Опричник (СИ) - Теплова Арина Страница 80

— А я все равно люблю тебя! И никто мне не нужен кроме тебя. И мне все равно, что ты проклята! Пусть все черти со своими преданными слугами сгорят в аду! Ты мне нужна! Из пекла ты или из рая, я обожаю тебя. Твой нрав, твой облик, твою стойкость. Не сломали тебя ни этот тамплиер – мертвец, ни проклятие колдуна! И ты все равно добилась своего! Ты нашла, кто выполнит все. И я как дурак пошел за тобой, и сделал все как ты велела… И знаешь? — он чуть замер и сглотнул. Он видел, как она перевела на него взор и смотрит, не мигая и спокойно. Он же, вперив свои серые очи в ее глаза, пылко выдохнул. — Я ни о чем не жалею! Нет! Ибо едва я увидел тебя, я понял, что ты непростая девица. А далее…Что ты хочешь услышать? Как я поражен был твоим бесстрашием, когда мы птицу – валькирию у реки поймали, или околдован на Купалу твоими черными кудрями, или восхищен твоим умом и смелостью, когда ты не побоялась в подземелье колдуньи за нами прийти… А оборотень, который украл тебя… Я готов был сгинуть в трясине той, только бы вызволить тебя. И теперь я говорю, что я не отпускаю тебя! И я немедля попрошу Чашу не предавать тебя смерти, чтобы ты осталась со мной… ведь свое желание я еще не загадал…

— Не смей! — выпалила испуганно Людмила из последних сил. — Если ты любишь меня, как только что сказал и тебе хоть немного жаль меня, ты не сделаешь этого. Ты ведь не откажешь мне в единственной моей просьбе…

— Но я не смогу без тебя, пойми, — трагично пролепетал он, сникнув, и понимая, что не пойдет против ее воли, как бы ему не хотелось это сделать.

— Сможешь и будешь! Ибо я так велю! Я давно устала от жизни, а у тебя все еще впереди…

— Прости меня… исполню, как велишь…

— Пойми, Мирон, я давно мертва душой, во мне не осталось ни чувств, ни желаний… А ты достоин любви… Прости… Я не смогу тебе ее дать в полной мере, как ты того заслуживаешь… и если ты говорил теперь искренно… прошу — дай мне уйти спокойно…

Он чуть остыл, и его лицо стало смертельно бледным. Взор его потух, и он лишь спустя минуту безжизненно выдохнул:

— Иди…

— Еще одно… — прошептала она уже из последних сил. — Чую, что мой конец близок. Но я должна открыть тебе последнюю тайну…

Она еле могла говорить, ибо ее лицо стало таким дряхлым, что кости уже почти стали распадаться и мышцы не двигались.

— Я была в тереме царицы Марфы в ту ночь, когда она умерла. Хотела рассказать ей о Чаше, которая может исцелить ее болезни. Ведь надо было как-то заставить тебя начать поиски Чаши... Я надеялась, что по приказу царицы ты сделаешь это... Но я пришла слишком поздно и ее уже отравили и она умирала. Почти в полночь это было…

— Так у покоев царицы ты была? Это твой черный плащ я видел? — опешил вновь Мирон.

— Да.

— Я подумал, что ты призрак. И куда ж ты делась потом?

— Спряталась в дверном выступе, когда ты с отцом говорил… А потом я тайком к царю пошла и рассказала ему Чаше…

— Ясно…

— Так вот, Миронушка, — она чуть сглотнула. — Серьги жемчужные, что на царице в ту ночь были, через них отрава была. Найди того, кто подарил царице их на свадьбу и найдешь убийцу истинного и отца своего спасешь…

— Так это ты ПрОклятый ангел, про которого вещал дух царицы после кончины?

— Да. Прости, что раньше не могла открыть про серьги эти… вы бы с Василем сразу же разоблачили меня.

— О, благодарю тебя, любушка! — пролепетал благоговейно Мирон, понимая, что теперь уж точно он сможет оправдать отца и вызволить его из застенка.

