Алекс Бессмертный - Действие SKY. Часть вторая Страница 9

«Ароб!» – протрубил Дордон. Удары плетьми. Обед. Водные процедуры, смывающие нечистоты. «Дарба!», и галера продолжает путь.

Продолжил свой рассказ и Ширш:

– И вот, в один прекрасный день, скакал я на лошади по узкой земляной дорожке, проложенной средь свежевспаханного ячменного поля в направлении своего загородного имения. Я был не в духе, я был почти в ярости – графиня Элсас, записная провинциальная красотка, которую я окучивал уже почти месяц, смела отказать мне. Недавно прошёл дождь, и пашня превратилась в непролазную грязь. Внезапно на моём пути, на узкой тропинке меж топей пашни, прямо передо мною возник путник. Как я не заметил его раньше, на плоском, как гладь моря поле? Это был старик, монах, по-видимому, из расположенного неподалёку монастыря, в грязной и дырявой ризе. Вдвоём, путнику и коню, не разойтись на узкой тропке, но старик стоял на моём пути и не думал уступать мне дорогу. «Прочь с дороги, оборванец!» – грубо приказал ему я. Старик даже не двинулся, но сказал мне: «Слезь с коня, брат мой. Слезь с коня и послушай меня». Во мне взорвался фонтан ярости: как смеет это ничтожество, этот старый нищий оборвыш, не подчиняться мне? Как смеет он мне приказывать? Как смеет он называть меня братом? Я размахнулся с плеча и ударил его плетью. Старик упал лицом вниз в грязь размокшей пашни. Путь был свободен, и я проследовал далее. Но через несколько шагов, какая-то сила заставила меня остановиться и оглянуться. Старик снова стоял на ногах и смотрел на меня. Лицо его совершенно не было испачкано грязью. «Брат мой, – сказал он, – твоё самое большое заблуждение, от которого произрастают все остальные, в том, что ты возомнил, что ты – есть всё, и нет ничего, кроме тебя и сверх тебя. Ты уверовал в то, что всё зависит только от тебя, от твоей воли, что все блага твои – это только твои заслуги. Ты уверовал, что нет Закона свыше. Ты уверовал, что ты и есть Закон. Ты утратил связь с Истоком своим, Отцом своим, Колыбелью своей. Но Господь тебя любит, и он спасёт тебя. И это случится вскорости, брат мой!» Старик говорил, а его ясные светло-голубые большие глаза, излучали такое добро, такую любовь, такое сострадание, что мне стало не по себе, как становится чёрту в церкви. Когда он закончил, я рявкнул: «Что ты плетёшь? Я не нуждаюсь в спасении. Пусть Он тебя спасёт. Иди отсюда, старик, от греха подальше!». Я отвернулся и продолжил свой путь. «Вот, старый безумец, – думал я, – развелось их нынче в округе!». Когда мой конь сделал ещё несколько шагов, я снова оглянулся. Старика не было! Куда он мог деться в чистом поле? Впрочем, через несколько минут я уже позабыл об этой встрече. А ещё месяца через полтора, я и отправился в свой злополучный рейс в Имбрию, а оттуда в Новую Землю. Когда попал в плен к пиратам, а тем более к карклунцам, я невыносимо страдал. Ты можешь представить, Квалуг, каково мне, человеку, привыкшему к власти, могуществу, изысканной роскоши, сибаритским наслаждениям и извращённым удовольствиям было оказаться в шкуре раба? Я предлагал пиратам откупиться, говорил им, что я баснословно богат, но они не поверили мне, даже, несмотря на то, что отобрали у меня золотую гербовую печать. Они только смеялись надо мной. Почему я не пытался откупиться от карклунцев, и соврал им о своём происхождении, ты уже знаешь. Карклунское рабство я воспринимал как жуткую, чудовищную несправедливость, кошмарный дурной сон: это ошибка, такое не может, не должно случиться со мной! Едва выносимые, ежедневные телесные и душевные страдания, страшные унижения, осознание полной безысходности своего положения, быстро начали лишать меня рассудка. Наверное, в таких условиях, только потеряв рассудок, можно оградить себя от нечеловеческих страданий. Но этим извергам известно какое-то снадобье, которое не позволяет сойти с ума окончательно, сойти с ума настолько, чтобы перестать осознавать, что ты страдаешь. То есть с ума сойти, ты можешь, но страдать меньше, от этого не станешь. Поэтому я стал безумным только наполовину, да и сейчас, наверное, остаюсь таким же, хотя, признаюсь, что больше я лишь делаю вид, что безумен. И вот, когда невыносимость и безысходность этого ада достигли своего апогея, свершилось великое чудо. В тот день меня за что-то наказали. Наказали жестоко. Сначала они топили меня, опуская мою голову в ведро с мочой, и вытаскивая её оттуда лишь за миг до того, как я бы захлебнулся. Эта пытка продолжалась несколько минут, но показалось, что прошла целая вечность. А потом они избили меня до полусмерти, и бросили отходить в тень, также как это было на твоих глазах два дня назад. И вот, когда я находился в этом бреду, в этом сумрачном мире на границе между жизнью и смертью, ко мне явился тот самый старик-монах, встреченный мною на пашне. Он встал предо мною, обнимая меня взглядом своих, полных сострадания, светло-голубых глаз, и сказал: «Ну, здравствуй, брат мой! Вот и наступил тот великий день, когда ты стал на путь возвращения Домой, на путь возвращения к Отцу своему небесному. Он любит тебя. Он дал тебе всё, о чём только может мечтать человек: здоровье, богатство, таланты, удачливость, знатное происхождение, преданную любовь прекрасной женщины. Но ты перестал слышать глас Его, ты заглушил его в себе. Ты утратил веру, и потому всё потерял. Ты грешил, ты много и тяжко грешил, и не каялся. Ты и не думал каяться. Ты возомнил, что ты выше всех и вся. За все грехи свои ты, безусловно, заслужил вечных мук в геенне огненной, но Господь любит тебя! Он дал тебе возможность искупить грехи твои тяжкие здесь, в твоей земной жизни, дабы ты мог избежать вечного ада. Так прими же с благодарностью и радостью этот великий дар его, эту милость его! Радуйся своим земным страданиям, брат мой! Принимай их как великое благо, как бесценный дар Божий! И восхваляй Господа за милость Его и за любовь Его к тебе! Добро пожаловать Домой, брат мой!». Так молвил старец, и растворился в сверкающей дымке. И в миг этот произошло великое перерожденье моё: я снова уверовал; из зверя, чудовища, я вновь начал обращаться в человека. Медленно и трудно, идёт это обратное превращение, но с пути Домой мне более не свернуть. Всё изменилось для меня в этот миг: страдание перестало быть страданием, оно стало радостью, оно стало счастьем. Я видел твои удивлённые глаза, когда я сказал тебе, что я счастлив. Но это действительно так. Я счастлив, счастлив, как никогда в своей жизни. Я сам иду навстречу страданиям, и потому не страдания они для меня вовсе. Я хочу страдать, как можно больше. Я хочу добавить себе страданий, чтобы успеть за оставшийся мне срок земной жизни, искупить, как можно больше. Я знаю, что всё равно, после смерти не заслужу рая, но я хочу попасть хотя бы в чистилище, чтобы там завершить своё искупленье. Чем больше я успею очиститься здесь, тем меньше останется на посмертие. Поэтому смысл моей жизни сейчас и до её окончания – искупление. И я реализую этот смысл нынче на полную. А знать смысл своей жизни и воплощать его в полную силу – не в этом ли высшее человеческое счастье?

