Игорь Николаев - Там, где горит земля Страница 8

— Нет, — сообщила Ютта. – Это во вторую очередь. А прежде всего, ты мой любимый муж!

Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Иван обнял её за плечи.

— Как Ян? – спросила Ютта, оглядываясь в сторону детской. Чтобы не уточнять каждый раз, какого Ивана она имела в виду – мужа или сына, первое имя она произносила на русский манер, второе – на свой, родной.

— Спит, — улыбнулся Терентьев. – Я сегодня пришел раньше, отпустил сиделку.

— Пойдем ужинать, — предложила женщина. – А то он скоро проснется…

— Да, — согласился Иван. – И у меня для тебя подарок.

— Какая прелесть, — буквально прорыдала Ютта, благоговейно созерцая подарок. Иван заранее освободил его от обертки и живописно расставил на столе. На круглой столешнице темного дерева кофейный набор из лакированных раковин очень редких моллюсков смотрелся крайне изысканно и стильно. – Ты запомнил! Но ведь ты видел его только раз!.. Ещё тогда…

— Конечно, — усмехнулся муж, весьма довольный собой. – Но у меня хорошая память. Я заметил, что ты очень бережно к нему относилась. И вот, нашёл почти такой же.

Они обошлись без ужина, ограничившись одним кофе, как в день первой встречи. Маленькие, словно из кукольного набора чашечки, отливавшие темно–зелёным перламутровым цветом, вернули обоих в те сказочные времена, когда они только встретились, и впереди лежал огромный и доброжелательный мир. Увы, тогда сказка быстро закончилась, и началась страшная, опустошительная война. Но сегодня два человека снова переживали счастье той встречи, забыв о заботах и тревогах.

Юта придерживалась старой кофейной школы, отрицая все, кроме воды и собственно кофе. Даже сахар считался недопустимо радикальным дополнением. Иван, иногда открывающий в себе зачатки эстета–экспериментатора, обычно добавлял мёд, сливки, щепотку корицы и каплю бальзама из трав на коньяке. Обычно оба беззлобно посмеивались над таким различием вкусов, но не в этот раз. Атмосфера вечерней посиделки под неярким светом одинокого плафона была слишком волшебной.

— Я хотела спросить… — несмело сказала Ютта. – А что было дальше? Ты никогда не рассказывал, как сумел встроиться… устроиться?.. В общем, стать своим в Европе.

— Лешан помог, — обезоруживающе улыбнулся Иван. – Без него я бы не справился.

— У–у-у… — протянула Ютта. – Я надеялась, дальше будет история о славном контрразведчике, обманывающем всю полицейскую систему Старого Света.

— Увы, нет. Чтобы обмануть государство и полицию, надо знать их работу изнутри. Я же не знал ничего, — объяснил Иван, делая микроскопические глотки. – Ни гроша в кармане, ни документов. Вообще ничего. Положим, деньги можно было украсть… Но во всем остальном я бы очень быстро выдал себя. Пока мы ехали, я думал, что делать дальше и наконец решил рискнуть.

— Ты рассказал ему все?

— Не все, но достаточно. Вот когда я пожалел, что выбросил пистолет. Хотя, Морис не был знатоком оружия, так что все равно не разобрался бы. Мне помогли часы.

— Часы? – удивилась Ютта. – Ах, да. Они у тебя действительно необычные.

— Трофейные, — сказал Терентьев, положив левую руку на стол. Под синеватым светом тускло сверкнул металлический корпус вытянутой прямоугольной формы с циферблатом серо–зеленого цвета и черной надписью «Movado». Секундная стрелка не вращалась на одной оси с остальными, а отмеряла время на отдельном пятачке в нижней части циферблата.

— Морис сразу заметил, что форма непривычная, — пояснил Иван. — Здесь наручные часы только круглые или треугольные, которые для дам. В Гейдельберге мы показали «Моваду» часовому мастеру, чтобы он спас их от последствий моего купания. Тот долго удивлялся, потому что такой часовой фирмы не существует, да и секундную стрелку никто не выносит отдельно, даже китайцы, а они, когда копируют европейские и американские товары, иногда делают совсем фантазийные вещи. Тогда Морис мне и поверил по–настоящему. Три месяца мы катались по Германии на его паровом анахронизме, я выдавал себя за полусумасшедшего помощника механика. Рассказывал ему про свой мир, особенно про различную технику. Лешан был конструктором паровой техники и большим ценителем разных машин, он просто заслушивался. И в свою очередь учил меня здешней жизни — какие страны, политические системы, деньги, обычаи. Покупал для меня газеты, книги, путеводители. Я недёшево ему обошелся… — печально вздохнул Иван.

— Но ты ведь все вернул? – спросила Ютта. не сомневаясь в ответе.

