Нил Гейман - Хрупкие вещи. Истории и чудеса (сборник) Страница 2

Все клубы в рассказе – взаправдашние, хотя я заменил пару названий: клуб «Диоген», например, – это «Троя» на Хенуэй-стрит. Кое-какие персонажи и события тоже подлинные – вы и не представляете, насколько. То же самое касается событий. Пишу сейчас и думаю: жив ли еще этот игровой домик или его давно снесли и понастроили домов там, где он затаился, – но, признаться, мне что-то не хочется проверять.

«Лесовик», он же «леший» – это дух леса. Эта вещь была сделана для антологии «Зеленый человек[4]» под редакцией Терри Уиндлинг и Эллен Датлоу.

В 2002 году я написал четыре рассказа, и этот, по-моему, лучший, хоть и не получил наград. Я сделал его для антологии моей приятельницы Нало Хопкинсон «Амулет: истории о заклинаниях».

Не помню, когда и где мне пришла в голову эта Мёбиусова история. Помню, я набросал основную идею и первую строчку, а потом усомнился, вправду ли идея моя, – может, я смутно припомнил читанное в детстве, что-то из Фредрика Брауна или Генри Каттнера? Она была как будто чужая, подозрительно элегантная, острая и завершенная.

А примерно через год, скучая в самолете, я наткнулся на свои давние записи и, дочитав журнал, взял и написал рассказ – закончил еще до того, как самолет пошел на посадку. Затем обзвонил знающих друзей, прочел рассказ им и спросил, не читал ли кто чего-нибудь похожего. Нет, ответили все. Обычно я пишу рассказы, когда меня об этом просят, а тут впервые в жизни у меня получился рассказ, о котором никто не просил. Я отправил его Гордону ван Гельдеру в «Журнал фэнтези и научной фантастики», и Гордон его напечатал, изменив название, – впрочем, я не возражал. (Я бы назвал рассказ «Жизнь после смерти».)

Я вообще много пишу в самолетах. В самом начале работы над «Американскими богами» я написал рассказ в самолете по дороге в Нью-Йорк – я был уверен, что вправлю его куда-нибудь в роман, но в итоге места ему так и не нашел. Когда книга вышла, а эта история в нее не попала, я сделал из нее рождественскую открытку, отправил кому-то и напрочь забыл. А спустя пару лет издательство «Хилл-Хаус Пресс», которое выпускает ограниченные тиражи моих книг в потрясающем оформлении, разослало ее своим подписчикам под видом собственной рождественской открытки.

Названия у рассказа не было. Назовем его

Как лучше описать историю? Рассказать ее. Понимаешь? Себе или всем на свете описываешь историю, ее рассказывая. Приводишь в равновесие – грезя. Чем точнее карта, тем больше похожа на реальную местность. Значит, самая подробная карта и есть местность, предельно точная карта и предельно бесполезная.

История есть карта, которая есть местность.

Помни об этом.

Тому назад почти две тысячи лет правил в Китае один император, одержимый идеей составить подробную карту подвластной ему страны. По его повелению весь Китай воссоздали в миниатюре на островке, сооруженном ценою немалых расходов и, кстати, некоторых человеческих жизней (ибо глубока была вода и холодна) посреди озера в императорских владениях. Всякая гора обернулась на острове холмиком над кротовой норой, всякая река – крошечным ручейком. Император обходил остров по кругу за половину часа.

Каждое утро в бледном предрассветном зареве сотня мужчин добиралась до острова вплавь и приводила его в порядок: чинили и восстанавливали все детали ландшафта, попорченные погодой, или дикими птицами, или озерными водами; а еще они разбирали и перестраивали участки, искореженные подлинностью наводнений, землетрясений и обвалов, – дабы карта отражала мир таким, какой он есть.

Император был очень доволен почти год, а потом начал он замечать, что снедает его недовольство и остров больше не мил его сердцу, и еженощно, перед тем как заснуть, раздумывал он над созданием новой карты, в сотую долю своей империи. Каждая хижина, каждый дом, каждый дворец, каждое дерево, каждый холм, каждый зверь явлен будет на ней копией в сотую долю истинных размеров.

То был грандиозный план, и для его осуществления пришлось бы опустошить всю имперскую казну. А сколько понадобится людей – поистине уму непостижимо: люди, что чертят карты, и люди, что служат моделями, землемеры, топографы, художники; да к тому же ваятели, гончары, строители и прочие ремесленники. Шесть сотен профессиональных сновидцев должны прозреть природу вещей, скрытых под корнями деревьев, и в глубочайших горных пещерах, и на дне морей, ибо на безупречной карте должны быть представлены обе империи, видимая и невидимая.

