Евгений Шепельский - Фаранг Страница 9

Вдали послышался треск: тварь возвращалась. Я сграбастал меч и вскочил. Ком головы замаячил в просвете ветвей напротив меня. Я сощурил глаза — и все так же не сумел различить ничего кроме бугристого силуэта.

Существо, однако, так и не смогло ко мне пробиться.

Хотя бы один плюс за сегодня.

Логично предположить, что тропа либо ее часть закрыта чем-то вроде силового поля, или… избирательного заклятия. Магия, то бишь, а мы магию не очень. Кушать — да, а так — нет. Заклятие пропускает своих, а чужих — не пропускает. Только как способно различать? Берет мгновенный анализ ДНК? Загадка.

А вот что насчет вэллина и алтарного камня, на котором меня «оживили»? Очевидно, защита распространяется и на них, а может быть так, что сам вэллии или камень и генерирует эту защиту. Бросив меня там, загадочные благодетели знали, что мне ничего не грозит. А дальше, как очнулся, сам, все сам. Дали тебе пистолет, тьфу, меч, и вертись, как хочешь. Вот и верчусь, а вы думали? Так наверчусь, что и вас, дорогие мои, скоро поймаю. А там…

Мой соглядатай теперь напоминал статую. Убедившись, что хода ко мне нет, он просто застыл среди веток на задних лапах и сверлил меня взглядом. С безглазого, между прочим, лица!

Я вскинул голову и погрозил ему пальцем:

— Че пялишься, суслик?

Он не ответил.

Я взял кошелек и распустил завязки. На монетах обычно ставят год чеканки, да и приветливые лица диктаторов печатают. Посмотрим.

Я высыпал монеты на ладонь.

И тут же заорал от нестерпимой боли: на широкую мозолистую ладонь Джорека посыпались раскаленные угли.

8

Заорал я, конечно, здорово, еще и монеты в воздух подбросил. Они осыпались сверкающими каплями. Я же принялся дуть на руку, на которой вздулись белые волдыри. Ожог энной степени, как раскаленную сковородку ухватил. Боль пронзала до самых костей. Холмс, но — как? Почему? Что это за напасть?

Потряхивая рукой, я наклонился и поискал разлетевшиеся монеты. Вот одна, притаилась в мураве, ничуть не раскаленная на вид. Я присел на колено. Боль подозрительно быстро стихала. Я еще немного подождал, подул на руку. Волдыри вроде как уменьшились, или мне так показалось. Я помедлил, затем коснулся монетки указательным пальцем.

Уууууааааааа!

Палец теперь, равно как и ладонь, украшал вздувшийся волдырь. Красивый такой, налитой.

Чертовщина! Монеты у нас на ядерном подогреве, или как? Я нашел опустевший кошелек, просунул большой палец внутрь, и потрогал монетку через ткань. Ощутил… Догадайтесь с первого раза!

Монета была холодной.

Ладно, через ткань не пробивает. Вывод: моя кожа и металл монеты не дружат. Возможно, редкий вид аллергии, местной аллергии, ага, ибо я не слышал, чтобы в моем мире от аллергии вздувались натуральные волдыри. Впрочем, бывает всякое. Наша психика способна внушить телу все… ну, почти все. Включая ложную беременность. Возможно, в нашем — моего и Джорека случае — есть какая-то психосоматическая непереносимость металла. В детстве, может, одноклассники ему башку между прутьев железной решетки заклинили или родители заставляли драить кастрюли… Стоп, а меч? Я преспокойно брал его в руки, касался стальной гарды. Так, значит, выдвигаю версию: мою кожу ранит не всякий металл.

Резонно? Вполне. Сейчас проведем следственный эксперимент.

Пока я думал и рассуждал, случилось еще одно занятное событие. Волдыри с моей ладони пропали. То есть — исчезли без следа. Я уставился на мозолистую ладонь с загрубевшей кожей. Последний волдырь — на указательном пальце — исчез на моих глазах: разгладился, втянулся в кожу. Боль — я только сейчас понял — пропала еще раньше, примерно тогда, когда я увлеченно рассуждал о том, как башку юного Джорека заклинивали между прутьями.

Ускоренная регенерация? Похоже, что так. Чем еще порадует новое тело? Может, летать умею?

Мой соглядатай зашуршал в кустах, звонко хрустнула ветка. Он отбежал в сторону, все такой же малоразличимый среди мельтешащей листвы, насторожился. Прислушивается к чему-то, болезный… Черт с тобой, на дорогу не суешься, и ладно.

Уши снова зачесались — слабенько, легким таким зудом. Я поскреб, выругался. Джорек употреблял обычные ругательства, обозначавшие срамные части тела, половой акт и физиологические выделения, а также набор из трех слов, пришедших из какого-то древнего, позабытого языка другого мира — «крэнк», «мандрук» и «шлендар». Насколько я понял, буквального перевода этим словам не было, только приблизительное значение. Крэнк — мать твою! Мандрук — нехороший человек. Шлендар — тоже нехороший, но рангом повыше, не настолько плохой, как мандрук. Надо же — язык мертв, а вот ругательства его — живы.

