Сергей Самаров - Резервация разума Страница 8

Как бы мне не забыть дать шлему соответствующую инструкцию, когда надобность в спящем полковнике отпадет, как уже отпала надобность в бодрствующем. Хотя память меня обычно не подводит.

На первом этаже, увидев меня из-за своего «фонаря», выскочил мне навстречу колобкообразный майор с повязкой дежурного. Сразу, не успев подойти, вопросительно поднял брови, словно спрашивал, как прошел разговор. Но я дал майору возможность вопрос задать:

– Как полковник? Суров, как всегда?

– Я не могу знать, товарищ майор, каков он всегда, но мне он показался предельно корректным и сдержанным человеком. Только, мне кажется, он сильно болен.

– Болен? Что с ним опять?

– Позвонил на заставу капитану Светлакову, чтобы тот принял меня, и все рассказал-показал. Говорил ваш полковник, как пьяный, сильно матерился в разговоре. Только трубку положил, упал головой на стол, и сразу захрапел. Слышите? – я пальцем показал на лестницу, ведущую на второй этаж. Храпа, естественно, слышно не было, но майор, видимо, очень хотел услышать. И потому услышал. И широко улыбнулся. Привычно.

– Наш начальник разведки, старлей, хотел в вами побеседовать.

Он разговаривал со мной уважительно на «вы», видимо, из-за седины в моей голове и из-за морщинистого немолодого лица. Выглядел я, как мне самому казалось, пожалуй, возрастом постарше этого майора. Выходит, признаки возраста делают меня солиднее и поднимают мой авторитет. Но я не стал сообщать дежурному майору свои возрастные данные, чтобы не разочаровывать человека. Да он, признаться, и не спрашивал.

– Я слетаю на заставу. Капитан Светлаков ждет меня. Когда вернусь, с начальником разведки поговорю. Просто времени сейчас в обрез. Скоро сюда должен в мой адрес прилететь грузовой «беспилотник». К его прилету следует вернуться.

– Может, и полковник Сорабакин к тому времени выспится. – недобро отозвался о своем командире дежурный. – С ним бывает. Если снова приступ не случится, все обойдется.

Я демонстративно взглянул на часы, якобы, не желая уточнять, что бывает с полковником. Майор, понимая мою торопливость, не стал настаивать на немедленной встреча с начальником разведки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Спрашивать дежурного майора, где расположена пятая застава, я, естественно, не стал. Любому показалось бы странным, что полковник, отправляя меня на заставу, не показал на карте где она находится. Но я мысленно поинтересовался у квантового киберкомпьютера, сможет ли он найти мне заставу, и шлем ответил, что считал всю необходимую информацию из головы полковника Сорабакина. На это я и понадеялся. В противном случае пришлось бы пригласить с собой в полет начальника разведки. Была надежда, что начальник разведки характером слегка отличается от начальника погранотряда. Но теперь и такой необходимости не было.

Видимо, весть о том, как я покидал скутер, уже успела облететь военный городок погранотряда. И к штабу стекалась целая рука желающих посмотреть, как я буду улетать. Полковник Сорабакин, похоже, знал, что так произойдет, и опасался неудачи с моей и со своей стороны, и потому от полета отказался. Я же знал уже, что неудачи быть не может. Мысль моя работала четко, шлем работал в унисон с мыслью. И уже на подходе к скутеру я поднял фонарь кабины, сам слегка взлетел, развернулся в воздухе, и сел в свое кресло. Одновременно с этим вдруг распахнулось окно над входной дверью штаба, расположенное прямо под российским флагом, и из-за окна раздался заливистый львиный рык. Но это был не звук из зоопарка, а всего лишь храп полковника Сорабакина.

Шлем при этом, почти извиняясь, стал объяснять мне, что это не он прислал на храп несколько офицеров – они сами пришли по звуку, открыли дверь, отчего создался сквозняк, который и распахнул окно. А сейчас офицеры снимают на видео своего полковника, храпящего в собственных соплях. Еще шлем поставил меня в известность, что все офицеры, вошедшие в кабинет Сорабакина, намереваются или, по крайней мере, думают о том, что выставят этот видеосюжет в Интернет. Так они надеются от Сорабакина избавиться.

– Мудрое решение, – согласился я, опуская фонарь кабины.