Таков был императорский план.

Министр правой руки осмелился возразить своему императору, когда они прогуливались в ночных дворцовых садах под исполинской золотой луною.

– Вы должны понимать, ваше императорское величество, – сказал министр правой руки, – что ваш замысел…

И запнулся, ибо ему не хватило отваги продолжить. Бледный карп спиною прорвал поверхность воды, и лунное отражение рассыпалось на сотню танцующих осколков, и каждый был сам себе крошечной луной, а потом эти луны слились в цельный круг отраженного света, золотой круг в воде цвета ночного неба, такого густо-лилового, что ни за что не перепутаешь с черным.

– Невозможно осуществить? – мягко подсказал император. Более всего опасны императоры и короли, когда выказывают мягкость.

– Для императора нет ничего невозможного, и каждое его желание – закон, – сказал министр правой руки. – Однако это будет стоить недешево. Вам придется опустошить императорскую казну. Снести города и селения, дабы освободить землю под вашу карту. И что останется вашим потомкам? Государство, которым они не сумеют править, ибо нищий правитель – уже не правитель. Я ваш советник и пренебрег бы своими обязанностями, если бы не попытался вас отговорить.

– Может быть, ты прав, – сказал император. – Может быть. Но если я соглашусь с тобой и забуду о карте, если замысел мой так и не воплотится, он станет томить мою душу, и захватит мой разум, и пища на языке будет горчить, и вино во рту отдавать кислятиной.

Император умолк. Вдалеке пел соловей.

– Однако эта карта, – продолжал император, – все равно лишь начало. Ибо она еще не будет построена, когда все помыслы мои устремятся к моему шедевру.

– И что это будет? – робко спросил министр правой руки.

– Карта, – сказал император. – Карта империи, на которой каждое здание будет явлено в натуральную величину, каждая гора – такой же горою, каждое дерево – деревом того же вида и высоты, каждая река – рекою, каждый человек – человеком.

Министр правой руки низко поклонился в лунном свете и, погруженный в раздумья, пошел следом за императором, сохраняя почтительную дистанцию в три шага.

Император умер во сне, говорится в летописях, и это, в общем-то, правда, хотя можно отметить, что смерть его не была совершенно ненасильственной, а старший императорский сын, правивший после отца, не питал интереса ни к картам, ни к картографии.

Остров на озере превратился в рай для диких птиц, как водоплавающих, так и просто летучих, и некому было их разгонять. Птицы распотрошили миниатюрные горы из мягкой глины, растащили себе на гнезда, и озерные воды размыли берег, и со временем остров исчез, и осталось лишь озеро.

Карты не стало, не стало картографа, но земля продолжала жить.

Этот рассказ с подзаголовком «История одной любви» родился комиксом для нуар-антологии «В Лондоне темно», составленной Оскаром Зарате и проиллюстрированной Уорреном Плисом. Уоррен нарисовал замечательно, но история мне не нравилась, и я все раздумывал, отчего человек, называющий себя Смитом, стал таким, каким стал? Эл Саррантонио попросил у меня рассказ для сборника «999», и я решил, что любопытно будет вернуться к истории Смита и мистера Элиса. Кстати, в этом сборнике они появятся снова.

Мне кажется, грядет еще много историй о неприятном мистере Смите, особенно рассказ о том, как расходятся пути мистера Смита и мистера Элиса.

Однажды мне показали картину Фрэнка Фразетты с дикаркой и двумя тиграми[5] и попросили придумать к ней историю. Я ничего не придумал и вместо этого рассказал о том, что случилось с мисс Финч.

…это, собственно, двенадцать очень коротких рассказиков, которые прилагались к альбому Тори Эмос «Странные девочки»[6]. Вдохновившись картинами Синди Шерман, Тори для каждой песни создала образ, а я написал про них истории. Мои «Странные девочки» не вошли ни в один сборник, но их напечатали полностью в книге к гастрольной поездке Тори, а строчки из них разбросаны по буклету диска.

Лайза Снеллингз-Кларк – художник и скульптор, чьими работами я много лет восхищаюсь. На основе ее чертова колеса[7] сделали книжку «Странный аттракцион»: несколько замечательных авторов рассказали истории пассажиров каждой кабинки. Меня попросили написать историю кассира, продающего билеты на чертово колесо, – ухмыляющегося Арлекина.