Юрий Валин - Окраина. «Штрафники» Страница 8

— Спасибо, месье Боровец.

— Нет, просто парадоксальная осведомленность. — Мужчина, чье лицо Андрею было отлично знакомо, поджал мясистые губы. — Ну конечно, ты же из старых. Думаешь, мадемуазель-полукровка обойдется с тобой снисходительнее, чем с другими жеребчиками?

Андрей вновь почувствовал пару тугих грудей, плотно прижимающихся к спине. Иссиня-черная прядь защекотала шею. Раскаленный язык неожиданно лизнул в ухо. Андрей дернулся:

— Месье комиссар, нельзя ли просто пустить мне пулю в лоб?

— Лишить девчушку развлечения? — Старинный знакомый качнулся на каблуках. — Пуля, мой догадливый друг, — это роскошь. К чему джентльмену слабости? Умри, как мужчина. Можешь поверить, моментами тебе будет почти приятно. Естественно, если сразу не спятишь от боли.

— Месье комиссар, я все-таки здесь работал…

— Работал? — Двойник героя-любовника, снявшегося в восьмидесяти фильмах, покачал головой. — Хочешь сказать, жрал дешевое пиво, рвал пленку и «резал» части, чтобы пораньше смыться домой? Как вас здесь принято называть? Обувщик?

— Сапожник, — признался Андрей.

— Весьма точная характеристика. Хеш-Ке, сможешь выкроить из его спины пару мокасин? Это будет весьма символично.

— Тощий жеребчик, — промурлыкала женщина, для разнообразия болезненно хватая пленника за ягодицу. — Придется повозиться. Но я сдеру кожу поаккуратнее.

Лезвие ножа покинуло подбородок, и острие мгновенно прочертило тонкую линию от загривка до нижних шейных позвонков. Андрей почувствовал, как его лизнули в набухший кровью порез.

— Да ладно вам, — негромко пробурчали из перемоточной. — Пусть пока языком поболтает. Он из старых, хоть что-то соображать должен.

— Думаешь? — комиссар с сомнением оглядел Андрея. — Знаешь, Горгон, все местные болтают одно и то же. Они совсем не так рассудительны, как ты надеешься. Кстати, обувщик, ты не вздумаешь улепетывать? — Губастый утконосый красавец откинул полу куртки, показал рукоять большого револьвера. — Рискни, и я тебе ляжку прострелю. Ладно. Хеш-Ке, дай ему отсрочку. Ма-лень-ку-ю. Торопиться нам некуда.

Андрея отпустили. С такой силой, что он врезался лбом в кафельную стену и рухнул, опрокинув бак для углей.

— Я говорила, громогласный вонючий лошак, — засмеялась баба.

Андрей сидел, пытаясь справиться с темнотой в глазах и не орать от боли. Лоб — ерунда, вот проклятое колено… Да и между ног…

— Чего расселся? — поинтересовались из перемоточной. — Лоб у тебя крепкий, если враз не раскололся. Иди сюда, коли ты местный.

— Сейчас, — с трудом выговорил Андрей. — Колено у меня не совсем в порядке.

— Колено? Хеш-Ке, помоги ему. Только мягче.

На этот раз Андрей успел сгруппироваться — удар мокасина принял на бедро. Хеш-Ке, гибкая красавица-метиска в вылинявших джинсах и неприлично распахнутой на груди сорочке, возвышалась над ночным смотрителем. Нож в ее руке игриво взблескивал в свете тусклых плафонов аппаратной. Тонкий шрам на правой щеке женщины абсолютно не портил смуглой зловещей красоты. Баба угрожающе качнулась к гостю.

— Иду-иду. — Андрей, стиснув зубы, поднялся. Хромать под взглядом аризонской убийцы почему-то особенно не хотелось.

В перемоточной, прямо на фильмостате, сидел коренастый человечек и перочинным ножом строгал замысловатую чурку.

— Здравствуйте, господин Горгон, — сказал Андрей, глядя в обманчиво доброжелательное лицо.

— Здравствуй и ты, — человечек на миг поднял лысеющую голову, кинул цепкий взгляд. — Ты тряпку-то возьми. Напачкаешь.

Андрей машинально вынул из ящика перемоточного стола ком марли, прижал к кровоточащему горлу.

— Значит, не утихомирились? Все дознание ведете? Ну и много вынюхали? — Горгон укоризненно покачал большой головой. Крошечные стружки из-под перочинного ножа размеренно падали на широкие штанины и загнутые носы сафьяновых сапог. — Тебя-то зачем сюда сунули? Стражников пожалели?

— Сказали, что могу догадаться, что в «Боспоре» творится.

— Догадался? — с интересом спросил Горгон, не отрываясь от резьбы.

— Да. Только пока здесь люди умирать и исчезать будут, дознание будет продолжаться. Здесь же город. — Андрею хотелось опереться о стол. Ком марли в руке промок насквозь, голова кружилась. — Здесь большой город и большая власть. И они обеспокоены. Пока не поймут, не отстанут. Их много.

— Да нас, мил человек, тоже немало. И деваться нам некуда. Морите вы нас. Всмерть морите.

Хеш-Ке, присевшая в дверях на корточки, к разговору не прислушивалась. Андрей чувствовал взгляд, бродящий по его животу и бедрам. Комиссар Боровец отвернулся и сосредоточенно раскуривал сигару.

