Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков Страница 8

часы, был слегка шокирован: полдвенадцатого ночи! Вот это вздремнул! Хотя ничего удивительного — сегодня я основательно вымотался. Тихонько осмотревшись по сторонам, я с удовлетворением обнаружил, что мои спутники также дрыхнут в полном составе. Грех не воспользоваться удобным моментом для исчезновения, поэтому, стараясь не шуметь, я поднялся и, крадучись, стал медленно удаляться от лежки дезертиров. Отойдя метров на двадцать, я прислушался: тишина, лишь слабый ветер шуршит в верхушках деревьев. Мои бывшие случайные спутники спят как младенцы! Ну и… приятных сновидений!

Вскоре я выбрался из зарослей на открытое пространство, немного постоял, ориентируясь на местности и пошел вдоль речки вниз по течению. Ещё днём я заметил в том направлении небольшое село, к которому сейчас и двигался. Через полчаса неспешной ходьбы я приблизился к околице. На въезде уже был выставлен немецкий пост, но я пошел по задам, прислушиваясь к звукам, доносящимся из села. Кроме сверчков ничего не было слышно, даже собаки не брехали, видимо немцы всех четвероногих друзей поляков уже перестреляли. Приглядев огород с невысоким забором, я перемахнул через ограду, тихо посидел пару минут, а потом стал аккуратненько копать картошку малой лопаткой, которая у меня так и висела в чехле на поясе. Выбрал клубни покрупнее, запихнул их в ранец, сорвал десяток огурцов, вырвал пяток луковиц и удалился по английски, не прощаясь. Далее я развернул свои стопы на восток и через четыре часа одиночного ночного марша, набрёл на достаточно крупный лесной массив и решил в нём переждать день. Забравшись поглубже в заросли, я выкопал ямку, развел в ней костер, который позволил мне согреться — в начале сентября даже на юге Польши по ночам уже было довольно прохладно, а меня нет ни шинели, ни хотя бы плащ-палатки. Дождавшись, когда прогорит костер, я запек картошку и перекусил. Тем временем стало светать и я аккуратно, с максимальной осторожностью обследовал округу. Результат меня порадовал — поблизости не было ни немцев, ни поляков.

Дальше идти на восток сейчас не было смысла, так как к востоку и юго-востоку от ченстоховского прорыва стояла польская армия «Краков», которая получила приказ отступать только вечером второго числа и в течении третьего-четвертого сентября отводила свои войска по направлению к Висле. Поэтому, если я сегодня пойду в том же направлении, то велик риск нарваться на польские части, после чего меня, в лучшем случае включат в состав какой-нибудь пехотной роты, а в худшем расстреляют за дезертирство, так что сегодня весь день и ночь отдыхаю в лесу, а завтра, медленно и скрытно двигаюсь дальше на восток!

Как задумал, так и сделал. Нашел в лесу укромное место, защищенное со всех сторон кустарником и устроился там, вновь осмысливая окружающую меня до сумасшествия невероятную действительность и вспоминая своё и недавнее и такое сейчас далекое прошлое. Так вот о прошлом…

Я уже говорил о том, что когда погибла Катаржина, я впал в глубокую депрессию. Центру, а соответственно и резиденту было известно и о постигшей меня утрате, и о моём психологическом состоянии, поэтому меня не трогали, не вызывали на встречи, по секретной связи не ставили никаких задач. Внеплановый отпуск по семейным обстоятельствам. Вполне вероятно, они опасались, что я могу переметнуться. Даже допускаю, что рассматривался вопрос о моей ликвидации. Что поделать, таковы реалии невидимого фронта. Однако месяца через четыре меланхолия постепенно стала отступать, и именно тогда резидент вызвал меня на конспиративную квартиру. Явившись на встречу точно в указанное время, я поздоровался с Виктором Михайловичем и сел напротив него в глубокое кресло с синей велюровой обивкой. Тот не стал тянуть время, а сразу после приветствия толкнул по столу ко мне конверт, в котором я обнаружил фотографию Сашко Горбенко по кличке «Мейджик». Там же лежал лист с подробным описанием его внешности, адреса проживания, часто посещаемых мест и круга общения. Содержание этих документов мне было прекрасно известно, мало того, именно я и собирал эту информацию для центра. Мейджик был координатором украинских националистов в Варшаве. В том смысле, что круг его задач не распространялся на всю Польшу, нет, в его обязанности входила работа только по городу, и, кроме прочего, он осуществлял взаимодействие укронацистского сообщества с варшавским клубом реконструкторов, в связи с чем и попал в моё поле зрения.

Изучив содержимое конверта и убедившись, что для меня ничего нового там нет, я вопросительно посмотрел на резидента, давая понять, что готов слушать.

— Мы изучили ситуацию по Катаржине Новицкой. И вот что я тебе должен сказать, Андрей, — Виктор Михайлович прямо смотрел мне в глаза своим стальным взглядом опытного разведчика, — тогда дэнээровцы получили информацию, что на той точке, где была Катаржина, будет работать шведский снайпер, известный под кличкой Адильс, успевший немало крови пустить ополченцам. Вот они и направили туда лучшую противоснайперскую группу. И есть все основания полагать, что эту информацию слил именно Мейджик. Он как раз координировал работу отряда польских снайперов-отпускников на передовой.

Резидент несколько минут помолчал, давая возможность мне переварить услышанное и продолжил:

— Если ты захочешь разобраться, то центр возражать не будет. Но сделать надо все чисто и, по возможности, получить информацию интересную для конторы.

— Понятно. — Я встал из-за стола и направился на выход, оставив конверт на столе.

Не прошло и двух недель, как я во всем разобрался. Виктор Михайлович оказался прав. Именно Мейджик и подставил Катаржину, обидевшись на неё за отказ переспать с ним. Как Сашко поведал мне незадолго до своей смерти, он и завербовал-то её в снайперский отряд исключительно для того, чтобы она согревала ему постель в полевом лагере под Авдеевкой. Мерзавец. Кроме этого признания я получил от Мейджика достаточно много ценной разведывательной информации и выгреб у него из сейфа почти сотню тысяч долларов в различных валютах. Убил я его легко, ножом в сердце — и готово, хотя хотелось кожу содрать с живого. Хоть это и и был первый жмур на моей совести, но никаких рефлексий или тошноты я при этом не испытывал — как таракана раздавил. Лишь сожаление, что он так легко отделался. Убийство я замаскировал под ограбление со стороны его коллег — нацистов, добытую информацию отдал резиденту, а деньги оставил себе, получив хоть какую-то финансовую независимость от центра. После успешной ликвидации мое психологическое состояние значительно улучшилось, черная тоска отступила в глубины души, и я вернулся к почти полноценной жизни. Однако после этой трагической истории я стал избегать долговременных отношений с девушками и довольно пренебрежительно относился к сохранности собственной