Алексей Гравицкий - Анабиоз Страница 9

Спина вспотела. По позвоночнику скользнул знакомый холодок. От затеи я не ждал ничего хорошего, но это было слишком.

Я судорожно сглотнул. Во рту пересохло. Жаль, воды с собой не взял. Где-то недалеко, будто издеваясь, расхохотался проснувшийся филин.

Пора возвращаться, но не тащить же с собой все дерево.

Я опустился на колени, взял сантиметров на двадцать выше спила и начал с остервенением елозить по стволу тупой ножовкой. Аккуратность и ровность второго разреза меня уже не заботила.

Рука болела, с непривычки вздулась пара пузырей. Футляр с очками от энергичных движений болтался на шее, как аритмичный маятник. Сумерки густели. Я торопился…

К костру вернулся уже почти в темноте. Огонь сквозь кусты был заметен издалека. А голос Коляна вообще разлетался на всю округу.

— …проснулся, н-на, по телу какие-то золотистые мурашки бегают. Думал, всё, допился. Проморгался, вроде пропали, — закончил он фразу.

— Та же фигня, — хрипло отозвался Борис. — Кстати, а число у тебя какое было, когда заснул?

— Число?

— Ну, дата.

— Н-на! Чтоб я помнил… Я как-то больше по дням недели… сейчас…

Колян зашлепал губами, прикидывая в уме.

— Двадцать восьмое июля, — выдал он наконец. — Точно! Как раз начальство за деньгами уехало. Зарплату кинуть должны были.

Колян замолчал. Я подошел вплотную к костру и остановился. Борис, заметивший меня еще несколько секунд назад, состроил недовольную рожу.

— Ты где шлялся до сих пор? Лапша застряла? Она вроде сухая была.

Сил препираться не было. Я молча бросил на землю полено.

— Смотрите.

Колян подхватил деревяшку. Повертел в руках. Продекламировал:

— Над Италией обширной солнце светит с наглой мордой, а под лесенкой в каморке Папа Карло пилит бревна. Хочет сделать Буратину…

— Это что? — оборвал его излияния Борис, глядя на меня снизу вверх.

— Дерево помнишь? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. — Которое на остановке через лавочку проросло?

Борис кивнул.

— Я его спилил. Считай годовые кольца.

Брат хмыкнул с уважением. Протянул руку забрать у Коляна полено.

— Двадцать восемь, — обронил я, не выдержав.

— Что? — опешил Борис.

— Двадцать восемь колец. Этому дереву двадцать восемь лет. И чтобы прорости через асфальт нужно было еще какое-то время. Так что мы спали лет тридцать. Это как минимум.

Борис смотрел сквозь меня. Складка на лбу стала глубже. Или просто от всполохов костра сгустились тени?

Я ждал, когда мой всезнающий, рациональный брат выдаст какое-то логичное объяснение. Выдаст хоть что-то.

Он молчал.

Мир вокруг притаился, возвращая пугающую, неприятную тишину. Даже костер теперь потрескивал не так дружелюбно, как минуту назад.

— Фига се, — выдохнул наконец Колян. — Это ж сколько мне лет, н-на?

ГЛАВА 3

Ночные гости

В стеклышках очков плясали отражения багряных головешек. Костер мы не гасили, но пламя притушили. Света хватало от взошедшего месяца.

Волков или других хищников огонь, возможно, отпугнет, но привлечет людей — а люди разные бывают. Ведь после тридцатилетнего сна, кроме нас, очнулся кто-то еще. Ощущение присутствия тлело внутри, как подернутые золой угли.

Кто-то проснулся. И тоже начал осваиваться в новом мире.

Тридцать лет, подумать только. Миг для природы, целая жизнь для человека.

Миг? Да не такой уж миг, судя по тому, как изменился мир. Даже если предположить, что природа и впрямь на треть века сбросила человеческое бремя, то картина выходила пугающая.

Хотя, что тут предполагать. Вот она, картина. Вокруг нас.

В линзах отражалась ночь с мерцающими точками углей…

Сам не заметил, как достал очки и стал протирать их краем футболки. Раньше такого за собой не замечал. Неужели обзавожусь новой привычкой?

Впрочем, чего особо удивляться: новый мир — новые привычки.

Убрав очки обратно в футляр, я протянул слегка озябшие руки к тлеющей головешке. Рану на плече дернуло. Пальцы рефлекторно сжали теплый воздух.

— Я ж не постарел, н-на, — глубокомысленно сообщил Колян, закончив изучать ногти. — Даже когти не отрасли. Если бы реально тридцать лет прошло, мог бы уже ими во-он ту колонку царапать.

Я невольно глянул на темный силуэт сгоревшей заправки.

— А вам по сколько лет-то было? — Колян замялся, подбирая слова. — Ну… когда вырубило.