— Вас морить никто не хочет, — пробормотал Андрей. — Так получается. Время идет. Старое уходит, новое приходит.

— Еще раз меня старухой назовешь — я тебя, койотский отсосок, месяц подряд умирать заставлю, — ласково сказала Хеш-Ке, на миг заглянув Андрею в глаза.

— Я не в том смысле. Не про вас лично, — быстро сказал Андрей. Взгляд неожиданно синих и огромных глаз метиски пугал больше, чем угроза.

— Смысла здесь вообще мало, — согласился Горгон, почесывая лоб костяной рукояткой. — Не находим мы смысла. Может, оттого, что нас вообще не должно быть, — как думаешь? Может, вас шибко огорчает, что такие, как мы, думать способны и делать кое-чего? Может, не вы нас выдумали и живыми сделали? Может, мы мираж шуточный? Полет ночного Зефира навстречу утренней крутобедрой Эос? А? Вот Хеш-Ке, наша красавица, она ведь не согласна сугубо эфирным созданием жизнь свою влачить. Она девушка простая. Ей мужики нужны. Желательно с горячей кровцой в жилах. Если таких кобелей там нет, — Горгон ткнул ножичком в сторону зрительного зала, — то как быть? Жить-то хочется. Тебя ведь Андре кличут? Видишь, помню. А вы меня позабыли.

— Я же вас не забыл.

— Ну-у, сказанул. Ты да еще сотня таких старых. Ну пусть тысяча или две помнят. По телевизионному ящику иной раз нас посмотрите. Подивитесь на старье, курочку пережевывая. Еще эти, кругленькие, — как их? — «ди-ви-ди» коллекционируете. А это для чего строили?! — Горгон раскинул в стороны короткопалые руки, обильно унизанные перстнями. — Гноите вы нас. Словно и не родственники.

— Ну, «Боспор»-то работает. Пять залов. Все новенькое, дорогое.

— Ты меня не зли, — укоризненно сказал Горгон. — Не в том ты положении, чтобы наглость проявлять да тупо в дурь переть. Залы здешние, ха, — у нас хлева размером поболе будут. И что в зале крутите? Инопланетников замысловатых? Взрывы автомобильные? По мне — что «феррару» взорвать, что ядерную станцию — на второй раз скукота непомерная. Компьютерные исхищрения. Люди-то живые в тех кино есть? Как думаешь, друг Андре? В «синему» ты не ходишь, может, оно и правильно. А ежели вообще? Который из фильмов в душу запал? Кого ты из наших последних запомнил, взволновался?

— Не знаю. Может, Лару Крофт, расхитительницу гробниц?

Андрей вздрогнул — Хеш-Ке засмеялась.

— Старый лошак понимает. Я бы эту телку тоже запомнила. Сюжет — длиною с хер петушиный, зато вкусно на бабье движение глянуть. Жаркая.

— Картинка пустая, — заметил, не оглядываясь, комиссар Боровец. — Мертворожденное. Кроме мадам воровки, там все насквозь протухшее.

— Да понятно, — Горгон ковырялся с ножичком. — Как некоторые выражаются — небось не запасники Лувра. Смотреть можно, но кинофильмой не назовешь. Фильмокопия для сбора деньги. Говно. Я понятно выражаюсь, мил-человек? Да ты садись. Отдохни напоследок. Красавица наша тебе много передыха не позволит. Алчущая она. Не хуже Лары новомодной.

Андрей полусел-полуупал на стол. Сразу стало легче.

— Господин Горгон, вы уж без проволочек говорите. От сеньориты вашей повизжать напоследок, может, и не самая плохая смерть, но я, вообще-то, на тот свет не тороплюсь. Неплохо бы попробовать разобраться по сути дела. Я же не в землекопы из «Боспора» ушел. Кое-что видел, деньги зарабатывал. Взаимовыгоду понимаю и торговыми отношениями не гнушаюсь. Что вы хотите? Может, договоримся?

Горгон поковырялся в ухе, почистил ноготь ножом и задумчиво сказал:

— Вишь как выходит. Первым ты договариваться додумался. Остальные враз орать, просить-молить да грозить кидались. Недоумки. Последние, так смех один, — на вооружение боевое понадеялись. Видать, ты и впрямь из старых. Еще помнишь, что по нашу сторону экрана и бьют быстрее, и стреляют метче. Только врешь ты нам, друг Андре. Жизню свою сильно ценишь. Оно и понятно. Мы тоже ценим. Может, даже поболе вашего, — у вас смерть скорая, а нам, кажись по всему, веками издыхать придется. Что на пленке тускнеть да рассыпаться, что крысами загнанными рядом с вами шмыгать.

— Давайте подумаем, поторгуемся, — сказал Андрей, стараясь не смотреть в сторону Хеш-Ке. На корточках она сидела крайне свободно, настолько свободно, что ворот застиранной сорочки разошелся шире некуда. Жаром от бабы веяло даже с трех шагов. — Вы, господин Горгон, — поспешно продолжил Андрей, — в торговле и выгоде опытны. Я послабее буду, но кое-что в том деле понял. Больших барышей мы с вами не наживем, но отчего друг другу чуточку не помочь, раз иных выгодных возможностей не предвидится?