Сергей Фрумкин - Рожденный Светом Страница 9

Город располагался под полусферой – металлической и непрозрачной. Едва яхта проникла за ее толстенные стены, как над головой разлилась лазуревая голубизна нормального планетарного неба, «украшенного» нормальным планетарным солнечным диском, а внизу все окрасилось в яркие цвета: разнообразные строения любых форм и цветовых оттенков, зеленые парки и скверы, синие озера и речки, желтые пляжи, разноцветные цветники и сады…

Внизу в городе было малолюдно, а вокруг, «в небе» – совсем не много катеров, яхт и ботов. Судя по соотношению застроенной территории и площадей, отведенных под места общественного отдыха, здесь долго еще могли не беспокоиться о наступлении перенаселения.

– И так везде на Колоконе? – спросил 947. – Почему так мало людей в таком большом городе?

– Только в Лотенбурге, господин. Лотенбург – город правителей, послов и важных гостей.

– А я – важный гость?

– Конечно, господин.

Лакей оставался лакеем – он и не мог ответить иначе. «Что же я здесь делаю?!» – в очередной раз спросил у себя 947. Оставалось только терпеть и ждать, теперь уже – точно не долго.

Яхта опустилась в парковочной зоне внутри золотистого многоэтажного строения. 947 хотел пошутить, предположив, что все вокруг – опять же его личные «апартаменты», а пустая парковочная зона – личный собственный гараж, для размещения одной «маленькой», но собственной яхты… Лакей опередил с разъяснениями, заставив сержанта ужаснуться по-настоящему – ему, как гостю, и в самом деле отводился весь этот этаж гостиницы экстракласса, разумеется, с размещенной на нем парковочной зоной… В придачу, все заверения о неограниченном кредите и все предложения о видах и способах его траты перекочевали сюда из пограничного лайнера, вслед за покинувшим его «господином победителем лотереи».

Теперь 947 начинал всерьез подумывать о принятии горячей ванны, бутылке хорошего вина и консультации психоаналитика – все перечисленное оказалось бы сейчас как нельзя к стати его пошатнувшемуся рассудку. Тем более, что предлагалось оно совершенно бесплатно и без каких-либо дополнительных условий.

Но и на этот раз 947-го ограничивали во времени. Неизвестно откуда явившаяся в его гостиную длинноногая темнокожая красотка объявила, что «господина 947 через два часа будут ожидать на торжественном приеме в честь прибытия уполномоченного посла Гонолита во дворце представительства Семи Стихий». Ничего не разобравший сержант попросил повторить, но его успокоили, что лакей уже в курсе всего маршрута, а потому о поиске дворца и прохождении его внешней контрольной зоны не стоит лишний раз ломать себе голову. Женщина прибавила, что ее прислали, чтобы подготовить гостя к приему – вымыть, постричь, умастить благовониями, одеть и научить, как себя держать – на приеме будут очень серьезные люди, понравиться которым – значит сделать себе карьеру.

– И все эти процедуры будете делать со мной вы? – несколько смутившись, предположил 947.

Женщина кокетливо улыбнулась, но ответила отрицательно:

– Зачем же? Все автоматизировано. Я здесь только для того, чтобы вам было на кого поругаться, если что-то пойдет не так.

Сержант недоуменно пожал плечами, но послушно вошел в банную комнату, точнее – в огромный мраморный колонный зал с гейзерами и бассейнами холодной и теплой воды…

На придание должного имиджа ушло целых полтора часа. Последним актом стало одевание в иссиня-черный, красиво переливающийся на свету добротной фактурой ткани, точно подогнанный по размерам дорогой костюм, состоящий из доброго десятка деталей, даже не считая запонок и заколок.

– Вы обязательно произведете впечатление! – восторгаясь результатами своего труда, воскликнула темнокожая стилистка.

947 тоже не узнал статного, темноволосого, синеглазого, благородного господина, горделиво взглянувшего на свой оригинал с демонстрирующей себя со всех сторон зеркальной голограммы…

Азы принятого здесь этикета сержант постигал уже по пути во дворец. Все правила сводились к тому, чтобы, продемонстрировав высокое самомнение, сохранить при этом и некоторую скромность: не присаживаться, пока не предложат; сдерживать все эмоции и выдавать их по чуть-чуть лишь иногда и из вежливости; делать все медленно, уверенно и с достоинством; и главное – говорить как можно меньше, даже, если тебя о чем-то спросили…

Дворец «Семи Стихий» был настоящем чудом инженерной мысли – он наверняка потряс бы воображение 947-го, если бы, пролетая снаружи, у сержанта оставалось время разглядывать окружающие ландшафты (наружный обзор яхты специально отключили, чтобы не отвлекать господина во время передачи ему последних рекомендаций), а внутри дворца обстановка не оказалась настолько помпезной и напряженной.