— Да столько и было, — хмуро отозвался Борис, принимаясь шкрябать найденным в ящике с инструментами точильным камнем по лезвию топора. — Тридцать да тридцать пять.

Я обратил внимание, что он не уточнил, кому сколько. Интересно. Обычно Борис не стеснялся, что он младше меня, а наоборот козырял: мол, добился для своего возраста побольше, чем некоторые.

Впрочем, Коляну так и так — до фонаря.

— Молодые, бодрые, — решил Колян. — И все же я не понимаю, почему я… мы все не постарели. Ведь, если треть века… — Он прикинул что-то, наморщив лоб, и погрустнел. На тон ниже закончил: — Я б уж сдох, н-на.

— Дерево выросло, — постучал я по спиленному полену, на котором сидел. — Значит, время прошло.

— Бревно выросло, а я оста-а-ался, — протянул Колян на мотив песни Шарикова из известного фильма, — и, очнувшись, н-на, чуть не обдри…

Он осекся и, резко вскинув голову, уставился на небо. Вытянулся, замер, как старый пес, почуявший след. Даже взгляд остекленел. Только тусклые красноватые блики подрагивали в глазах.

Я поежился. Борис перестал шкрябать и перехватил топор.

Мы подняли головы. Вроде ничего особенного: редкие облака неторопливо плывут над темной кромкой леса, месяц подсвечивает их, высекая контуры на чернильном небе. А вокруг — звезды. Непривычно яркие, колкие на фоне черной бездны, но это и неудивительно: ведь обычной московской иллюминации нет.

Колян продолжал таращиться на небо.

— Чего ты там увидел? — не выдержал Борис.

— Тихо-тихо, — не меняя позы, прошептал тот. — Сейчас чиркнет.

Я открыл было рот, чтобы уточнить, все ли с ним в порядке, и тут чиркнуло. Он подобрал очень точное слово. Именно чиркнуло. Ярко-белым по черному. Метеор быстро, но длинно прорезал полнеба.

— Большой камушек сгорел, — хмыкнул Борис. — И что?

— Это не камушки, — все еще не двигаясь с места, тихо сказал Колян. — Прошлый развалился на несколько штук. И каждый своим путем… чиркнул.

— За тридцать лет протрезветь не успел, — проворчал Борис, потягиваясь. — Камушки у него в небе разваливаются.

— Это не камушки, — с нажимом произнес Колян и наконец повернулся к нам. Мне стало не по себе от его шального взгляда. — Это инопланетяне, н-на.

Брови Бориса поползли вверх.

Только теперь, когда мы дружно умолкли после откровения Коляна, я поразился, как громко заливается сверчок, как вторит ему целый хор лягушек. Ночь была наполнена сотнями звуков.

— Это твоя версия? — осторожно уточнил Борис.

— Сам посуди, они нас вырубили и, эт-а-а… вторглись, — объяснил Колян.

Опустил голову и, стараясь больше не смотреть вверх, стал ворошить палкой угли. Кажется, он уже и сам понял, что озарение получилось идиотское, а версия с инопланетными захватчиками трещит по швам, но Борис добил.

— Ну теперь я спокоен.

— Почему? — не сообразил Колян, переставая перемешивать угли.

— Потому что эти инопланетяне — кретины. Целых тридцать лет ждали, прежде чем вторгнуться. Нет бы спящими нас перебить…

— Может, они тех оставили, кого хотят с собой взять? — буркнул Колян, возвращаясь к углям. — А остальные, того… не проснулись.

— Конечно. Тебя первого увезут. Иди на шоссе, проголосуй, а то тарелка не сразу заметит.

Краем глаза я отметил, как по небу скользнула еще одна звезда.

— Еще предположения будут? — мрачно спросил Борис, вновь подхватывая точильный камень и принимаясь за топор. — Американцы? Фашисты? Злые русские олигархи?

— Причину и виноватых искать — смысла нет: мы ничего толком не знаем, — начал я, осторожно трогая пальцем зазубрины пилы. — Но то, что с нами случилось, очень похоже на один биологический феномен…

— Массовый психоз? — не унимался брат.

— Борь, ты можешь на минуту перестать брызгать желчью и поговорить серьезно? — осадил я его и раздраженно выдохнул.

— Уж куда серьезней, — пробормотал Борис, но дальше огрызаться не стал. — Ладно, на что все это, по-твоему, похоже?

— Анабиоз. — Редкое в обычной речи слово оставило во рту странное «послевкусие». Я продолжил: — Это когда все жизненные процессы в организме очень сильно замедляются. Некоторые земноводные могут так переживать зиму.

— Да что земноводные, н-на, — подхватил Колян, воодушевляясь свежей идеей, — вон сурки такого храпака дают, что пушкой не разбудишь.

— Именно, — подтвердил я. — Правда, есть один момент. До сих пор даже при помощи самых совершенных технологий человека не удавалось вывести из состояния анабиоза. Заморозить — запросто. А оживить — нет.