Дмитрий Янковский - Войны ветра Страница 9

В этом месте, называемом Маркизовой лужей, залив был очень мелким, можно было километр прошлепать по колено в воде, поэтому еще черте-те когда, в начале двадцать первого века, эту акваторию рассекли несколькими насыпными косами, на которых выстроили дома. Домов тех, правда, не осталось и в помине – все они превратились в руины во время войны с биотехами, тогда ни одно здание вблизи от воды не уцелело. Но теперь, почти через полторы сотни лет, на косах снова выросли небоскребы. Это были не бетонные башни двадцать первого века и не композитные «одуванчики» времен большой охоты на живые торпеды. Архитектура сильно изменилась с тех пор. Теперь дома возникали и перепланировывались так же быстро, как раскрываются паруса винд-эсминцев, поскольку материал их один и тот же – кварковое вакуум-поле. Достаточно было соорудить фундамент из строительного композита, а затем смонтировать на нем генераторы, чуть посложнее генераторов – паруса, и дом возникал от одного поворота рубильника. Завози мебель и селись на здоровье. Ни землетрясение такому небоскребу не страшно, ни пожар. Хотя в старом Питере, например на Петроградке и на Васильевском острове, осталось еще порядком «одуванчиков» столетней давности. Даже офицерское общежитие располагалось в композитной постройке, хотя уже давно ходили слухи о его скорой замене на нормальное современное здание.

В конце самой длинной косы, проложенной по Маркизовой луже на запад, находилась одна из самых престижных в городе серф-станций под названием «Вольный ветер». Я уже понял, что путь мы держим именно туда – больше некуда. Странное это ощущение, надо сказать – из стычки с полицейскими, после которой не осталось ни одного живого свидетеля, как ни в чем не бывало выбраться в одно из самых людных мест Сан-Петербурга. Это в голове не укладывалось – сбежать из-под стражи, а потом спокойно рассекать на серфе по городу. Не скажу, что у меня слабые нервы, но железными их тоже назвать не могу, так что при виде полицейского патрульного антиграва, следующего поперечным курсом, у меня образовалась некоторая слабость в ногах. Альберт же, как ни в чем не бывало, продолжил вести доску прежним курсом. Патруль проплыл мимо на опасно малой скорости. У меня под аэрокостюмом спина вспотела, хотя совсем недавно я готов был сдаться властям без промедления. Но ветер свободы вскружил мне голову – теперь мне уже не очень хотелось в прохудившиеся бараки на болотах. Вот оно непостоянство человеческой натуры.

Наверняка полицейские уже знали о нападении. Даже если мой конвой не успел передать сигнал бедствия, а такое теоретически было возможно, то наверняка после невыхода на контрольный сеанс связи был объявлен план-перехват. Значит, рухнувший в траву броневик, со всем содержимым, уже найден, значит, я объявлен в розыск и, в принципе, моя поимка была делом нескольких часов. Стоило патрулю нас остановить и просканировать подкожные чипы, и мое будущее на ближайшие шесть-семь лет можно было предсказать без вмешательства цыганки. Хотя, с другой стороны, не останавливать же всех добропорядочных граждан подряд!

Я попытался влезть в шкуру блюстителей порядка и понял, что на команду серферов уронил бы подозрение в последнюю очередь. Ну, слишком уж это из ряда вон. Скорее я бы искал один или два гравилета. Нет, ну действительно, кто подумает, что остановить конвой с каторжником можно на четырех досках под парусом? Идиотом надо быть, чтобы предположить подобное. А еще большим придурком надо быть, чтобы такое придумать. Кем бы ни был Дворжек, в бесшабашности ему не откажешь.

Ближе к концу косы, где гряда небоскребов обрывалась в Залив, на плоской набережной располагался домик станции «Вольный ветер». Чуть поодаль, над водой, висели антигравитационные платформы ресторанчиков, уже раздвинувшие створки летних площадок, а на ступенях вдоль воды толпились туристы. Все как обычно, я бывал там не раз и не два, потому что в целом Питере трудно найти лучшее место для распития крови Господней. Но одно дело прикатить к набережной на гравиоскутере, посидеть, поглядеть на закат, а совсем другое свалиться с неба на чужом серфе, только что разделавшись с охранявшими тебя конвойными. Правда, как это часто бывает, наступает некий предел нереальности происходящего, после которого удивлению места уже не остается. Когда накал эмоций выплескивается за край, дальше все чувства значительно притупляются. Со мной начало происходить нечто подобное.

Альберт во главе нашего клина миновал гряду небоскребов, сложил парус, чтобы не зависеть от ветра, и начал снижаться, соскальзывая по широкой дуге над Заливом, как с горы. Я тоже выключил генератор паруса и, подрабатывая только анигравитационным приводом, направил сверкающую на солнце доску к серф-станции. Представляю, как красиво мы выглядели – четыре стремительных силуэта, скользящие по волнам магнитных линий в сторону берега. Не мудрено, что на подходе к ангару, в котором располагался склад матчасти «Вольного ветра», туристы встретили нас дружными аплодисментами. Тут уж мы с Дворжеком не стали отказывать себе в удовольствии и показали класс по полной программе. Сначала он выдал «змейку», переваливая центр тяжести с одного борта на другой, затем вскочил на магнитную волну и продемонстрировал серию сальто под восторженные выкрики снизу. Я не стал от него отставать – тоже разогнал доску в «змейке», затем в прыжке развернул ее кормой вперед, снова обратно, а потом то же самое с двумя переворотами через голову. Только после этого по сужающейся спирали я, убрав магнитный шверт, опустился на засыпанную песком посадочную площадку перед станцией.

