Макс Мах - Времена не выбирают Страница 9

Гай уснул сразу, как будто провалился в глубокую тьму и, судя по всему, не просыпался очень долго. Во всяком случае, когда он все-таки открыл глаза, солнце стояло почти в зените, и его лучи проникали даже сквозь густую хвою вековых сосен, наполняя ясный холодный воздух наступившей, наконец, зимы призрачным зеленым сиянием. Тело болело, горло было сухим, как заброшенный колодец, живот сводило голодными спазмами, но голова была хоть и тяжелая, но в меру ясная. Гай сел, привалился спиной к могучему стволу и огляделся. Брошенные ночью на произвол судьбы, нерасседланные и нестреноженные кони никуда не ушли. Ходили поблизости, между деревьями, и щипали, тихо пофыркивая по временам, побитую заморозками траву. Слева от Гая, отделенная от него мощным плечом древесного корня, лежала графиня, а вокруг – кто где попадал – спали его бойцы. Посидев так несколько минут, Гай все-таки встал, с трудом сдержав готовый вырваться стон. На нетвердых окоченевших за ночь ногах он прошел между лежащими на земле рейтарами туда, где, как ему показалось, слышалось журчание ручья. Он не ошибся. Это и в самом деле оказался ручей, и, с кряхтеньем опустившись на землю около бегущей в никуда воды, Гай долго пил ее, студеную проточную воду, пока не начало ломить зубы и сводить язык. Однако это была малая плата за удовольствие, испытанное Гаем. Вода была так вкусна и желанна, как никакой другой напиток в его жизни. Напившись и ополоснув лицо, он почувствовал себя много лучше. Встав с земли, он собрал между деревьями немного хвороста и, вернувшись к своим людям, сложил небольшой костер. Рейтары начали просыпаться, когда Гай высекал кресалом огонь. К тому времени, как жарко запылал костер, проснулись уже все. Умывшись и наскоро поев из скудных запасов, оказавшихся в седельных сумках боевых коней, они снова отправились в путь.

Никто не спрашивал Гая, куда он ведет свой маленький отряд, но Гаэр полагал, что все и так догадались, коли с ними все еще находилось не погребенное тело покойной графини. А разговаривать не хотелось никому, и шли они молча.

Гай бывал в Цук Йаар[15] всего дважды. Первый раз, когда ему исполнилось десять лет, и отец Гая выбрал именно это место для «первого паломничества». Второй раз, он попал к Короне Йаара уже зрелым мужчиной, отвезя к подножию холма «благодарственные приношения» от лица тетки покойной графини Леты Нор. Было это восемь лет назад. И хотя в тот раз, как и в первый, он шел не с запада, а с северо-востока, направление Гай выбрал безошибочно, так что в ранних сумерках того же дня они вышли из неожиданно расступившегося перед ними леса на просторную, поросшую лишь травой, папоротниками да редкими кустами вереска пустошь, на восточном краю которой поднимался к низкому быстро темнеющему небу скалистый холм. На вершине холма стояли вертикально вкопанные в землю семь колоссальных камней, образующих нечто действительно похожее на корону великана. Это и был Цук Йаар.

– Ждите там, – сказал Гай своим людям, указав рукой вправо, туда, где вдоль опушки леса протекал ручей, сбегавший – как ни странно это выглядело – с вершины одинокого холма, делавший петлю у его подошвы и терявшийся затем где-то среди деревьев.

Отдав приказ, он отвернулся и, более не оглядываясь и ничего никому не объяснив, направился к узкой тропинке, поднимавшейся, петляя, на вершину, увенчанную «короной». Коня с телом графини Гай вел за собой в поводу. Подъем был крутым и довольно долгим, так что, оказавшись, наконец, около семи камней, Гай почувствовал себя усталым и измученным, но времени на отдых у него не было, так как ночная тьма уже сгустилась среди деревьев лежавшего под его ногами леса и медленно затопляла открытое пространство пустоши. Привязав коня к железной скобе, вбитой в высокий выступ скалы, Гай снял с его спины тело графини, взвалил его на плечо и пошел к Короне. Когда он проходил между двумя ее исполинскими зубцами, то остановился на минуту, чтобы произнести подходящую случаю молитву добрым богам, но затем уже не медлил. Почти в центре между великими Камнями, находился естественный скальный выход, из которого, собственно, и бил родник. Вода наполняла каменную чашу, возможно, созданную людьми, а возможно, существующую здесь от века, так что в ней образовалось как бы маленькое озерцо, дававшее начало ручью. Вот к тому месту, где ручей, оставив материнское лоно, начинал свой путь вниз, и пошел Гай.

