Александр Золотько - Пехота Апокалипсиса Страница 9

– Ваши – немногие из Патруля, кто уцелели во время событий двадцать пятого октября в городе,– сказал «паук».– По стране в целом удалось обойтись без эксцессов, почти удалось, а у нас... Так ведь и кровь в таком количестве пролилась только у нас. Людей можно понять. Или вы даже об этом не знали? Тогда – небольшой экскурс.

Ильин смотрел телевизор молча.

Его лицо не дрогнуло во время выступления главного врача Адаптационной клиники, не изменило выражения, когда начались первые взрывы, когда техника Патруля вдруг открыла огонь на поражение, когда Террвойска стали огнем вычищать улицы, а люди бежали от пулеметных очередей, пытаясь скрыться, тщетно прячась за машины, деревья...

Потом Террвойска сцепились с Патрулем возле СИА. Потом драка между ними расползлась по всему городу. Потом в город вошли армейские части. Бои прекратились, и начались расстрелы.

И расправы возбужденных граждан над пойманными сотрудниками Патруля и территориалами.

– Вы очень удачно отсутствовали в городе,– сказал «паук».– Тут еще неделю ловили спрятавшихся убийц и сатрапов, убеждали народ прекратить самосуды и наводили порядок. Комендантский час отменили на прошлой неделе, небольшие недоразумения еще возникают, но жизнь, в общем, вошла в обычное русло. Люди пытаются осознать, что же все-таки произошло двадцать пятого октября две тысячи семнадцатого года. И кто виноват. И что делать.

Ильин молчал.

– Вот вы молчите, а люди ждут ответов на свои вопросы. А слово «Братья» отныне не рекомендуется произносить в общественном месте, ибо имелись случаи, когда общественность, услышав это слово, да еще вкупе с «Сосуществованием» и «Сближением», болтуна помяла. Насмерть.

– Что вы от меня хотите?

– Чаю. Для начала – чаю, пересохло в горле, пока я вам все это рассказывал. Потом, после чашечки чая, я вам изложу свои предложения. В принципе они очень простые: либо вы делаете то, что я вам скажу, либо народ... да тот же ваш сосед, Петр Алексеевич Нестеренко, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, узнает о том, что за стеной у него проживал кровавый наймит тех, кто прикрывал свои делишки сказками о Братьях... И вас, простите, убьет. Вы очень неудачно выйдете на лестничную клетку, позвоните в его дверь и будете стоять, пока он не проломит вам голову трехкилограммовой гантелью. Вы мне верите, что так и будет?

– Верю,– сказал Ильин.

– Вот, у нас наметились точки соприкосновения,– обрадовался «паук».– А если я вам скажу, что, согласившись, вы получите возможность встретиться со старшим лейтенантом Алексеем Трошиным и теми из ваших подчиненных, кто выжил... пока выжил? Есть о чем подумать. Есть?

Ильин подумал.

И, естественно, согласился.

Пора уже было привыкнуть соглашаться.

Не было у него выбора.

Ильин мог хорохориться, дерзить и пытаться сохранить независимый вид, но при этом прекрасно сознавать, что от него ничего не зависит. И не зависело.

Ничего!

И когда он просто выполнял приказы в Патруле...

Просто выполнял, подумал Ильин, и тошнота подступила к горлу.

Он убивал, выполняя приказы.

А если верить тем двоим на космической станции – не просто убивал, а вначале совершал преступление против Братьев, Сосуществования и Сближения, а потом наказывал ни в чем не повинных людей за эти преступления.

Сам он этого не помнил. Двое со станции сказали, что его программировали в откровенной комнате. Допрашивали и программировали одновременно.

Осталось только понять, можно ли верить этим двоим.

«Паук» сказал – нельзя.

«Паук» сказал, что те двое пытались убить майора. Осталось только выяснить, можно ли верить «пауку»...

Можно хоть кому-то верить?

«Паук» показал замечательное кино: толпа разъяренных людей, разносящая здание Патруля и уничтожающая хозяйственных работников – только они остались в здании после объявления Готовности.

Толпа уничтожила всех, до кого дотянулась...

Откуда только обычные люди узнали, что под вывеской Технического Отдела патрульно-постовой службы скрывается Центр? Догадались? В суете и хаосе перестрелки и взрывов?

А внезапно появившиеся расстрельные команды, споро ставящие патрульных к стенке? Откуда такие бойкие капитаны и лейтенанты, готовые расстреливать всех подряд прямо под присмотром камер?

Кому верить?

И заодно… пустяковый вопрос: зачем жить? Потому что просто привык? И просто не хочется умирать?