— Не успел, — коротко отозвался Терентьев. – Через три месяца он неожиданно уехал. Оставил мне денег и поехал дальше, в Испанию. Теперь я знал гораздо больше и мог понемногу легализоваться, через восстановление якобы утерянных документов… Когда я заработал первые хорошие деньги, то начал искать Лешана через справочные, — Иван задумался, на его лице появилось странное выражение, какое бывает у человека, который неожиданно понимает, что почти сказал нечто совершенно лишнее, но остановился на самом краю.

— Но не нашёл, — решительно закончил Терентьев.

Ютте показалось, что муж чего‑то недоговаривает, но опыту совместной жизни она хорошо знала, что сейчас он ничего не скажет. Здесь определенно крылась некая тайна, недомолвка, но попробовать вызнать её можно будет только после, значительно позже.

Волшебство тихого семейного вечера нарушилось самым прозаическим образом – маленький Иван–Ян проснулся и заплакал, как и полагается младенцу. Родители поспешили в детскую.

Когда накормленный малыш успокоился и вновь заснул, сопя крошечным носиком, Ютта с некоторой ревностью взглянула на крепкие руки Ивана, умеющие быстро и бережно убаюкивать ребенка. У неё самой так не получалось. Терентьев перехватил её взгляд и лишь тихонько улыбнулся, но почти сразу посерьезнел. Будто вспомнил о чем‑то важном и неприятном.

— Пойдем, — тихонько прошептал он, чтобы не разбудить Ивана–младшего. – Надо поговорить.

Они вновь сели вокруг кухонного столика, но теперь уже не расслаблено–мирно, а собранно, словно для серьезной семейной сцены. Друг против друга, руки на столе, словно карточные игроки.

— Сегодня я был… — Иван не договорил, указав большим пальцем вверх, как бы повторяя американское «О. К.». – Скоро у меня будет новое назначение.

— Ты уходишь из комитета? – уточнила Ютта. – Из Мобилизационного Бюро?

— Да. На днях Константин назначит меня генеральным инспектором дорожных войск.

— Разумно. Ведь ты их, по сути, придумал, — по–мужски откровенно и кратко отозвалась женщина.

— Не придумал. Скорее вспомнил, что это такое и для чего нужно, — машинально поправил Иван и решительно произнес. – Мне придется очень часто выезжать на фронт. А тебе необходимо уехать. Я устрою перевод на Дальний Восток.

— Уехать? – удивилась жена. – Но зачем? Москва хорошо защищена от налётов, сейчас не пятьдесят девятый год…

Иван молчал, довольно долго, сжимая кулаки, словно не в силах решиться на какое‑то очень важное действие. Ютта терпеливо ждала.

— Этим летом… — Терентьев вновь умолк. И все же собрался с силами и продолжил. – Этим летом боевые действия возобновятся. Пока фронт снова стабилизировался, после нашего прошлогоднего поражения. Но это только на время. Летом состоится битва, невероятно ожесточенная. Она определит, кто, в конце концов, победит, мы или… пришельцы Евгеники. Дальше война может затянуться ещё на годы, может быть десятилетия. Но её конец станет ясен не позднее августа. Мы это понимаем, они так же. Поэтому побоище будет страшным.

— Я знаю, — ровным голосом ответила Ютта. – Ты забыл, что я работала в аудите военно–медицинских поставок, вместе с Поволоцким и Юдиным? И сейчас иногда их консультирую. Уже два месяца на фронт идёт поток нового оборудования, мы заказываем в Америке радиологические медикаменты, инструкторов с опытом атомной медицины. А ещё… — она осеклась, губы Ютты дрогнули. — Ещё саботажников и спекулянтов медикаментами стали расстреливать после ускоренного суда, без всяких скидок на положение и должность. Мы все понимаем, что летом будет новая битва, и теперь уже с атомным оружием.

— Тем лучше, — строго произнес Иван. – Ты должна понимать. До сих пор твари не очень усердствовали с оружием массового поражения в Евразии, в отличии от Америки. Они надеются использовать захваченное, поэтому настоящие химические атаки и «пыльца грёз» достались лишь конфедератам. Но никто не знает, как все повернется… Вы должны уехать на восток, как можно дальше.

— Я не могу, — просто сказала Ютта.

— Женщина! – Иван посмотрел на неё уже с откровенной злостью и даже угрозой. – Не надо со мной спорить! Если ты не дорожишь своей жизнью… — Терентьев бросил взгляд в сторону детской. – Вы оба можете быть в опасности. Ведь ты же мать!

— Иван, — Ютта смотрела ему прямо в глаза, прямо и очень спокойно, в её взгляде появился твердый металлический отблеск непреклонной решимости и воли. – Ты тоже не понимаешь… Ты не самый известный человек в стране, но тебя знают многие. В армии, правительстве, в медицинской службе. Знают и меня, как твою жену и помощника–консультанта Мобилизационного Бюро. Если я все брошу и уеду с Яном, как ты думаешь, что они подумают? Что скажут?