Ступеньки - Атаман Вагари Страница 142

— Да, расскажи-ка мне то, что я не должна знать! То, за что обычно убивают или стирают память простым смертным, — задорно посмотрела я на коллегу.

— Я бы сказал тебе, что ты играешь с огнём, но ведь ты сама Огонь, верно?

— Ну… наверное. Я не знаю, как это работает. Стихии, Противостояние Стихий. Мне не по себе чувствовать себя избранной.

— А ты и не избранная, — Рикардо согласился с этим так просто, что мигом успокоил меня. Внутреннее напряжение ушло. — Ты правда обычный человек. Как и я.

— Э… ну… так ты же не человек! Послушай, а как… извини, если мой вопрос покажется нетактичным… а как ты понял, что ты не-человек?

— Это долгая история. Не на одну дорогу до Румбы. Но если вкратце, у Охотников это происходит по-разному. Кто-то знает сразу, что он Охотник. Кто-то — не сразу, и ему требуется наставник, кто бы ему помог раскрыться. Мне не нужен был наставник. Поэтому я стал Серым. Видишь ли, наставник во многом влияет на то, какую сторону определяет для себя анхом.

— Это правда, что Серые свободны выбирать, с кем им идти, куда идти, что делать, что они в этом плане как люди?

— Если грубо сказать, то да.

— Тогда если я соберусь стать анхомом, то я стану Серой, — решила я.

— С какой это стати?

— Ну так ты же… предложил мне быть твоей ваганткой. Ты повлиял на мой выбор, — я хитро улыбнулась.

Грифон, разумеется, понял шутку:

— Ничто не мешает тебе найти ещё десяток наставников. Каждый из них будет пытаться на тебя влиять почище, чем я. Взять ту же Трёхглазую. Она предлагала тебе Чёрный Контракт. Что, неужели не интересно стать Чёрной?

— Нет. Они подлые. От них не понятно чего ждать.

— А я разве нет?

— Ну… от тебя временами тоже не понятно чего ждать. Но я тебе доверяю.

— Если ты подружишься с Трёхглазой, то ей тоже вполне можно доверять. Ты сама видела, насколько ей преданы фрейлины. Они готовы меч вонзить себе в грудь ради неё.

— Ты что, подстрекаешь меня стать Чёрной?

— Я показываю тебе разные альтернативы. Расширяю область твоих знаний. Чем больше знаний — тем больше выбора.

— Я знаю так мало… Скажи, а может человек стать анхомом?

— В следующей жизни — вполне. Но при условии, если в этой жизни будет планомерно и полноценно заниматься определёнными практиками, совершать определённые поступки, взращивать в себе определённое мировоззрение.

— Как это всё сложно. Я не знаю, хочу ли я становится анхомом, то есть принимать это мировоззрение. Я вообще не знаю, чего я хочу, — призналась я. — Позавчера я думала, что никогда больше не заговорю с Шакалами. А сейчас я очень тебе благодарна, что мы к ним едем. Меня распирает от желания узнать Истину, узнать многие вещи, но при этом я понимаю, что если это узнаю — жить с этим придётся. И распоряжаться этими знаниями, чтобы была от этого польза.

Я замолкла. Мой монолог походил на исповедь. И хоть я доверяла Грифону — не думаю, что он готов быть мне ещё и священником. Мало того что сейчас он мой личный шофёр!..

— Я не знаю, нужны ли мне — человеку — знания.

— Если у тебя есть потребность что-то узнавать — иди за ней. Она тебя приведёт. С закрытыми глазами ты пойдёшь по Тёмной Дороге. Это лучше, чем стоять. Весь мир — путь. Легко идти только тогда, когда видишь далеко. Но даже если глаза закрыты, а ты идёшь — то так лучше.

— Постараюсь это понять. Но уже принимаю, — улыбнулась я.

Грифон увеличил скорость. Меня вжало в сиденье, я схватилась за поручень. Дорога перед нами расступилась, её огни стремительно замелькали. Пробок нет, путь принадлежит нам. Скорость увеличивалась. Мне казалось, что мы мчимся уже под двести, под триста, под восемьсот, сейчас взлетим! Я чувствовала сплошной восторг, как на аттракционах, и ни капли страха. Наверное, Грифон применил магию. Либо он опытный гонщик. А учитывая, что машина — катафалк, тут самое оно подобрать ассоциации с адским Ездоком — самой смертью. И я сидела по правую руку от этой «Смерти». Какая романтика с большой дороги!

Когда Грифон замедлил ход, уже подъезжали к низенькому неказистому продуктовому магазину, ставшему мне вторым домом. Родной Скомато. Мы зашли за дверь с надписью «Посторонним вход воспрещён» и спустились по тёмной лестнице в предбанник, приоткрыли дверь. На нас дохнуло звоном гитар тяжёлого рока.

— Лисьи Хвосты! — я узнала песню бравых вервольфш.

— А ещё скоро выступают Приходящие-не-в-Полночь. Мы с тобой успели к их выходу как раз.

Мы с Грифоном прикрыли дверь. Тут же откуда ни возьмись к нам подлетел Мангуст. Ввиду того что музыка гремела и Лисьи Хвосты орали диким скримингом во все свои четыре громадных глотки, мы ничего не разобрали, что Мангуст нам пытался тараторить. Но он лучился радостью, без конца хлопал меня по плечу, несколько раз даже умудрился похлопать по плечу Грифона — а на это надо ещё осмелиться! Потом Мангуст стал меня куда-то тащить, сделал Грифону жест, означающий, что забирает меня на неопределённое время. Грифон, спокойный как удав кивнул, жестом показал в сторону бара, что что-нибудь там выпьет.

Мангуст привёл меня в коридоры, где начинались жилые помещения. Там потише, и он повторил то, что хотел рассказать:

— Наш выход через пятнадцать минут! Мы споём персонально для тебя! Твои любимые песни. Ребята сейчас как раз репетируют. Но Коллинз и Шрам велели тебя к ним доставить, они тебя вот прям хотят!

Проговорив это сплошной скороговоркой, Мангуст потащил меня дальше, привёл в знакомое помещение репетиционной базы. Ниания увидела меня первой. Она почти бросила гитару оземь, кинулась ко мне и крепко-крепко обняла. Её встреча и её радость были такими искрящимися, принимающими, наполненными любовью, что я едва не прослезилась.

Когда мы разомкнули объятия, я увидела две добрых улыбки на лицах, на которых я и не подозревала что там могут возникнуть добрые улыбки. На лице вечной выскочки Коллинза и на лице вечно невозмутимого «эльфа» Шрама. Ещё мне показалось, что Коллинз сегодня чрезмерно притихший. Куда-то подевалась его спесь. Я это заметила не сразу, а только сейчас, когда Мангуст и Ниания зашушукались по поводу репертуара, отойдя в сторонку. Они тактично предоставили ребятам возможность поговорить со мной.

Сначала Шрам и Коллинз переглянулись друг с другом, а потом Коллинз кивнул Шраму — мол, ты первый. Ух как у них всё серьёзно. Я начала немного волноваться.

— Сорвиголова, пойдём