более отсталым, чем наша ветвь, может быть только тот гомункулус, которого зовут русским православием. Я говорю уже не о протестантах, а даже об исламе. Их религия равномерно развивалась всё это время, а мы до сих пор топчемся на месте. Хорошо хоть, в девяностых признали хоть, что гелиоцентрическая теория не противоречит религиозному учению, — Патриций грустно усмехнулся, — Так что, Второе Пришествие просто жизненно необходимо, причём как христианству, так и всему миру.

— Это так, но на это можно посмотреть и с другой стороны, — ответил Чезаре, — В своем консерватизме наша Церковь поддерживала порядок на протяжении веков, в то время как ислам дробился сперва на две части, — от этого Бог не уберег и нашу Церковь, — а потом и на множество течений внутри этих частей. Причем если нас время от времени попрекают Крестовыми походами и Инквизицией, то, к примеру, низаритский ислам не помнят вообще ни за что, кроме его фанатичных убийц…

Его самого тошнило от того, что он говорил, но он достаточно умел владеть собой, чтобы ни лицом, ни голосом не выдать своего отношения. Обозрев ситуацию на доске, кардинал сдвинул королеву на одно поле по диагонали:

— Шах.

— За Инквизицию нас попрекают только необразованные люди, которые не могут отличить церковное дознание от мирских палачей, — спокойно ответил старик, переводя второго конника под удар ферзя, ставя его на одну линию с королём, — А вот Крестовые походы — это огромная ошибка. В своё время их талантливо высмеял Данте, заметив противоречие в базовых философских доктринах.

Однако, разговору, видимо, не суждено было завершиться. Всего через секунду в саду раздался дикий, полный ужаса женский крик. Он был абсолютно непохож на ту ругань, которая была в типографии. Просто оглянувшись в ту сторону, Чезаре заметил, что из центра лабиринта поднимается уже знакомый чёрный дымок.

— Похоже, осталось трое, — усмехнулся юноша, без разрешения поднимаясь и отправляясь туда. По пути он сразу вспоминал молитву, прочтенную им в прошлый раз. В этот раз без сияния придется обойтись: отец Патриций — это не служащие типографии, а опытный интриган. Он в обман зрения попросту не поверит: если и промолчит, то лишь для того, чтобы использовать информацию в дальнейшем. На всякий случай Чезаре обхватил левой рукой тяжелый нательный крест, прилагавшийся к кардинальской мантии. Не обделенный ни силой, ни ловкостью, Чезаре мог использовать крест не только как символ веры, но и как весомый аргумент для приложения к голове.

Крики повторились вновь. Похоже, ситуация была просто отчаянной, а Чезаре вдруг осознал, что гулял по саду — лабиринту не так часто, чтобы свободно ориентироваться среди высоких зелёных стен. Как будто мало было того, что даже беги он по прямой, он не был бы уверен, что успеет спасти вопящую садовницу. Убедившись, что с позиции отца Патриция его не видно, кардинал попробовал в буквальном смысле срезать путь: продраться напрямую через заросли, расчищая себе дорогу с помощью клинка…

Чезаре двигался настолько быстро, насколько мог. Ветви поддавались плохо, но оно, особо, было не надо: Чезаре не ставил перед собой задачи сделать комфортный широкий проход. Достаточно было возможности просто 'вклиниться'. Хорошо хоть, одежда священнослужителя была достаточно плотной, иначе он бы уже себе все руки бы расцарапал.

Чёрта он увидел скоро. Буквально через десять секунд. Этот чёрт отличался от предыдущего: крупный, жирный, ломающий кусты просто наступив на них. Кардиналу оставалось до него ещё две стены, а вот сам чёрт, который возвышался над стенами где‑то в треть своего роста, уже настиг несчастную садовницу и, жадно облизнувшись, раскрыл свой огромный, усеянный острыми зубами рот, явно намереваясь туда отправить визжащую и бессильно упирающуюся особу.

Кардинал задумался, не пустить ли в ход еще один козырь, но потом счел, что и без того вызвал подозрения своим методом передвижения. Вместо этого он, преодолев очередную стену, во всю мощь своих легких выкрикнул 'смыслообразующую' фразу своей молитвы:

— Vade retro, Satana!

Чёрт замер, когда уже половина тела садовницы была у него в пасти. Он не дёрнулся, как сделал бы чёртик из типографии, а, кажется, просто удивился, что что‑то мешает ему трапезничать. Чезаре продолжил продвигаться. Подойдя ближе к чёрту, он начал молитву с начала:

— Crux sancta sit mihi lux

Non draco sit mihi dux…

Одновременно он выставил перед собой крест жестом, скорее напоминавшим замах навязным кистенем. Покосившись на девушку, Чезаре все же зажег сияние.

— Vade retro satana

Numquam suade mihi vana

Sunt mala quae libas

Ipse venena bibas

Небрежно отшвырнув садовницу в сторону, черт глухо взревел, словно был от рождения немым, и с неожиданной для такой туши прыткостью бросился на кардинала с явным намерением схватить обидчика и наказать его по всей строгости голодного желудка. Подпустив чёрта близко, Чезаре резко отпрыгнул в сторону, не забыв садануть противника крестом по голове — его стойка не зря напоминала стойку бойца с кистенем. Из‑за необходимости уклонения, удар получился смазанным: кистень был не тем оружием, которое вообще предполагало, что после его удара противник может остаться жив. Однако, чудовище, получив по голове, отшатнулось, глухо взревев от боли.

Несмотря на этот успех, положение было аховым. Крест и молитва были недостаточно сильны. Поэтому кардинал все‑таки выхватил меч, который ранее не желал демонстрировать в типографии. Короткий, но Церковь никогда не одобряла фрейдизм…

Сделав короткий шаг вперед, Чезаре с отчаянным криком 'In nomine Spiritus Sancti, твою мать!' нанес быстрый удар прямо в оскаленную морду чудовища.

Толстый чёрт оказался проворней, чем мужчина рассчитывал. Быстрым движением пухлой руки, он перехватил предплечье священнослужителя и злобно ухмыльнулся во все свои мама — дорогая‑как — их — много зубов. Чезаре, однако, заметил, что левый глаз чудовища горел несколько более тускло, чем правый, — видимо, последствия удара крестом. Поэтому он попробовал восстановить симметрию, ударив чёрта крестом в правый глаз. Параллельно он пытался, когда чёрт отвлечется на отражение удара или боль от пропущенного, вырвать руку из захвата и нанести удар коротким мечом в корпус. Увы, хоть удар крестом и заставил противника отшатнуться, но вот меч оказался неэффективен: он попросту прошел сквозь легкое черта, не причинив вреда. К счастью, Чезаре сумел удержать равновесие. Теперь оба бойца стояли на исходных позициях.