Песчаный колокол - Александр Райн Страница 12

Отныне глина собиралась ежедневно, без пропусков. Герман слепил две ступни и постепенно насаживал на прутья пальцы, что изготавливал отдельно. Он доводил до идеала каждый ноготок, каждый изгиб и настолько погрузился в процесс, что не заметил, как прошёл месяц, а между тем число его клиентов сократилось почти вдвое. Мастер-классы снова стали вестись строго по записи, и, даже если кто-то приходил посреди дня, а мастерская была пустой, Герман не принимал его, если напротив фамилии не стояли дата и точное время.

Все заказные позиции разошлись по старым клиентам, а новые не спешили делать заказы, начитавшись отзывов в интернете. Бизнес-корабль под названием «Песчаный колокол» медленно шёл ко дну, и Герман понимал это, но особо остро смог ощутить лишь тогда, когда ему выкатили счёт за электричество и отопление. В этот день он обнаружил, что у него кончились все запасы материала, а новый он так и не заказал. Полки магазина были по-прежнему пусты, и все люди, что заходили с улицы, лишь обстукивали свои грязные ботинки о его паркет и тут же покидали мастерскую, не найдя в ней ничего, кроме затхлого запаха и погружённого в собственные дела скульптора. Необходимо было что-то решать, пока имя «Герман» ещё не стёрлось с языков постоянных клиентов, а реклама по-прежнему приводила новых, хоть и с меньшим энтузиазмом.

Тут-то Герману и пришла в голову идея, о которой он потом сожалел всю оставшуюся жизнь.

Поздняя осень топила улицы своими бесконечными дождями.

Все ливнёвки были забиты листвой и грязью. Дороги, точно вены, разбухали от воды, заполняющей их до краёв бордюров, город напоминал измученное варикозом тело. Безликие серые плащи перемещались по улицам перебежками: от кофеен и булочных – до офисов и магазинов.

Город превратился в бесцветную размазню, и всё живое пыталось спрятаться от этой природной болезни, что называлась октябрём.

Герман вышагивал уверенной походкой, не глядя под ноги и не обращая внимания на то, что те периодически тонули в лужах или увязали в грязи. Он настолько привык к вечной осени, никогда не кончавшейся в «царстве мёртвых», что не заметил, как она пришла на его родные улицы. Для него всё происходящее на улицах не казалось чем-то отвратительным – наоборот. Вода и грязь были прекрасны – они напоминали ему о круговороте жизни, и он улыбался, чувствуя себя частью этого действа.

Радость его была недолгой. Она закончилась, как только колокольчик над дверью оповестил о его приходе. Герман хотел зайти незаметно, словно сквозняк, но как только он ступил на вражеский порог, ему тут же пожелали доброго дня и предложили чашку горячего чая.

– Спасибо, я на минутку, – рассеянно ответил скульптор, чувствуя, как глаза выдают его волнение.

Воздух в помещении был разогрет до треска, и Герман тут же почувствовал, как его щёки залились багровым румянцем. Правда, он ещё не разобрался, отчего покраснел: от резкой смены температуры или от стыда.

– Проходите, у нас сегодня мастер-класс, лепим тарелки в виде монстеры, – никак не отставал от него улыбчивый юноша в фирменной рубашке и с неправильным прикусом.

– Нет. Спасибо. Мне. Купить. Где? – Герман выдавал слова одиночными выстрелами, словно боясь промахнуться мимо слуха настырного администратора.

– Магазин у нас в той части зала, – пацан показал рукой за своё левое плечо. Он хотел было провести экскурсию, но Герман стремительно обошёл его по кривой, всем своим видом показывая, что на экскурсию он не настроен.

«Старая ваза» была открыта по франшизе пару лет назад и имела филиалы в сотнях городов. Всё здесь было стилизовано и подогнано под концепт фирмы. Герман неохотно признавал явные преимущества этого сервиса и был поражён размаху, с которым работает обычная гончарная мастерская.

Филиал занимал два этажа плюс задний двор, на котором проводились летние выставки и различные творческие вечера. Герман разглядывал всё вокруг, аккуратно крутя головой, словно мышь, впервые проникшая в хлебную лавку.

Полки на стенах были плотно заставлены жавшимися друг к другу глазурованными горшками, кружками, пиалами, кашпо и различными статуэтками, выполненными вполне достойно и…

– Без души, – ляпнул Герман чуть громче, чем следовало, и тем самым обратил на себя внимание продавца.

– У нас здесь не весь ассортимент. Всё, что найдёте в зале, тоже можно купить или заказать. А также у нас есть каталог…

Парень жужжал как назойливая муха, и Герман даже пару раз махнул перед носом рукой, словно отгоняя его. Такой подход ужасно бесил, неужели человек не может просто прийти и посмотреть на всё в тишине, а когда понадобится – задать вопрос? К чему эта напористость? Это мастерская, а не базар с турецкими джинсами.

– Доставка у вас есть? – вклинился Герман посреди монолога.

– Да, конечно! Упакуем и доставим, куда скажете. Вы также можете сделать заказ на нашем сайте, – кажется, парень и сам уже устал от надменности неразговорчивого посетителя и теперь тактично отходил от презентации.

– Прежде чем заказывать такие вещи, нужно посмотреть своими глазами. Это всё – «китай»?

Герман обвёл взглядом полки.

В глазах продавца промелькнул недобрый огонёк, который кричал Герману: «Ты, козёл, сам прекрасно знаешь, что никакой это не „китай“. Чего ты из себя строишь?», но он быстро погас и в ответ прозвучало лишь: «Нет, это всё работы наших мастеров. Вы можете пронаблюдать, как мы изготавливаем наши изделия. На первом этаже у нас мастер-классы, на втором – своя собственная „лаборатория искусств“», – от последних слов у Германа свело челюсть. «Лаборатория искусств» – что ещё за пафосная чушь?»

Герман изучил оба этажа, вышел на террасу, осмотрел каждую полку и угол и не нашёл ни одной скульптуры. В основном «Ваза» делала всякую стандартную ходовую мелочёвку. Несмотря на качество и скорость изготовления, здесь не было ничего уникального.

«Теперь понятно, почему Осирис пришёл именно ко мне. Эти люди – никакие не мастера. Обычные бизнесмены. Коммерсанты, торгаши, кто угодно, но только не творцы. То, что они умеют делать красивые и аккуратные изделия, ещё не означает, что они хотя бы близки к тому, чего достиг я».

Герман никогда не работал на поток. Всё, что продавалось в его лавке, делалось в одном-единственном экземпляре и никогда не повторялось, если, конечно, его об этом не просили.