Какими мы стали - Ирина Иванова Страница 18

Долго эта «болезнь» не продлилась: вокруг заговорили про школу – и Филипп, кинувшись изучать буквы и цифры, забыл о заветной мечте. Да и мечта со временем выцвела, превратилась в глупую идею не менее глупого мальчика.

Ну правда – зачем работать под землей, целыми днями кататься в темноте, дышать пылью, портить глаза… Захочется чего-нибудь потяжелее – можно пойти на завод. Необязательно превращаться в крота, особенно когда твоя хтоническая форма – тигр.

Но любовь к метро не исчезла. Филипп еще пару раз ездил к тете – сначала с родителями, потом один; с распахнутым ртом гулял по городу, но стоило под вечер толкнуть тяжелую стеклянную дверь, вдохнуть этот особенный, метровский запах – и сердце заходилось от предвкушения.

Поэтому, когда родители спрашивали, куда он будет поступать, Филипп врал, что еще не решил, и набирался смелости. Сдал экзамены, собрал копии документов, сходил на почту – ну и заодно, так и быть, в пару местных университетов. Сайты с результатами приемной кампании проверял с утра до ночи – точнее, один конкретный сайт. И когда увидел, что проходит в первую волну, осталось только прислать оригинал, – наконец признался: «Мам, пап, я уезжаю».

С тетей давно договорился: поживет у нее до начала учебы, пока не дадут место в общежитии. Уж очень хотелось приехать пораньше и походить по городу с мыслью, что он тут теперь не гость – почти полноправный житель.

И по метро, конечно, тоже.

Полчаса-час Филипп раскачивается: всматривается в темноту, слушает стук колес, присваивает себе состав. Он больше не машинист, он – дракон, но не мощный европейский, а длинный китайский, как Хаку из любимого мультфильма «Унесенные призраками»: кабина – голова, вагоны – туловище, колеса – лапы, которых многовато для настоящего дракона, но для сказочного – самое то.

Даже хтоническая сторона за время взрослой, осознанной любви к метро и работы в нем изменилась – превратилась в такого же дракона.

Когда поезд становится осязаемым, как тело, а поездка превращается в полет, Филипп начинает творить. Конечно, не как человек – как хтонь.

Вот на станции заходит обида – густая, ядовитая, как бывает либо у преданных, либо у детей, либо всё сразу. Сбивать ее опасно – прицепится к кому-нибудь другому; но можно легонько дунуть через вентиляцию и разметать на неприятные, но безвредные клочки.

Теперь кто-то вздохнет по любимой игрушке, потерянной в детстве. Кто-то поморщится: на обеде поставил чайник, ушел, а когда вернулся – весь кипяток уже выпили. Кто-то вспомнит, как на прошлой работе коллега подставила с отчетом, это вылилось в некрасивые разборки, попросили уйти по собственному; но теперь вместо той терпимой работы есть новая, совершенно потрясающая, так что даже обижаться на коллегу глупо.

А тот, в кого обида изначально запустила щупальца, улыбнется: «Сейчас приеду домой, возьму в холодильнике пирожное и больше не буду думать о всякой ерунде, уж тем более воображать, что такое мне в жизни не пережить».

Вот садится в уголок смесь тоски, надежды и разочарования: кто-то проводил дорогого человека на поезд, уже ждет не дождется, предвкушает новую встречу, но – вдруг не получится, вдруг не захочет, или не будет билетов, или завал на работе, или апокалипсис… Не трогать бы: порой тоска только на пользу; но уж очень тяжелым грузом она вжимает в сиденье.

Значит, смахнуть надуманные страхи. Напомнить: «Смотри, как хорошо вам было вместе, держись за эти воспоминания, грейся ими в разлуке». Подсказать: «Ты можешь накопить денег, выбить отпуск, купить билеты…» И расправляются плечи, успокаивается дыхание, даже в уголок забиваться не хочется.

Вот вспышка злости – и только тянешься ее сгладить, как человек трясет головой: «Стоп-стоп, все мы люди, все мы устаем, подумаешь, задумались и толкнули!» И злость сменяется досадой – на себя в первую очередь: нервы бы в порядок привести, чтобы не огрызаться по пустякам.

А вот…

Филипп на мгновение сбивается, становясь машинистом. Глубоко вдыхает, снова превращается в дракона и нащупывает того, от кого ярко и остро пахнет желанием умереть.

Здесь так просто не справишься, надо подключать все ресурсы – даже те, к которым он как машинист доступа не имеет. Но он ведь не только машинист – он еще и хтонь.

Давайте-ка поиграем с линиями вероятностей, а?

Говорят, Харона назвали Хароном, потому что у него был свирепый и острый взгляд. Насчет свирепости Филипп бы поспорил – но не в последнюю очередь из-за остроты его и взяли в машинисты.