С первого же момента 947-му пришло на ум, что во дворце собралось все население столицы – даже значительные размеры главного зала не могли вместить всех шикарно разодетых, медленно прогуливающихся или топчущихся на месте мужчин и женщин.

При этом вскоре выяснилось, что внутренние дворцовые службы наблюдают абсолютно за каждым. Уже через минуту к сержанту подбежал холеный официант и довольно холодно поинтересовался, на каком основании и с какой целью молодой человек явил себя в столь блистательное общество.

– Я победитель лотереи, – несколько обескураженный приемом, объяснил 947.

Официант, если это был официант, выслушал кого-то невидимого, кивнул и все так же неприветливо глядя, объяснил:

– Хорошо, господин. Вы не участник приема. Стойте здесь – за вами придут!

Потом он исчез так же незаметно, как минуту назад возник из толпы. Сержант остался стоять, оглядываясь по сторонам и начиная задумываться, не ошибся ли его «пилот» адресом. Даже в дорогом костюме, украшенном запонками и заколками с драгоценными камнями, 947 не вписывался в окружающую компанию – все лица вокруг казались надменными и равнодушными; все головы задирались так высоко, что удивительно, как никто из их обладателей не спотыкался о ковры и ступени; почти над каждой из этих голов тускло или ярко светился атрибут высшего – голубой, белый или же желтый нимб.

– Следуйте за мной! – за спиной 947-го откуда-то взялся юноша в офицерском мундире – высокий, с горделивой осанкой и нимбом над светлой кучерявой головой.

Его проводили в обход творящегося в зале столпотворения, наверх, в тихую уединенную большую лоджию. Там, в обстановке еще больших, чем увиденные сержантом до сих пор, роскоши и дороговизны за большим круглым столом из очень красивого, неизвестного 947-му материала сидели четыре дородных полных господина разного возраста и облаченных в совершенно разные по покрою и цветовой гамме костюмы. Кроме разделяемого за одним столом места, четверку объединяли: яркое золотое свечение над головами – разглядеть нимбы мешали сразу возникающие при взгляде на них слезы; покрытые большими перстнями и браслетами с размещенными в них пугающе огромными желтыми кристаллами пальцы рук и предплечья; и большие равнодушные глаза, в которых вяло туманились могущество и пресыщение.

Все эти четверо посмотрели на 947-го. Ему не предложили сесть и вообще ничем не дали понять, что ждали сержанта или рады его приходу.

Чувствуя, что начинает колотиться нервной дрожью, 947 простоял несколько минут в абсолютной тишине и под пристальными изучающими взглядами снобов.

Наконец юноша в офицерском мундире соизволил положить на стол планшет с документами. Самый молодой, во всяком случае – самый подтянутый (на вид ему было около тридцати, но 947 почему-то понял, что на самом деле – намного, намного больше) из четверых вельмож, монотонно и без интереса произнес:

– Рады приветствовать вас в Лотенбурге. Возьмите!

Сержанту протягивали планшет.

– Здесь ваше генеалогическое дерево. Внизу – список имен. Выберите то, какое вам больше нравится.

947 с трепетом принял планшет и некоторое время изучал малопонятную ему схему.

– Я могу спросить, кто были мои родители? – сержант собрался с духом и осмелился поднять глаза на венценосную четверку.

Вельможи медленно, спокойно обменялись ничего не выражающими взглядами.

– Мы сами не знаем, кто они, – таким же бесцветным голосом объяснил тот, что сидел напротив. – Но они – достойные люди. Вы выбрали?

947 вернул взгляд планшету, чувствуя, как кровь все сильнее приливает к его вискам. Ему ничего не хотят объяснить? Им наплевать на него и на его родителей? Почему же тогда заставили пересечь всю галактику? Неужели же он так и уйдет отсюда, не получив ответа ни на один из своих вопросов?!

Глаза остановились на двух словах, показавшихся чем-то знакомыми и отдавшихся в голове сержанта приятными звонкими отголосками.

– Гим Реверберг.

Четверка одновременно моргнула, демонстрируя удовлетворение быстротой и уверенностью выбора.

«Я произнес вслух?!» – изумился 947. – «Что ж, пусть будет, что будет…»