Достигнув ручья, он бережно положил мертвую графиню на землю и, встав рядом с ней на колени, прочел первую заупокойную молитву. Затем, испросив у духа госпожи прощения, он стал снимать с нее разбитые и иссеченные доспехи. Освободив тело Ай Гель Нор от брони и заскорузлой, жесткой от пропитавших ее крови и пота одежды, он снова встал на колени и, закрыв глаза, прочел вторую заупокойную молитву. После этого он стал обмывать тело своей госпожи водой из ручья. У него не было ни мыла, ни скребка, ни мочала, и вода в ручье была студеная, а не горячая, как следовало бы, но тем не менее он трудился не покладая рук, пока не смыл и не оттер пучками травы всю кровь с великолепного тела графини. Теперь, в сгустившихся уже сумерках, она лежала перед ним нагая и прекрасная. Казалось, она спит, но Гай знал, что сон этот будет длиться вечность. Никакого соблазна, недостойного воина, совершающего обряд прощания, не было и в помине. Красота графини принадлежала теперь богам Высокого Неба, а не смертным людям. Гая только удивило, что, несмотря на такое количество крови, которую потеряла графиня, многочисленные – особенно на руках и плечах – раны ее выглядели скорее как старые рубцы и шрамы, чем как свежие, нанесенные всего два дня назад. Впрочем, задумываться над такими вопросами у него не было ни сил, ни времени. Наступала ночь.

Гай достал из-за пазухи чистую рубаху, найденную в одной из седельных сум, облачил в нее графиню, что было совсем не просто, поднял мертвое тело на руки и понес к скале, из которой бил родник. Он положил свою госпожу у обреза воды, последний раз взглянул в мертвое, но не пострадавшее в бою и по-прежнему прекрасное лицо – глаза графини были закрыты, и она действительно казалась спящей – и начал читать третью заупокойную молитву. Когда спустя минуту Гай произнес последнее «да будет так», уже наступила ночь, но неожиданно вышедшая из-за туч луна – не иначе, как боги приняли его молитвы – осветила вершину Цук Йаар своим волшебным серебром. Теперь графиня уже не казалась Гаю спящей. Он бросил на нее последний взгляд, замешкался было, вспомнив вдруг о Камне Норов, который ему еще предстояло вернуть родичам графини, но, в конце концов, решил, что эту последнюю – во всех смыслах последнюю – ночь, Камень должен оставаться там, где находится теперь, – на ее груди. Гай еще успеет его снять завтра утром, когда они предадут тело графини Ай Гель Нор земле, похоронив в самом подходящем для нее месте, у подошвы холма Цук Йаар.

«Завтра», – решил Гай и, повернувшись, пошел к едва видимой в призрачном свете луны тропе, чтобы спуститься вниз, туда, где, верно, уже ожидали его у разожженного костра товарищи.

Глава 3

ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ

Здесь и сейчас. Настоящее, имеющее место быть

Крепко тесное объятье.

Время – кожа, а не платье.

Глубока его печать.

Словно с пальцев отпечатки,

С нас черты его и складки,

приглядевшись, можно снять.

– Нет, – сказал Макс, задумчиво глядя на Лику, которая, взлетев метра на три-четыре, «медленно артикулировала» третью строфу «Степной Феи». Собравшиеся в круг девочки даже дышать перестали, стараясь не пропустить ни одного «слова» из этой чудной, стилизованной под народную, песни, которую так любили во времена Пятого Императора, и которую совершенно забыли, как это часто случается даже с самыми замечательными вещами, уже в правление Шестого. «Пела» Лика замечательно, хотя и слишком медленно. Она старалась показать завороженным этим чудом детям не только общий рисунок строфы, но и ритм «плавных» переходов, когда множество самостоятельных движений образуют одно «длинное», которое профессиональные игроки в Жизнь называют «волной». Особую прелесть танцу Лики придавал легкий и, естественно, нарочитый гегхский акцент.

– Нет, – сказал Макс вслух. – Не так все было.

– Ты о чем? – поинтересовался стоявший рядом с ним Виктор. – Кстати, если после четвертого «слова» разорвать связку и пнуть ногой, покойник даже вспотеть не успеет.

В сущности, Виктор был прав, и в обычном бою Макс так бы и поступил. Лика тоже.

«Возможно, – поправил он себя. – А возможно, что и нет».

В империи его психика работала совсем по-другому, но даже сейчас, на Земле, конфликт между эффективностью и красотой однозначно в пользу первой не решался.