– В выходные надо будет с тобой пофристайлить, – рассмеялся Щегол, приземляясь рядом со мной. – Похоже, ты был отличником кадетского корпуса.

– Ты наших отличников не видел, – отмахнулся я.

Но было приятно, чего уж душой кривить.

– Отличники, к сожалению, редко попадают на каторгу, – вздохнул он.

– Иди ты! – беззлобно послал его я. – Далеко ты собираешься топать отсюда? Наверняка наземные патрули на каждом шагу. Не хотелось бы мне нарваться на сканнер подкожных чипов.

– Идти никуда не надо, – спокойно ответил Дворжек. – Это и есть наша база.

– «Вольный ветер»? – поразился я. – Самая дорогая станция в городе?

– Я же предупредил тебя в самом начале знакомства, что организация, которую я представляю, не имеет недостатка в финансовых средствах.

– И все же я удивлен. Ты имеешь отношение к руководству? Чушь! Я бы тебя знал. Кататься тут, ясное дело, не приходилось, не тот доход у винд-трупера, но Вадика-то, директора, знаю и я.

– Если быть точным, то я и есть руководство. А Вадик Пименов просто директор. Он работает на меня.

Я не нашелся, что на это ответить. Еще двое серферов опустились на песок рядом с нами.

– Пойдем! – Альберт подтолкнул меня ко входу в ангар. – А то твои снимки, наверняка, уже разосланы всюду, куда только можно. К тому же лицо у тебя, прямо скажу, довольно запоминающееся. Не стоит ждать, когда кто-то из добропорядочных граждан стукнет на тебя полиции.

Меня не надо было уговаривать. Следом за Щеглом я шагнул через порог ангара и оказался в прохладном полумраке станции. Первое, что бросилось в глаза, – десятки досок, оставленных владельцами на хранение. Глянцевые, лоснящиеся, как бока дельфинов, стремительные конструкции последних моделей. Каждая имела неповторимый рисунок, подобный татуировке, иногда яркий, затейливый узор, иногда спокойную картинку. Трудно было удержаться, чтобы не провести рукой по столь совершенной поверхности. Но Альберт, не останавливаясь, пересек хранилище, в конце которого виднелась металлическая лестница. Она вела наверх, в наблюдательную башенку, и я решил, что именно там расположен офис. Но мой новый знакомый направился мимо нее, прямо к глухой композитовой стене, отделяющей склад матчасти от технических помещений. Причем шел он так, словно останавливаться не собирался. Я замер – мне живо представилось, как Дворжек шарахнется лбом, но этого не произошло. Как ни в чем не бывало, он прошел сквозь стену, будто сквозь воздух. У меня челюсть отвисла, и я так и остался стоять, словно меня к полу приклеили.

– Ну, чего ты уставился? – раздался голос Альберта из недр стены.

Он высунулся из монолита по пояс и призывно махнул рукой.

– Иди сюда. Голографической маскировки не видел ни разу в жизни?

– Тьфу на тебя! – покачал я головой. – О таких вещах предупреждать надо.

– Да я как-то привык… – Он пожал плечами. – Ладно, пойдем, не тяни время. Его, как и денег, много не бывает. Или ты все же предпочтешь потратить семь лет на каторге?

– Нет уж, – ответил я после секундной паузы. – Что-то у меня отпала охота на это.

Мы просочились сквозь имитацию стены и оказались в небольшом помещении, оформленном в японском стиле. Большую его часть занимал низкий столик с чайным прибором, на стенах висели копии древних гравюр, а может, учитывая стоимость предоставляемых серферам услуг, даже оригиналы. Честно говоря, в этом я разбирался настолько слабо, что мне было совершенно без разницы. Куда больше меня заинтересовали два меча, расположенные ниже гравюр – один длинный, чуть изогнутый, другой вдвое короче. Оба были в одинаковых ножнах, черных, лакированных, инкрустированных металлическим орнаментом в виде драконов, оба имели длинные, обтянутые рыбьей кожей и шелковым шнуром рукояти, за которые можно было держаться двумя руками. Гравюры гравюрами, но за такой комплект можно было без труда угодить за решетку, попади сюда инспектор из Имперской духовной комиссии. Хотя и за гравюры по головке тоже не погладили бы. Столь яркое нарушение закона «О неприятии православными чуждых духовных ценностей» меня озадачило. Любил рисковать Альберт, ох любил! Причем, как теперь я понял, иногда неоправданно. И мало того – на небольшом алтаре у стены, в обрамлении благовонных палочек, сидел в позе лотоса небольшой нефритовый божок. Это уже пахло тремя годами каторги, как выпить дать.