Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4 - Вадим Валерьевич Булаев Страница 15

Не откладывая в долгий ящик, Сергей принялся обзванивать потенциальных продавцов. Первый не ответил, второй оказался не дома. Третий согласился показать картину почти сразу, с важностью начав рассказывать, какой он талантливый художник и где он выставлялся.

Морской пейзаж выбранной работы определённо интриговал даже при небольшом разрешении: лёгкие волны, встающее солнце, разгоняющее своими первыми лучами хмурые, тяжёлые тучи. И никаких традиционных парусников на горизонте. Не Айвазовский, конечно, но весьма и весьма – именно таким складывалось первое впечатление.

– Хорошо. Давайте адрес. Выезжаю! – почти выкрикнул в трубку инспектор.

Продавец назвал. Добираться предстояло в один из спальных районов. Не так чтобы далеко, но и не близко.

До возвращения домой оставалось чуть более полутора часов. Приходилось спешить.

У самого выхода Сергей задержался – снять с деньги с карточки. Вроде бы и быстро получилось – у банкомата стоял перед ним всего один человек, а настроение подпортилось. Кровь бурлила, требуя движения и результата.

Пулей вылетев на улицу, парень прыгнул в первое попавшееся такси и скороговоркой выпалил адрес, молясь в душе не попасть по дороге в пробку.

***

– Етить… И за это – такие деньжищи?

– Знаете ли, молодой человек!.. Я бы попросил!

– Да я тебя сам сейчас попрошу! Ты с головой дружишь?! Или тебя в детстве мольбертом по голове били? Или ты дальтоник?! Или тремор замучил? Не-ет. Диагнозы тут ни при чём. А знаешь, почему?!

– Да я…

– Пасть захлопни! И знай, что ты – козёл по жизни! Причём вонючий! Кидала х…в!

… Серёга орал, не помня себя от ярости. Его оппонент отстаивал свои творческие права как умел.

Получалось у него это плохо.

***

… Пятью минутами ранее Иванов, полный решимости не пожалеть денег для покупки достойного подарка, вошёл в типовую малогабаритку на шестом этаже панельного дома конца восьмидесятых. Обстановка, в которую он попал, прямо с порога обнадёживала – везде стояли незаконченные картины, грудами валялись эскизы, в единственной комнате главенствующее место занимал старый, в несколько слоёв покрытый цветастыми пятнами красок мольберт.

Хозяин был под стать окружающей творческой среде – пьяненький, важный, снисходительный, с манерами опустившегося барина. Типичный непризнанный гений, которого напропалую угнетают бездарности и завистники. И внешность под стать: типичный синяк с длинными волосами, собранными на затылке в хвост канцелярской резинкой; слезящиеся глаза, недельная небритость, костюм – классические майка-алкоголичка не самой девственной чистоты и пузырящиеся на коленях треники,

Помимо художника в квартире, которую он гордо именовал мастерской, присутствовала ещё и полная, неопрятная девица с распущенными, сальными волосами. Она сидела на продавленном диване перед облезлым, с выщербленным лаком, журнальным столиком; пила портвейн из залапанного бокала, тоскливо глядя на жёлтую от табачного дыма стену и ни во что не встревая, томно курила сигарету за сигаретой, сбивая пепел прямо на хлебные корки с остатками соуса в тарелке перед собой. Муза – не иначе. У такого живописца другой быть и не может. Судя по количеству пустых бутылок под столешницей и в углу комнаты – к вдохновению здесь подходили долго и вдумчиво.

Но не это взбесило покупателя – картина при более близком рассмотрении оказалась полным дерьмом. То есть она изначально была хорошей, классной и полностью соответствовала снимку в объявлении. Однако имела один изъян – вполне приличный рисунок зачем-то покрывали мельчайшие, радужные брызги из тех, которые остаются если смешать все цвета, окунуть в них зубную щётку, а потом, со вкусом проведя по ней указательным пальцем, сделать так: «Бды-ы-ыщ!!!»

И всё испортить.

Аргументов у Иванова не было. Один мат, круто замешанный на эмоциях и понимание того, что его жестоко обманули. А самое странное, для автора пейзажа эти пятна тоже стали откровением. Он даже очки нашёл и долго, внимательно рассматривал весёленькие розовые и голубые пятнышки, преобладающие поверх предутреннего моря, бормоча: «Н-да… Неожиданно…» и делая при этом вид, что так и было задумано изначально.

По-видимому, кто-то из гостей никому не известного таланта подленько пошутил в пьяном угаре, а тот и не заметил, поленившись перед продажей лишний раз осмотреть своё творение.