Нет, сначала, конечно, на курсы.

После университета Филипп честно искал работу по специальности – но, как оказалось, радиотехник без опыта работы был никому не нужен. Собеседование за собеседованием ничего не приносили: «Вы здорово себя показали, мы обязательно вам перезвоним», а потом вакансию молча закрывают, и сиди и гадай, в чем ошибся.

После очередной поездки на другой конец города, которая наверняка опять обернется неудачей, Филипп увидел в метро рекламу: обучаем на машиниста, образование неважно, платим стипендию, приходите в любой момент. Обернулся к пятилетнему себе, подмигнул: «Как думаешь, попробовать?» И дома отправил отклик на вакансию.

Потом был медосмотр, «Для человека этого поколения у вас удивительно хорошее зрение!», сотня тестов на память, внимательность, концентрацию, сообразительность и стрессоустойчивость, договор на обучение – и семь месяцев бешеного вращения шестеренок в мозгу.

Прямо как в одном из тестов: если эта шестеренка крутится в эту сторону, то куда будет крутиться вон та? Правильный ответ: у сходящих с ума шестеренки крутятся во все стороны разом – а тут попробуй с ума не сойти!

Но Филипп справился: все вызубрил, сдал теорию, прошел через практику (как же повезло с наставником и инструктором!) и даже полюбил «аварийные игры», от которых выла половина группы. А как их не полюбить, когда за время обучения привык наслаждаться свистом пара в кипящей голове?

Хотелось ли отступить? Еще как! Особенно когда наставник в первый же день практики усмехнулся: «Ну что, попробуешь сам?» – и сердце прыгнуло в пятки. Филипп попробовал, правда, не в этот день и крепко сжав зубы, чтобы не стучали. Потом, растирая холодные руки, задумался: а точно хочет возить пассажиров? Готов взвалить на себя эту ответственность?

Но как же расстроится тот пятилетний мальчик, яростно заверявший, что будет подземным машинистом, – если взять и сдаться в шаге от мечты. Значит, никаких сомнений. И вообще, хтонь он или кто?

Через пять месяцев, сдав дополнительные экзамены, Филипп вышел на самостоятельную смену. С трудом успокоился перед медосмотром: не хватало, чтобы из-за волнения завернули; потом чуть не затянул срок осмотра состава. Чертыхнувшись, забрался в кабину, наткнулся на отражение в зеркале – растерянный веснушчатый парень, который, судя по глазам, готов все бросить и сбежать, ровно как в начале практики.

Улыбнулся: «Ну чего ты, не расклеивайся, все будет хорошо!» И почувствовал, как состав откликнулся волной тепла: о, ты новенький, не волнуйся, я помогу!

Сразу стало ясно – смена пройдет как надо.

Не все хтони могут подтягивать, перекрещивать, разрывать и связывать линии вероятности. Филипп раньше тоже не мог – но однажды, замерзнув на остановке, от безысходности ударился в философию и дошел до того, что жизнь похожа на длинное-длинное путешествие по железной дороге, и ты в этом путешествии и машинист, и диспетчер, потому что и состав ведешь, и стрелки на линии переключаешь – делаешь на развилках тот или иной выбор. И раз он с железной дорогой, пусть и подземной, на «ты», он мог бы запустить драконьи лапы в чужие жизни, подергать их стрелки, переплести так, как хочется, линии вероятностей их судеб?..

Странная была логика – но, замерзая, ты поверишь и не в такие чудеса и абсурдные взаимосвязи. Поэтому Филипп представил, как одним щелчком переключаемой стрелки приближает автобус, который, если верить картам, только-только выехал с конечной. Может быть, карты ошиблись, а?..

Автобус тут же вывернул из-за угла и распахнул двери. Попав в тепло, Филипп разомлел и совершенно забыл о странных мыслях. Вспомнил случайно через пару месяцев – когда разошелся дождь, а до дома было еще двадцать минут. Посмеиваясь, закрыл глаза, вообразил, как дергает рычаг… И понял, что по макушке ничего не стучит.

Со временем научился делать это так же машинально, как управлять поездом. Больше не приходится ни рисовать в голове рельсы, ни тянуть за рычаги; достаточно поймать ощущение власти – и…

Пускай выйдут из строя наушники – ненадолго, но достаточно для того, чтобы их снять. Пускай на следующей станции войдет музыкант, достанет из-под пальто саксофон и отвлечет игрой. Пускай…

Когда человек, пахнущий смертью, выскакивает из вагона вслед за саксофонистом: «Подождите, что за песню вы играли?» – Филипп вытирает пот с висков. Теперь все будет хорошо: эти двое разговорятся,