И тут же взлетел, совершив крутой, чуть не вертикальный подъем. При этом мой организм без проблем выдержал необходимую физическую перегрузку – здоровья на такие полеты мне пока еще хватало, несмотря на обильную седину в волосах и морщины на лице. Самому мне казалось, что вираж, который я мысленно «заломил», выглядел очень изящным. Самолеты так взлетать не умеют. Наверное, он и в самом деле выглядел эффектно. Собравшиеся смотрели на начало полета, раскрыв рты. Но зрелищного продолжения я им не показал, стремительно улетев туда, куда мне было необходимо лететь, не теряя времени. У меня было его катастрофически мало, а зрители могли обойтись и без наблюдения фигур высшего пилотажа. Тем более, я точно даже не знал, какие фигуры можно выполнять, не вываливаясь из кресла, хотя я ни разу еще не вываливался, и даже знал, что какая-то неведомая мне сила держит пилота в кресле всегда. Но, думаю, зрителям достаточно было моего крутого виража и стремительного удаления в сторону ближайшей горы, той самой, как я понял, которую показывал мне на карте майор Медведь.

– Когда мы вернемся, как будем налаживать отношения с полковником Сорабакиным? – спросил я вслух, подразумевая, что шлем понимает не только мысленные посылы. Мне просто удобнее было общаться вербально. Без посторонних это было нормальной вещью, и никто не мог посмотреть на меня косо.

– Я хотел оставить его спящим. Но могу разбудить, и стереть в его памяти все моменты непонимания, заложив в нее другие моменты, более дружелюбные, – шлем по-прежнему отвечал, вкладывая мне мысль в голову, но я не просил его произносить слова. Если ему так удобнее, пусть так общается. Главное, что я его понимаю.

– А есть гарантия, что полковник снова не взбрыкнет по какому-нибудь поводу или даже без повода. Просто захочет почувствовать себя хозяином…

– У меня такой гарантии нет, – ответил шлем. – Я не могу переделать его характер. Он давно уже устоялся, и мало поддается воспитанию.

– Тогда пусть лучше продолжает спать. Я бы еще поставил под стол пустую бутылку из-под водки, а содержимое бутылки влил как-то ему в рот. Чтобы и запах был, и состояние соответствующее, – это я вспомнил слово «бывает», произнесенное дежурным майором, и еще какие-то его намеки.

– Это легко сделать. Могу даже надоумить офицеров, что пока еще в его кабинете, чтобы они сняли на камеры своих смартфонов пустую бутылку.

– Сделай, – предложил я шлему добить карьеру полковника. – И пусть каждый из них выставит свои записи в Интернете. С разных адресов, в разных социальных сетях.

Признаться, я в этот момент думал не о том, что у меня отношения с Сорабакиным не сложились, и едва ли сложатся в дальнейшем. Я думал о том, как он общается со своими офицерами и солдатами-пограничниками. И считал, что наказание через Интернет будет лучшим решением. Командир просто не имеет права быть таким. Мы своего комбата, честно говоря, слегка опасаемся, но наш комбат никогда не позволяет себе оскорблять офицеров или солдат. А о том, чтобы поднять на солдата руку, и разговора не может быть. Комбат знает, что ему, возможно, придется этих солдат в бой вести. И потому разница между нашим подполковником и здешним полковником бросалась в глаза.

Но скорость полета скутера не дала мне возможности долго размышлять на эту тему. Пятая пограничная застава располагалась не на вершине горы, а на пологом склоне рядом с вершиной, причем от вершины смещалась в российскую сторону, значит, из Грузии не просматривалась. Тем не менее, я подлетать решил на сверху, а снизу, над склоном, чтобы и меня увидеть со стороны Грузии было невозможно. Поскольку граница проходила по нижнему краю внешней подошвы горы, дорога к заставе не вилась серпантином, как обычно бывает в таких местах, о описывала вокруг овальной горы спиральные круги, постепенно, с каждым кругом, забираясь все выше и выше. Но меня дорога интересовала мало, поскольку автомобильным транспортом я пользоваться желания не проявлял. Дорогу я отметил только потому, что многократно пересек ее, то есть, пролетел над ней. Сама застава была огорожена забором из профилированного стального листа высотой в пару метров. Такие заборы делают, насколько я видел, дачники в российских деревнях, тогда как сами деревенские люди предпочитают простое прясло вместо забора, то есть, жердь, что тянется от столбика к столбику. Но перелететь даже через металлический забор было для скутера не слишком существенной проблемой. Однако я пожелал подняться еще выше, но не настолько, чтобы меня было бы видно со стороны Грузии, то есть, выше вершины я не поднялся. Но даже та небольшая высота позволила мне рассмотреть компактный бетонный плац, с традиционной дорожкой к штабному корпусу, и обычную для всех застав, на которых мне довелось бывать, а их было больше десятка, круглую клумбу перед входом. На клумбе цвели цветы, за которыми солдаты ухаживали. И, если сначала у меня было желание совершить посадку прямо в середину клумбы, то, подлетев ближе, я передумал, пожалев труд солдатских рук, и посадил скутер на дорожке.