Я подул на ладонь и сграбастал меч. Провел по прохладному металлу клинка пальцами. Как и ожидалось — никакой реакции не последовало. Тогда я начал высматривать в траве монеты. Нашел одну, всю покрытую зеленоватой патиной. По виду — простая медяшка. Коснулся пальцем — не больно-то и осторожно. Ноль реакций. Я кинул медяшку в кошель: нечего разбрасываться добром. Потом натянул на левую руку перчатку и подобрал первую монетку. Осмотрел. Серовато-белая, никель, или… серебро! Вот оно что: мой бугай не переносит прикосновений серебра!

Я начал выискивать в траве другие монеты. Медяки сыпались в кошель, кое-где попадались золотые — их я тоже спокойно брал голыми пальцами. А вот серебро — обжигало. Ясно теперь, зачем Джореку перчатки…

Я отыскал в траве стрелу, коснулся трехгранного наконечника — буквально миллиметром кожи, и… серебро обожгло, опалило!

Серебро представляет для меня опасность. Запомню.

Хм, как говорит Библия: за все отвечает серебро. И даже за мою жизнь.

Теперь ясно, зачем моему бугаине перчатки — чтобы монетки считал, да не обжигался. Без серебряной монеты в этом мире металлических денег никуда. Самая ходовая монета, если получать сдачу, скажем, с золотого. Альтернатива — получить на сдачу полкило меди — никуда не годилась. И ясно также, почему в меня стреляли серебряной стрелой. Чтобы нанести действительно смертельную рану. Вот только почему остался шрам? На мне же все рассасывается…

Еще одна загадка.

Я собрал большую часть монет, когда существо в кустах по-настоящему разволновалось. Оно начало носиться туда-сюда, как обезьяна в клетке, затем метнулось на невидимую стену, отскочило, снова кинулось, боднуло ее комком головы. На всякий случай я поднял меч. Среди ветвей тварь по-прежнему была плохо различима. Кое-что я разглядел, конечно. Существо покрыто какой-то багрово-серой растрескавшейся коростой, похожей на древесную кору. Передние лапы длинней задних, мне показалось — намного. Какой-то реликтовый, мать его, гоминид, вымазавшийся, как пикт, в грязюке с неведомой мне целью. Может, это ритуал у него такой — нападать на путников, вымазавшись грязью. Какой-нибудь местный йети.

Вдруг беспокойство существа передалось моему телу. По спине прошли мурашки, уши поджались, сильнее застучало сердце. Новая опасность? Я начал оглядываться, с оттенком паники водя перед собой мечом. Затем вдруг почувствовал, что земля под ногами чуть ощутимо вздрагивает. Тут мое тело вновь сработало само: я распластался на дороге, прижав к ней свое острое волосатое ухо.

И услышал дробный нарастающий стук. Конский топот. Сюда направлялись всадники. Двое… а поодаль за ними следуют еще пятеро. Спасибо, Джорек, хоть ты и беспамятный болван, все твои рефлексы и некоторые познания при мне.

Вопрос: что делать? Встретить их тут, в чем мать родила и с мечом в руках? Думаю, меня поймут неверно. Я отнял ухо от земли и прислушался: топот приближается, земля вздрагивает. Джорек, чего делать, подскажи? Враги это едут — или друзья? Или это те, кто меня оживил? Не исключено, что они посовещались и решили… переиграть ситуацию до тотального, так сказать, устранения Лиса.

Ау, Джорек, чего мне предпринять?

Джорек трусливо смолчал. Пришлось решать за него. В два приема я перетаскал имущество Лиса за валуны и распластался там, устроив себе маленькое обзорное окошко из скрещенных ветвей. Вовремя успел. На тропу, сдерживая коней, выехали два всадника. Одеты они были в то, что я-Джорек охарактеризовал как «дорожная одежда»: запыленные плащи из немаркой серой ткани, черные штаны и сапоги со шпорами.

Первый всадник был пожилой, низенький и полноватый, на куцей лошаденке, второй — массивный, как медведь, с гривой черных волос и обильной щетиной на вислых щеках, которая придавала его роже совершенно разбойничий вид. Лошадь была ему под стать — широкогрудая, с шалыми блестящими глазами.

За ними, на повороте тропы, показались гуськом еще пятеро верховых — блеснуло оружие. Они остановили коней, не доезжая до первых всадников метров десять. Держатся на почтительном расстоянии. Ага, это, типа, телохранители. В стальных заостренных шлемах, в кольчугах, прикрытых плащами. Странные какие-то телохранители, приземистые и очень широкие. Подбородки тяжелые, скулы выпуклые, лобные дуги низкие, а глаза мелкие, пуговицы, а не глаза, да к тому же глубоко посажены.