Драконий берег - Екатерина Лесина Страница 2

Зашелестели ракушки, повернулась паутина, задев камень. И показалось вдруг, что Вихо рядом, что…

Показалось.

– А твой…

Я покачала головой:

– Больше не появлялся.

– Это ведь хорошо?

– Да… наверное.

Рука заныла. И ребра. И ощущение постороннего присутствия стало почти невыносимым. А следом пришел страх. Вдруг… вдруг я ошибаюсь?

Билли убрался? Вот так взял, сложил свое шмотье, прихватил мои двести баксов, которые, как мне казалось, я спрятала надежно, и…

Ник обнял меня. А я позволила обнять. Вдохнула этот его родной больничный запах, закрыла глаза, отрешаясь от места и шелеста ракушек, притворявшегося голосом.

– Он не вернется, – Ник гладил меня по спине. – Он ушел и не вернется… никогда… Просто поверь.

– Верю.

Наверное.

Пока деньги не закончатся, а у Билли они текут, что вода сквозь пальцы. И когда он поймет, что вновь проигрался… или нет? Полгода прошло.

Полгода – это срок? Срок.

И стало быть, он и вправду ушел. Отыскал себе новый городишко, а в нем – новую дуру, которой мечталось о счастье. И теперь уже на ней вымещает раздражение.

Какое мне дело? Никакого.

– А давай ты к нам переедешь? – Ник отстранился, и я поспешно отодвинулась. – На время? Пара недель…

– Зачем?

– Просто так.

– Слухи опять пойдут. – Я тронула ловца пальцем, и тот нырнул сквозь плетение, застряв в нем. Тонкие веревочки натянулись, и показалось, что вся эта по сути своей нелепая конструкция вот-вот развалится.

Мать придет в ярость. И скажет, что я не уважаю покой брата, как и заветы предков. И будет права. Я не уважаю его покой. Я… я до сих пор не простила Вихо за то, что он так глупо умер. Умер и оставил меня.

– Пускай себе, – Нику было плевать на слухи, как, впрочем, и мне. Мы оба знали, что дело не в них. Что в любом ином случае я бы воспользовалась его предложением, что… Проклятье, мне хочется этого.

Хочется тронуть кружевную калитку. И ступить на дорожку из желтого песчаника. Вдохнуть тяжелый аромат розовых кустов, которые высаживал еще отец Ника. Заглянуть в мастерскую, пристроенную к дому, и убедиться, что ничего-то там не изменилось. Я бы прошлась вдоль массивных шкафов, пересчитала бы инструмент, аккуратно разложенный на полках. Присела бы у груды свежих опилок, зачерпнула бы горсть…

Я помнила этот запах – лака, масла и канифоли. Свежего дерева. Горячего металла.

А ту дверь, что вела из мастерской в дом, ее ведь не заколотили? Не должны были… внутри вот все иначе. Зои после свадьбы решила, что прежние интерьеры ее категорически не устраивают.

– Не поедешь?

Я покачала головой.

В тот, прежний, дом я была бы рада вернуться, там меня не считали чужачкой или надоедливой полукровкой, а мистер Эшби, великолепный в черном своем костюме, именовал меня «юная леди». И общался, будто и вправду считал меня леди.

А я старалась.

– Дому требовался ремонт, – Ник не оправдывался, констатировал факт. В который уж раз. Порой мне начинало казаться, что все наши разговоры на этом кладбище идут по одному и тому же сценарию. Но, проклятье, это и успокаивало.

– Требовался.

Я понимаю.

И то, что он действительно любил Зои. А она любила его дом и состояние, которое можно было тратить. В том числе на дом. Я бы смирилась, если бы речь шла просто о ремонте. Дома в нем и вправду нуждаются, но то, что она сделала…

Убрала библиотеку, в которой я проводила часы, листая тяжелые, пахнущие пылью тома. А мистер Эшби лишь посмеивался. И порой снисходил до объяснений, если книга оказывалась совсем уж непонятной.

Она изменила голубую гостиную, ту, с окнами в пол и пустыней за ними.

Выбросила старую мебель. И патефон, купленный еще миссис Эшби. Ее я не застала, но мистер Эшби патефон любил. У него имелась коллекция пластинок, и я помню, сколь бережно, трепетно даже обращался он с ними. Пластинки отправились на чердак, как и портреты, ведь кому в современном мире дело до предков? То ли дело современные фото.

Зои. Естественно, Зои.

Она хотела вовсе перестроить дом на современный лад, но то ли Ник не позволил, то ли она не успела… главное, что нынешний дом был мне чужим. Как и его хозяйка.

Пусть Зои почти не говорит, а когда говорит, то речь ее невнятна. Пусть она не способна ходить, да и ложку держит-то с трудом. Пусть в ней не осталось ничего от той королевы школьного бала, которую я помню, но… она по-прежнему меня ненавидит.

Теперь еще и за то, что я жива.

– Мне жаль, – сказал Ник.

А я поверила.

Ему и вправду жаль.

Я успела подняться на холм до того, как буря расправила крылья. Она налетела с востока, тяжелая, темная, гремящая песками.

Ударила наотмашь, и провода загудели, предупреждая, что наше захолустье вновь останется без связи. Сыпанула колючим песком, скорее забавляясь, чем и вправду желая причинить вред.

Я отогнала машину в гараж. Заперла двери.

Опустила щиты на окна, отметив, что на южном крепления совсем заржавели. Их стоило бы поменять еще при Дерри, но тому все было некогда. И мне.

Буря позволила. Разве что толкнула в спину, коснулась шершавою лапой волос, будто примеряясь, и отступила. Так бывает – несколько мгновений тишины, когда воздух одновременно горяч и сладок. И сладость эта расползается по языку. Этот воздух хочется пить.

Я пью. Я напиваюсь допьяна. Я закрываю глаза, позволяя миру быть услышанным. Недаром ведь моя бабка была из Мудрых, хотя кто в просвещенном городе белых людей верит в мудрость айоха? Но теперь я слышала.

Песню гор. И стук огненного сердца, спрятанного под скалистой их подошвой. Бурление воды в родниках, что поднимаются, разливаясь горячими озерами.

Серные грязи. Близость моря. И отчаянную радость старика, готового к последнему своему полету.

Стало быть, Изумруд… скорее всего, Изумруд. Время пришло. Он давно уже почти не выбирался из пещер, почти все время проводя в серных ямах. Но и горячие грязи не приносили облегчения.

Изумруд был стар. И… буря примет его.

Легкого полета.

Я нырнула в дом за мгновение до того, как буря, очнувшись, ударила со всею своей силой. И хижина Дерринжера содрогнулась. Раздался скрип, сменившийся стоном. И новый удар.

Крыша держится. Я ее укрепляла в позапрошлом году. И подумывала даже сменить полностью, поставив новую – чтобы красная черепица и специальные ветроблокирующие щиты.

Но появился Билли. Любовь.

– …Разве любовь не важнее какой-то там крыши? Что ты, детка,