Веский аргумент, подумал Ильин.

– Хорошо,– сказал вчера Ильин «пауку».– Я готов.

– И даже не спрашиваешь к чему? – еле заметно улыбнулся «паук».

Он все прекрасно понял. Ильин мог сколько угодно делать вид, но...

– Я готов внимательно выслушать ваше предложение,– с нажимом на «ваше» произнес Ильин.

Упрямство – последняя линия обороны проигравшего, говорил его отец.

На этой линии Ильин будет стоять насмерть.

– Да не предложение вы готовы выслушать,– сказал «паук».– Выполнить приказ. Беспрекословно, точно и в срок. Можете пока отдыхать, высыпаться. Конверт вскроете до сна или после – не суть важно. Но если вы задержитесь с выполнением приказа более чем на три... ладно, четыре часа, я буду вынужден принять меры.

И «паук» ушел, предусмотрительно не подавая руки.

А Ильин смог уснуть. И смог попытаться корчить из себя оптимиста после пробуждения.

Все хорошо? Ни хрена подобного. Ничего нет хорошего. Ничего.

Ильин посмотрел на лежащий на полу конверт, протянул руку, покачал головой и отправился в туалет. Потом – под душ. Потом хотел приготовить себе завтрак, но обнаружил, что ничего съедобного в холодильнике не осталось.

Значит, оставалось только вскрыть конверт и отправляться выполнять приказ.

Ильин вошел в комнату, поднял конверт.

Нет сургуча, не прошит. Просто большой серый конверт. Увесистый.

Ильин рванул бумагу, бросил ошметки на пол. Высыпал содержимое пакета на диван.

Странно, среди бумаг с печатями и штампами лежала официального вида красная книжечка с государственным гербом на обложке.

Майор Ильин, как следовало из удостоверения, является командиром войсковой части номер...

Майор Ильин поцокал языком. Хорошее начало. Просто превосходное.

Среди бумаг нашелся рапорт самого Ильина с его же подписью с просьбой о переводе из милиции в армию. Странный сам по себе рапорт, но к нему были заботливо подколоты приказы и по Министерству внутренних дел, и по Министерству обороны о переводе и зачислении соответственно.

Там же был приказ о назначении Ильина на должность командира. Лежала информационная карта, надо полагать, с личным делом майора. Кредитная карточка, предписание явиться к месту службы, сертификат об окончании месячных курсов переквалификации и распечатанная на обычной бумаге карта, на которой был обозначен маршрут движения майора Ильина к месту его новой службы.

Даже смертный медальон на цепочке имелся среди документов.

А в углу комнаты стояла объемистая сумка – «паук» позаботился обо всем.

Полевая форма, обувь, стандартный армейский информационный блок... Ильин приложил руку к панели и убедился, что блок уже был настроен на его, Ильина, параметры.

Пистолет тоже имел место быть. Бессмертный «макаров», о котором еще в годы курсантства Ильина говорили, что выдается он офицерам только для того, чтобы офицер мог пустить себе пулю в голову, если что.

Если что, повторил Ильин через полчаса, застегивая куртку и пряча пистолет в кобуру. В конце концов, не самый плохой выход.

Вот только разобраться в происходящем, понять, кто именно за всем этим стоит, и попытаться дотянуться до нужного горла. Зубами.

Ильин не злопамятный человек. Подчиненные считали Ильина человеком хоть и тяжелым, но справедливым.

Ильин никогда не ставил перед собой и своими подчиненными нереальных задач. Трудновыполнимые или почти невыполнимые – ставил регулярно.

Нужно попробовать, говорил Ильин подчиненным в таких случаях.

Нужно попробовать, сказал Ильин, выходя из квартиры. Ему отчего-то показалось, что больше он сюда не вернется.

Мелькнула даже мысль выбросить ключи. Или подарить их соседу, тому самому, с трехкилограммовой гантелью.

Но с недавних пор Ильин с большим недоверием относился к мыслям, пришедшим в его голову.

На улице шел дождь.

– Снова дождь,– сказала Маша как ни в чем не бывало.

Она не помнила своих приступов. Гриф всегда оказывался рядом вовремя, чтобы подхватить, удержать, не дать упасть.

Теперь у Грифа не было других забот, кроме как следить за самочувствием Маши.

Странное это было ощущение – заботиться о другом.

Первоначально все выглядело более или менее понятно – отец Маши спас жизнь Грифу ценой жизни своей. Получалось, что нужно было отдать долг дочери.

Деньги, поначалу думал Гриф.

Машин отец пошел в бросок на Территорию ради денег. Потом оказалось – он хотел выкупить дочь у матери и попытаться вылечить.