Ворожей Горин – Зов крови (СИ) - Евгений Юрьевич Ильичев Страница 19

— Покойников ты видела только в сериалах своих дебильных, — продолжил распаляться я. — Иначе бы знала, что у повешенных язык вываливается, поскольку опухает так, что во рту не помещается. А еще у них цвет лица своеобразный. А еще ты не умеешь надолго дыхание задерживать. А еще у тебя артерия на виске и шее пульсировала от возбуждения. А еще эта камера дурацкая! — и я указал на скрытую подушками вебку, горящую зеленым огоньком. Не хватало еще в прямом эфире так опозориться. — А еще — всыпать бы тебе ремня! — наконец закончил в сердцах свой монолог я.

— Странное у тебя желание, братик, наказать меня как-то, э-мм, физически, — Верка прищурилась, видимо, поняв, что сейчас мне не до споров и что я вот-вот соскочу с ее крючка. — Ты бы того, к психиатру сходил бы, что ли… А то, как мамы с папой не стало, ты все порываешься меня отшлепать. А я, между прочим, совершеннолетняя девушка уже…

— Придурковатая ты девушка, а не совершеннолетняя! Инфантилка ты недоразвитая. Посмотри, до чего довела себя! — я кивнул на ее неестественно худые ноги.

— У меня паралич! — обиженно огрызнулась Верка и надула губки.

— Паралич мозга у тебя, идиотка! — я начал срываться на крик, поскольку терпеть выходки сестры уже не было никаких сил. С тех пор, как умерли наши родители, она вбила себе в голову, что у нее паралич обеих ног. Сперва она перестала выходить на улицу, потом перестала вставать с дивана, а затем и вовсе перестала использовать ноги. В какой-то момент она сама себе заказала в интернете кресло-каталку и с тех пор передвигается только на нем. Она так убедительно внушила себе мысль о том, что не способна ходить, что со временем ее ноги действительно атрофировались и стали походить на ноги паралитика — так бывает, если не пользоваться какой-либо частью тела.

— Тебе четыре независимых невролога поставили диагнозы, — продолжал орать на сестру я, — тебя в четырех центрах обследовали. ПТСР у тебя! Ты можешь ходить! Не в ногах у тебя дело, не в спине, а в голове! И не мне нужно к психиатру, а тебе!

Я реально психанул. Не дожидаясь ее колких ответов, я вылетел из зала, громко хлопнув за собой дверью. Дверь на кухню я тоже запер. Не хочу ее видеть. Никого не хочу видеть. Буду сидеть тут и курицу варить. До тех пор… Пока… Пока не сварю. Вот.

Мысли путались. Обида на Верку смешивалась в моей голове с чувством тотальной беспомощности и ответственности за близкого человека. А еще я никак не мог ее простить. Понимаю головой, что не в ней дело, но вот почему-то заело где-то в мозгу, что если бы не она и ее выходки, все сложилось бы иначе.

Курица уже вовсю кипела, а вместе с солоноватой водой продолжал кипеть и я. Мне вдруг страсть как захотелось сделать Верке какую-нибудь гадость. Знаю, что глупо взрослому мужику на девчонке злобу свою срывать. Я ведь сейчас не столько на нее злюсь, сколько на себя самого. Она-то что? Она тоже человек, и по-своему, как может, с утратой справляется. Мне бы ее приободрить как-то, поддержать, да только у самого руки опускаются. Самого бы кто приободрил да поддержал. Была единственная радость у меня — Настя, невеста моя, да и та не выдержала тяжести ситуации. Ушла, сильно разругавшись с Веркой, пока я в армии срочку тянул. И ладно бы просто ушла, так нет — ушла так, что всем стало ясно: план побега она вынашивала уже давно. Просто не хватало ей мужества признаться, что всю эту жизненную ситуацию со смертью моих родителей, их долгом, процедурами банкротства и так далее она уже не вывозит морально. Что-то в Насте тогда надломилось, что-то оборвалось внутри. Вот и ушла она при первой же подвернувшейся возможности.

Я не виню ее и не упрекаю. Каждому свое. Я давно уже простил ей и поступок ее, и то, что она умудрилась завести новые отношения, забеременеть и родить в те жалкие полтора года, что я служил. Мне другое обидно: все это можно было провернуть как-то благороднее, что ли. Не могу иначе описать то, что я почувствовал, когда узнал о своей невесте правду. Да и не о Насте сейчас речь. Тогда была дикая боль от обиды, сейчас уже перегорело и притупилось. Осталось другое — удручающее чувство беспомощности и обреченности положения. Мог ли я на что-то повлиять? Могла ли Настя быть сильнее, смелее? Наверное, нет. Хотя Верка так не считает, у моей сестры на все имеется свой взгляд. Суждения зреют в ее голове на исключительно благодатной почве юношеского максимализма. Нет для Верки серого цвета и полутонов. Есть лишь черное и белое, а все, кто видит мир иначе, по ее мнению — трусы и эгоисты. Что на такое скажешь? Это ее точка зрения, когда-то и я таким был. Со временем переболел, разумеется, но все же было дело. И она, надеюсь, когда-нибудь переболеет. А сейчас…

Сейчас мне действительно нужен был какой-то гадкий поступок в копилку нашего с Веркой недопонимания. И если уж расширять эту пропасть, то только так. Я убавил газ на минимум, курица тут же оставила свои бесплодные попытки бегства из кастрюли и продолжила мерно кипеть на маленьком огне. Затем я вернулся в зал, где Верка уже монтировала нарезку из видео со мной в главной роли. Ну уж нет, сестренка, звездой «ютюба» я становиться не желаю. Я с силой вырвал камеру из корпуса натужно кряхтящего системного блока.

— Эй! Ты чего! — обиженно заверещала Верка, пытаясь отобрать у меня старенькую камеру.

Я поднял руки вверх так, чтобы она не смогла добраться ни до камеры, ни до провода, и злобно прошипел сестре прямо в лицо:

— Значит так, или ты берешься за ум, или…

— Или что? — на глазах сестры появились крупные градины слез. Они на секунду зависли на ее ресницах, но тут же сорвались вниз под собственным весом. Верка часто заморгала, глядя на меня снизу вверх. На мою руку попало несколько ее слезинок, из-за чего я ее рефлекторно отдернул. Что-что, а реветь на публику сестра умела, Станиславский бы точно одобрил. Только меня такими вещами уже не пронять было, я в этом плане давно калач тертый. Правда, не слезами одними Верка планировала делать мне трепанацию черепа. У нее уже была заготовлена фраза, которую я больше всего ненавидел.

— Ну