Вот только легче от этого не становилось. Смартфон безжалостно показывал «19.15», до возвращения домой оставалось каких-то сорок пять минут. И инспектор лютовал, с трудом сдерживая себя, чтобы не засветить халтурщику от искусства прямо между глаз.

***

Прооравшись, Сергей напоследок пожелал всяческих «благ» растерянному созидателю весёленьких пейзажей, вылетел в подъезд и, не дожидаясь лифта, побежал через ступеньку вниз, лихорадочно набирая ранее не ответивших продавцов.

Чуда не случилось. Первые два номера в его списке снова не отозвались, а последний, которого он на радостях от, как показала практика, неудачно найденного варианта, позабыл набрать, при дозвоне усталым мужским голосом отказался от встречи, мотивирую донельзя просто: «Молодой человек, вы на часы смотрели? Мне детей скоро укладывать». На заднем плане действительно слышались вопли младенца и женское агуканье.

Такая новость оказалась сродни добротному удару в морду, из тех, когда вокруг головы летают птички, задорно щебеча, и звёздочки водят стремительный хоровод.

Теперь – край. Он же ничего не успеет!

***

Ожидавший на улице таксист вопросительно посмотрел на взмыленного, поникшего парня и безразлично спросил:

– Куда теперь едем?

Домой не хотелось. Из глубин подсознания наружу пёрло неудержимое желание устроить добрую драку и выпустить в ней всю злость на неудачно подвернувшегося мазилу, на себя, на неумолимое время. Вариант отхватить сдачи парня не пугал. И чёрт с ними, с птичками и звёздочками. Пусть летают. Хотя бы понятно будет – почему.

Мозг снова начало лихорадить. Без конкретики, а так… на нервах. Постоянно крутилось: «Подарок. Нужен подарок», забивая все иные мысли.

– Мужчина! Будем ехать или как? – напомнил о себе таксист.

Сказал – словно кнутом хлестнул.

– Да. Конечно… – печально ответил Серёга и понуро взялся за дверную ручку автомобиля. Суровая реальность и чувство ответственности брали своё. – Поехали.

Домашний адрес называть не стал. Попросил остановиться на проспекте, у цветочного магазина. Не с пустыми же руками возвращаться.

Едва выбрались на дорогу, снова зазвонил смартфон.

Лана.

– Алло…

– Подарок выбрал? – сходу взяла быка за рога букинистка.

– Нет… Не срослось.

– Цветы?

– Сейчас куплю…

– Не нужно. Что ты там купишь? Три розы и две гвоздики? Жди. Я тебе привезу. У подруги оранжерея есть. Будет тебе букет достойней достойного.

– Да я…

– Нет. Это не днище, – словно прочла вертящееся на языке у Иванова женщина. – Дна в своём моральном падении ты ещё не достиг. Надеюсь. Это дружеская помощь. Без обязательств. Всё. Хватит болтать. Ровно в восемь под подъездом. Да. Я знаю, где ты живёшь.

Из динамика послышались короткие гудки – разговор закончился.

Даже со стыда сгореть не получалось…

Остановка… Вечерние огни города… Подземный переход на другую сторону проспекта… За ним, во дворах – дом…

19.45

***

…Кицунэ плакала, обняв Серёгину шею. Навзрыд, прижавшись к нему всем телом. Глупая картина получалась. Маша стоит на табуретке, у раскрытого балконного окна и ревёт не переставая. То ли от горя, то ли от счастья… Уже вся рубашка мокрая.

Иванов не был знатоком женской души и плохо понимал, что происходит. Неуверенно, успокаивающе обнял за плечи. Не помогло. Поток слёз только усилился, однако сквозь всхлипы удалось разобрать: «Спасибо…»

***

… Позади остался и врученный строго в восемь гигантский, воздушный букет из неизвестных, огромных экзотических цветов; и растерянное Машкино: «Ой, это мне?»; и косноязычное, зато от чистого сердца, поздравление; и маленький, грустный тортик с единственной свечкой, с трепетом принесённый домовой из своих комнат…

***

Поцелуй в щёку. Нежный, ласковый, сестринский.

– Где ты его нашёл?

– В переходе, – честно признался инспектор. – Он там сидел, унылый такой… Уходить собирался… Я и подумал…

Его лицо снова покрыли поцелуи.

– Я никогда… никогда… Маленькой была – человеческим детям завидовала. У них Дни Рождения праздновали, а у нас – нет. Не принято. Дурь какая, старорежимная… Спасибо, мой ты хороший…

– Да ладно… – смущённо пробубнил Иванов. – Мелочи какие…

Он и сам чувствовал притянутость, неловкость своих слов, однако необъяснимый паралич сковал рот. А хотелось сказать так много! Про Машкину нужность, про её таланты, про борщ,