Незримый враг - Екатерина Соболь Страница 10

На Молли это произвело впечатление, и я торжествующе улыбнулся.

– Поехали. Я знаю, где контора местной газеты, – писал для них статью о восставших мертвецах. Сомневаюсь, что газет в вашем городе больше одной.

На пути к экипажу, который Молли оставила без присмотра у края площади, я еще разок покосился на констеблей. Увы, вряд ли они чем-то нам помогут. Лица у них были скучающие и, признаться, совсем не британские. Если приглядеться – простые местные крестьяне, которых одинаково одели.

Пока мы ехали по городу, где-то дважды пробил колокол. Всего два часа пополудни, а мне день казался бесконечным! Город в этот теплый, солнечный час был полон шума, лязга колес, лая собак и пронзительных голосов уличных зазывал. Около здания дублинской газеты я сказал Молли:

– Подожди здесь, я быстро.

– Еще чего! С вами пойду.

– Газета – это мужской мир, ты слишком много внимания привлечешь.

– А если там убийца?!

– Он точно не убьет меня посреди конторы.

Молли заколебалась, но все же буркнула:

– Ладно уж, идите.

В разгар дня редакцию наполняли суета, беготня, стук пишущей машинки и шелест бумаги. В приемной стояла скамья для посетителей, возле нее – полка со свежими номерами газеты («Опусти в кружку один пенс и бери! Дешевле, чем на улице!» – гласила деревянная табличка) и стойка, заваленная письмами. За распахнутыми дверьми в большой зал царили шум и гам. Я туда с интересом заглянул. В прошлый мой визит двери были закрыты, а ведь любопытно узнать, как создается газета. Оказалось, ничего особенно интересного: много разнокалиберной мебели, табачного дыма, исписанной бумаги и азартно кричащих друг на друга мужчин (не крестьян, но и не джентльменов).

За стойкой для писем стоял все тот же ловкий малый лет тридцати, которому я месяц назад вручил свою статью о восставших. Увидев меня, он радостно присвистнул и немедленно бросил свое занятие.

– А я-то ждал, когда снова зайдете! Решил, что вы умерли. Вид у вас был больной, а сейчас, признаться, еще хуже. – Он облокотился на стойку. – Вы просили найти сына того мужчины, которого убил тюремный охранник, и я это сделал! Читателей так тронула история отца, который даже после смерти, будучи восставшим мертвецом, о сыне волновался, – они нам кучу писем написали. И знаете что? В тюрьме струхнули от такой огласки, и теперь дело этого парня пересмотрят в суде. Они с отцом всего-то парочку кур украли. Он скоро выйдет! Мы этого добились, и все благодаря вашей прекрасной статье о восставших! Да и я в накладе не остался: меня тут никто всерьез не воспринимал, а после этого мне доверили материал для чужих статей собирать! Хотите к нам на постоянную работу? Я похлопочу.

– Нет, благодарю. Я очень занят, и у меня к вам срочный вопрос.

– А это кто? – восхищенно выдохнул газетчик, глядя мне за спину.

Я обернулся. Ну конечно, как я мог поверить, что Молли останется в стороне! И тут я заметил кое-что еще: то, как она смотрит на газетчика. Внимательно, долго. Пожалуй, даже ошарашенно. Газетчик смотрел в ответ, независимо задрав подбородок.

– А вы… кто? – осторожно спросила Молли.

– Он самый обычный работник. – Я ответил сам, чтобы прервать этот поток непрошеного внимания. – Письма сортирует.

– Я Робин. Как Робин Гуд. – Он так произнес эту шутку, будто уже сто раз ее повторял, и я почувствовал к нему острейшую неприязнь.

– Эй, Робин! Где сводка? Ты заснул там, что ли! – грубо крикнул голос из главного зала.

– Не кричи, я иду!

Робин умчался, а я легким тоном спросил у Молли:

– Ты что, где-то его раньше встречала?

– Нет, я бы это запомнила, – пролепетала она.

Робин влетел обратно, и Молли умолкла, опять уставившись на него. Я почувствовал укол ревности. Посмотрев на Робина ее глазами, я понял, что парень вообще-то довольно привлекательный. Чистейшая, идеальная кожа, которая любой красавице сделает честь, тонкие черты лица, острая линия подбородка. Не ожидаешь увидеть у ирландца столь правильное лицо. Я вспомнил Флинна и совсем приуныл. Молли, похоже, нравились обаятельные и заметные красавцы. Я за такого, может, и сошел бы, но уж точно не сейчас.

– Мы ищем того, кто собирает сведения об убийстве на ярмарочной площади, – сурово сказал я.

Робин навострил уши, и у меня сердце сладко заныло от предвкушения его ответных слов: «У нас такого нет». Тогда мы сможем немедленно уйти и искать убийцу в другом месте.

– А он вам зачем? – спросил Робин, разом лишив меня надежды.

– Хочу с ним поговорить, – отрезал я. – Но, если он существует, говорить буду только с ним. Не могли бы вы нас к нему проводить?

– Так это я! – прошептал Робин, чуть не ложась грудью на стойку, и с пугающим энтузиазмом спросил: – Вы тоже интересуетесь убийством на земляничном празднике?

О нет, только не это!

– Я сегодня сделал вид, что по заданию разношу письма, а сам – на площадь, – продолжал Робин. – Наши хотели ограничиться краткой новостью, которую утром принесли мальчишки, дескать, погибла дочь барона, но я решил все выяснить. Столько деталей собрал: ее платье, шляпка, то, что она землянику покупала, а послушайте, что они написали! – Он порылся в бумагах на стойке и вытащил одну. – «Семнадцатого мая трагически погибла Элизабет, дочь барона Дигсби. Вероятная причина – попытка ограбления». Как вам?

– Довольно сухо, – признал я.

– Вот! В городе семью барона Дигсби не жалуют, так что вдаваться в детали никто не хотел, но, по-моему, это в корне неверный подход! Читатели жаждут знать о личной жизни таких, как барон, – о, вот это было бы увлекательно!

Я против воли почувствовал укол интереса. А Робин тем временем вышел из-за стойки, и я злорадно оглядел его старые сапоги и потертый сюртук.

– Раз вы интересуетесь этим делом, мы обречены на успех! После той вашей статьи я с вами хоть на край света. У вас чутье на сенсацию! – Он энергично протянул мне руку. – Робин О’Брайен.

«Робин» означает «малиновка», и в нем правда было что-то от птицы: живые, любопытные глаза, резкие движения, того и гляди запрыгает и запоет. Я кисло пожал ему руку, не снимая перчаток: это, конечно, неприлично, но моя холодная длань сразу выдала бы, кто я такой.

– Джон Гленгалл. Граф.

«Так-то, оборванец. А ты кто такой?»

– Молли Маллоун, – прошелестела Молли все с тем же ошалелым видом и пожала протянутую ей руку.

А потом Робин ей подмигнул. Молли сглотнула и кивнула, как будто это подмигивание было каким-то условным знаком. Я заполыхал таким праведным негодованием, что у меня едва температура тела не поднялась. Кто знает, может, на их ирландском это подмигивание и кивок значит что-то вроде «Ты мне нравишься, и ты мне, давай-ка целоваться и гулять