Николай Чадович - Особый отдел и око дьявола Страница 8

– Ты откуда про индейцев знаешь? – с сомнением поинтересовался Кондаков.

– Собственными глазами видел. Ещё до службы в органах по туристической визе ездил в Штаты. Ну и подзадержался там немного. Сначала мыл посуду в Денвере, потом работал на заправке в Фениксе. До Юты, правда, не добрался, но Аризону и Неваду исколесил вдоль и поперёк. Приходилось и с индейцами встречаться. Как Горемыкин назвал тот посёлок?

– Похоак, – напомнила Людочка, в отличие от коллег не страдавшая провалами в памяти.

– Если Похоак, то, скорее всего, там живут навахо или мохавы. Суровый народ. В их пуэбло, то есть в посёлки, без разрешения вождя не зайдёшь. Будь ты хоть трижды полицейский. Но для меня делали исключения.

– Опять ты врёшь! – фыркнула Людочка. – Тоже мне, бледнолицый брат… Скажи хоть одно слово на языке навахо.

– Пожалуйста. Хоть целую фразу. – Изменив голос, Цимбаларь отчеканил: – Айёр анош ни!

Въедливая Людочка не поленилась обратиться к Интернету, благо ноутбук находился под рукой. Покопавшись минут пять, она удивлённо покачала головой и сразу умолкла.

– Почему же ты в Америке не остался? – спросил Ваня.

– Не сложилось, – пожал плечами Цимбаларь. – Я визу сильно просрочил. Какое-то время жил вообще без документов. Попал в разряд нежелательных иностранцев. Месяц просидел в кутузке, это уже в Пасадене случилось. Потом за казённый счёт был выдворен на родину, о чём нисколько не жалею.

– Кто же тебя после этих художеств обратно в Америку пустит? – с укором произнёс Кондаков.

– Если будет надо, под чужой фамилией въеду, – Цимбаларь сделал невинное лицо. – Распишусь с нашей Людкой и стану мистером Лопаткиным. То есть совершенно другим человеком.

– Ты сначала моего согласия спроси, – обронила девушка.

Когда вся компания покидала машину, Ваня шёпотом спросил у Цимбаларя:

– А как переводится галиматья, которую ты сказанул?

Цимбаларь невозмутимо ответил:

– На языке индейцев навахо это означает: «Я тебя люблю».

Никаких неприятных сюрпризов они не ожидали (мстителям из «китежградской» банды сейчас, наверное, и своих забот хватало), однако не забыли проверить состояние охранной сигнализации и целостность секретных сторожков, которые Кондаков по привычке устанавливал повсюду, даже на дверях собственного кабинета.

Всё вроде было в порядке, и они гурьбой ввалились в квартиру, где, несмотря на героические усилия декораторов, по-прежнему витал стойкий нежилой дух.

Кто-то проскользнул в туалет, кто-то устремился в ванную комнату, а Ваня, умывавшийся раз в неделю, и то одним пальчиком, сразу повалился в кресло, находившееся к ящику с вином ближе всего.

Его взгляд, блуждавший по комнате в поисках штопора, случайно задержался на крохотной иголке, торчавшей из самой середины кресла. Если бы сюда сел не Ваня, а, к примеру, довольно широкий в кости Кондаков или даже фигуристая Людочка, эта иголка обязательно вонзилась бы кому-то из них в мягкое место. Таким образом, лилипута опять спасли его скромные габариты.

Цимбаларь, явившийся на зов Вани, распорол обшивку кресла ножом и извлёк на свет божий миниатюрный шприц-тюбик. Даже от самого лёгкого нажатия на иглу он выстреливал струйкой тёмно-красной жидкости.

Сразу после этого началось тщательное обследование квартиры. Готовые к действию шприц-тюбики находились повсюду – и в мягкой мебели, и в одежде, и в ворсе ковра, и в постельных принадлежностях, и в кухонных полотенцах, и даже в сиденье унитаза (ещё хорошо, что этим санитарным прибором успели воспользоваться только мужчины, которым по малой нужде не нужно было присаживаться).

– Что бы это могло значить? – недоумённо произнёс Кондаков, рассматривая в лупу один из шприц-тюбиков, который Людочка держала пинцетом.

– Даже если это новая порода тараканов, нам нужно в темпе сматываться отсюда, – сказал Цимбаларь. – Такими штучками должны заниматься специалисты иного профиля. Служба спасения, санитарная инспекция, минёры…

– А вдруг это специально подстроено, чтобы выкурить нас из дома на улицу, – заявил Ваня, не собиравшийся оставлять ящик с вином неведомо кому.

– Тогда сначала надо звякнуть в отдел. – Ступая с величайшей осторожностью, Цимбаларь направился к телефону. – Когда мы спустимся вниз, здесь уже будет дежурный наряд.

Однако телефон зазвонил прежде, чем он успел коснуться трубки. Всё тот же таинственный голос спросил:

– Ну, как дела? Задница не чешется?