Ширш умолк. Молчал и Тим. Множество мыслей, порождённых услышанным повествованием, роились в его голове. Наконец, он спросил:

– Ширш, а что бы ты изменил в своей жизни, если бы произошло чудо, и тебе бы удалось выбраться отсюда?

– Я бы изменил всё, – не задумываясь, ответил Ширш. – Я продал бы всё своё имущество, и на все деньги построил бы бесплатные больницы, школы и приюты для осиротевших детей и одиноких брошенных старцев. Сам же удалился бы в монастырь, и до самой смерти, в убогой, тесной и тёмной монашеской келье, замаливал бы свои грехи.

– Ты сказал мне о том, что смысл твоей жизни – страдания во имя искупления, что цель твоя вобрать, как можно больше страданий, дабы искупить больше грехов при жизни своей земной. Ты говорил мне о том, что муки, претерпеваемые узниками самуров, во много превосходят муки рабов, в них не находящихся. Так почему же ты тогда не поспособствовал своему попаданию в самур? Ведь ты же мог сообщить Врынуру о своём происхождении, и тебе бы он поверил, несмотря на то, что твоя гербовая печать утеряна, ибо, с его точки зрения, не один разумный человек не будет наговаривать на себя нечто такое, что ещё больше осложнит его участь. Но ты не сделал и не делаешь этого. От чего же?

– Потому-что, о Квалуг, Господь сам выбирает пути нашего искупления. Если бы он пожелал, чтобы я искупал грехи свои тяжкие в самурах, я бы, несомненно, оказался в них. И эта возможность была, как раз, наиболее вероятной. Но произошло по-другому. В плену у пиратов я оказался отдельно от команды. Когда я пытался договориться с пиратами о выкупе, они не поверили мне. Наконец, мне подвернулся добрый человек, который предупредил меня о том, чтобы я не выдал карклунцам своего происхождения. Разве может всё это быть случайным? Всё это ясные знаки того, что Господь желает, чтобы я искупал свои грехи именно там, и именно так, как это и происходит сейчас. Я же просто следую Его воле, как должно делать всякому, верующему в него.