— Я благодарна тебе за все…— вымолвила она едва слышно, ощущая, что умирает. — Мое сердце навеки с тобой, милый… прощай…

Ощущая последние мгновения дыхания жизни, Людмила вновь устремила свой взор на солнце, ослепляющее и великое. Ее ладони ощущали мягкие стебли травы и сиреневых цветов, а запах иван-чая наполнял ее ноздри. Ей казалось, что она маленькая девочка, как когда-то давно в детстве и, словно играя, лежит на лужайке, безмятежная и радостная. Еще незнающая, всей безжалостной и жестокой картины окружающего мира, который был так несправедлив и беспощаден к чистым душам, ломая их и ставя в условия дикой борьбы, для того, чтобы выжить или умереть. Нет, теперь ее душа была спокойна, как когда-то давно, в далеком безоблачном детстве. Она блаженно улыбнулась и, закрыв свои яркие очи, испустила последний вздох…

И тут Мирон невольно заметил, как некий едва видимый яркий золотистый шар взмыл ввысь и скрылся в поднебесье. Он понял, что душа Людмилы отправилась туда, куда так жаждала уйти уже более двух сотен лет и не могла, искупая свою вину за безумную любовь. Но сейчас она была свободна, и Мирон, задрав к небу голову, смотря ей в след, глухо c горечью прохрипел:

— Ты моя… я жду тебя… возвращайcя…

Сабуровы доставили Чашу в Москву. К тому времени, царь Иван Васильевич, заподозрив неладное, уже вызволил Ивана Михайловича Сабурова из “каменного мешка”. Было ли это случайной доброй волей и желанием государя или же Чаша поспособствовала этому, но едва приехав в отчий дом, молодые люди сразу же узнали, что батюшка дома. Его пока оставили под домашним арестом, и ему не позволялось покидать свой двор. После нескольких страшных месяцев заточения в сыром, темном и земляном “мешке”, здоровье Ивана Михайловича пошатнулось и, теперь знахари делали все возможное, чтобы исцелить его. В тот же вечер по приезду, Мирон отдал чудесную Чашу старцу Радогору, и тот немедля передал ее царю. А спустя два дня, Мирону удалось добиться аудиенции у царя. Сабуров рассказал об отравленных серьгах, которые были подарены царице. Удивившись и тут же почуяв след настоящих виновников гибели его любимой молодой жены, Иван Васильевич немедля приказал найти и арестовать истинных отравителей. Мирон же удовлетворенный тем, что его отец оправдан, со спокойным сердцем за отца покинул царский двор.

Однако, когда молодой человек выехал на улицу, он вдруг натолкнулся на двух незнакомых монахинь, которых едва не сбил своим жеребцом, и вмиг его существо стало сумрачным и беспокойным. Он отчетливо понимал, что уже никогда он не сможет полюбить более никого и завести семью и детишек, ибо его сердце однолюба навсегда осталось там, на поляне среди сиреневых пахучих цветов, в том месте, где исчезло тело той, которая навсегда заполонила своими зелеными очами его суровое неприступное сердце воина…

Более про таинственную Чашу Грааля, спрятанную тамплиерами на Руси, ничего не было слышно. Поговаривали, что в Смутные времена поляки выкрали ее из царской сокровищницы и увезли в Европу…

Послесловие

Русское царство, близ Серпухова,

1591 год, 17 июля

Стегая жеребца, Мирон в числе двух дюжин русских конников ворвался в небольшую деревеньку. Настигая и убивая небольшие отряды крымских янычар, остатки от сто пятьдесят тысячного крымско-нагайского войска хана Газы-Гирея, стремительно отступающего от Москвы, русские воины преследовали крымских татар и турок, которые теперь пытались по окрестным деревням укрыться от ярости и мести русских. Очередной кровавый поход на Русь крымского хана вновь закончился позорным отступлением янычар. Русские воины гнали нехристей уже многие версты от Москвы в сторону Тулы, истребляя янычар и захватывая многочисленных пленных.

Преследуя двух всадников - крымцев, Сабуров, умело выпустил несколько стрел в их темные спины, и отметил, что один из них упал замертво, а второй умело спрыгнул с раненой падающей лошади и, опасливо оглядываясь в его сторону, забежал в один из дворов, с открытыми воротами. Мирон уже хотел устремиться за ним, но тут к нему подлетел еще один из янычар на белом коне, и Сабуров сцепился с ним в схватке. Спустя несколько минут, умело разделавшись с ненавистным крымцем, и сбросив его мертвое тело на землю с лошади, Мирон проворно поскакал в тот двор, где скрылся первый янычар, спрыгнувший с раненого коня.

Вихрем, влетев на двор, Мирон резко осадил вороного, ибо увидел, как зловещий янычар схватил некую девушку, и едва услышав топот коня Сабурова, вмиг выставил девицу вперед себя, как бы прикрываясь ею. Девушка испуганно вскрикнула, когда крымец приставил к ее тонкой шее свою кривую саблю. Мирон, испепеляя взором ненавистного ворога, отрицательно помотал головой. В следующий миг резким стремительным движением Сабуров выкинул вперед нож. Холодное оружие с такой быстротой и мощью вклинилось в глаз крымца, пробив ему голову, что тот даже не успел вскрикнуть или поранить девушку. Безжизненно опустив руки, янычар замертво упал навзничь на землю.