– У меня руки на тебя чешутся! – вырвалось у Цимбаларя.

– Это временное явление, – успокоил его незнакомец. – Скоро твои руки утратят интерес даже к собственному члену. Появится слабость, одышка, озноб, рвота. Резко снизится вес. Тебя положат в ментовский госпиталь и начнут лечить. Сначала от простуды, потом от анемии, потом ещё от чего-нибудь… Но рано или поздно ты узнаешь свой диагноз, равносильный смертному приговору… В шприцах, на которые ты и твои друзья не могли не напороться, содержится кровь, инфицированная СПИДом, а заодно вирусным гепатитом. Все вы так или иначе обречены.

– Интересное дело! – хладнокровие ни на секунду не покидало Цимбаларя. – А не проще ли было поставить на дверях растяжку или заложить в диван пару кило гексогена?

– Конечно, проще, – ответил незнакомец. – Но тогда твоя смерть была бы мгновенной. Ты бы не понял, кто её прислал. Это низкий класс, недостойный уважающего себя мизантропа. Граф Монте-Кристо мог бы, наверное, вырезать всех своих врагов в течение суток, но он мстил долго и изощрённо, испытывая при этом величайшее наслаждение.

– Да ты, как я погляжу, романтик, – с издёвкой заметил Цимбаларь.

– Ещё бы! Но особого рода… Я уже заранее представляю, как ты будешь медленно-медленно умирать, постепенно превращаясь в физического и нравственного калеку… С прежней жизнью покончено. Ни выпивки, ни девок, ни развлечений. Отныне твоим миром станет больница, специальная больница, где содержат изгоев, подобных тебе. По сути дела, тюрьма… Первым, конечно, умрёт старик. Его организм слишком износился, чтобы сопротивляться долго. Потом придёт твоя очередь. Или очередь твоей сучки. Обещаю, что умирание будет затяжным и мучительным. Не каждому выпадает такая участь – сгнить заживо. Пацан протянет дольше всех. Из чувства долга он будет носить на ваши могилки цветы. Но и ему отмерено не больше трёх-четырёх лет.

– Картина, скажем прямо, невесёлая, – сказал Цимбаларь. – Неужто у нас нет никакой надежды на спасение?

– Попытайтесь, пока инфекция ещё не проникла чересчур далеко, – похоже, что незнакомец куражился над ними. – Вырежьте острым ножом поражённые места, не щадя собственной плоти. Или хорошенько прижгите их раскалённым железом. Шанс невелик, но он имеется.

– Спасибо за совет. Пойду точить ножи и калить ложки. Мне самому игла угодила в мошонку, так что придётся делать кастрацию.

– Посмейся, посмейся напоследок… Скоро тебе станет не до шуток, – перед тем как прервать связь, посулил незнакомец.

Цимбаларь положил трубку, но телефон зазвонил снова – на сей раз глухо и прерывисто. Это дал о себе знать дежурный по отделу.

– Наши техники засекли телефон, по которому вам только что звонили, и держат его под контролем, – сообщил он. – Какие будут указания?

– Будто бы ты не знаешь! – возмутился Цимбаларь. – Посылай по этому адресу группу захвата.

– Где же её взять? Операция-то ещё вчера закончилась. Всех по домам отпустили, отдыхать. Пока соберутся, поздно будет.

– А дежурный наряд?

– Да там одни новички. Без году неделя на службе. Послать их, конечно, можно, но толку не дождёшься.

– Ладно, давай адрес. Я сам поеду.

– Вот это другое дело, – обрадовался дежурный. – Телефон числится за рестораном «Сорок вольт». Вишнёвый проезд, дом шестнадцать. Найдёшь?

– Как-нибудь.

– Слушай, а это правда, что всех вас СПИДом заразили? – дежурный понизил голос.

– Бог миловал. Но ты об этом ни гугу. Иначе будешь иметь дело со мной.

– Я-то что… – дежурный шмыгнул носом. – Боюсь, что техники проболтаются. Очень уж новость пикантная. Язык так и чешется.

– Скажи, что я им эти языки укорочу! Ведь знаешь – за мной не заржавеет.

– Да они тебя сами сейчас слышат. Притихли, как мышата…

– Тем более!

Положив трубку, Цимбаларь обратился к коллегам, которые уже и так всё поняли:

– Пётр Фомич, поедешь со мной. Остальным оставаться здесь, только ни к чему не прикасаться.

– Нет, я с вами, – Людочка сказала, как отрезала.

– Куда же вы, такие бестолковые, без меня? – Ваня уже нахлобучил свою вязаную шапочку с помпоном.

По ресторанным понятиям время было не самое удачное – обеды уже закончились, а ужины ещё не начинались. Впрочем, это правило больше касалось какого-нибудь Парижа или Лондона. Цимбаларь по собственному опыту знал, что в Москве кутёж мог начаться хоть в семь часов утра, хоть в четыре пополудни.