Жмурки - Татьяна Зимина Страница 2

Рамзес охранял участок, дом и их с тёткой — такая у него была работа.

Так вот: спустившись по водосточной трубе, Маша постучалась в гости к Рамзесу и они здорово повыли на луну…

А потом прибежала тётка и пришлось замолчать.

Нет, тётка даже не ругалась.

Просто сказала:

— Ладно Маша, но от тебя, Рамзес, я такого безответственного поведения не ожидала… — и ушла обратно на кухню, к своим детективам.

— Промашка вышла, — вздохнул Рамзес, когда тётка ушла. — Так что прости, малая, выть больше не будем. Иди-ка ты лучше спать…

На рык Алесан Сергеича сбежались сразу три «звезды».

Окружив хозяина, они принялись хлопотать: одна стащила с его плеч и куда-то унесла тяжелый кожаный плащ, другая в это время набивала и раскуривала трубку, третья примчалась с тёплым шелковым халатом.

— Если б я был султан, я б имел трёх жен, — тихонько пропела Маша.

Тётка обожала старые фильмы. И детективы.

Работа у неё была странная: физик-ядерщик. Что это означает конкретно, Маша не знала.

Но сделала вывод, что свободного времени эта работа оставляет прорву — тётка только и делала, что читала.

«Поиск аксионоподобных частиц на большом адронном коллайдере» — так называлась её любимая книжка.

Из всего названия Маша поняла два слова: «поиск» и «большой». И сделала единственно верный вывод: поисками занимаются следователи — она видела в кино. Значит, тётка читает детектив про большое преступление…

— Не жены это, — с большим знанием дела заявил Терентий. — Сотрудницы агентства: Антигона, Афина и Амальтея.

Во здесь Маша просто не могла не позавидовать.

Когда тебе почти девять, пора уже завести нормальное взрослое имя.

Ну что это такое, в конце-концов? Машка-промокашка, Машка-чебурашка, Машка-ка… ладно, не будем о грустном.

Вот звали бы её, как одну из сестричек. Или даже лучше: Тиффани. Или Эсмеральда.

Эсмеральда Кукушкина. Звучит, а? Интересно: а тётка согласится звать её Эсмеральдой?..

У белобрысого Сашхена на втором этаже зазвонил телефон — трель была слышна даже сквозь закрытое окно.

Тот выскочил откуда-то в одном полотенце, споткнулся — раздался беззвучный грохот рухнувшего на пол тела, и Маша на всякий случай прикрыла глаза ладошками: а вдруг он встанет без… ну, без полотенца.

Но нет.

Сашхен поднялся уже в штанах — стильных потёртых джинсах — и принялся шарить по карманам куртки в поисках телефона.

— Да! — крикнул он в трубку так, что Маша сразу представила укоризненный тёткин взгляд. — Уже едем.

И забыв выключить свет, Сашхен ссыпался вниз — его мокрая, и от того сероватая шевелюра мелькнула внизу.

Бросив пару слов Алесан Сергеичу, белобрысый выкатился на крыльцо, уже в чёрной куртке и опять с саквояжем подмышкой.

Когда он протянул руку, чтобы закрыть дверь, пола куртки распахнулась и в лунном свете Маша заметила отблеск металла.

— Недоохотились, видать, — прокомментировал, нахохлившись, мыш.

А через пару мгновений за домом соседей взревело, фыркнуло, и на дорожку выехал огромный, как кит, внедорожник.

Маша чуть не завизжала от восторга — такие она видела только в кино, и вживую узреть чудо из чудес даже не надеялась.

Для себя она давно поняла: существуют как бы два мира.

Мир кино и мир обычных людей.

В кино красивые и хорошо одетые артисты пьют вкусное шампанское и катаются на крутых тачках. У них очень весёлая жизнь: им позволено носить оружие и стрелять, в кого хочется.

В то время как в обычной жизни, когда Дениска Серебряков смастерил пугач и все они, по-очереди, палили из него по пустым пивным банкам на пустыре — пугач отобрали. И всех участников соревнований оставили без сладкого, хотя это было страшно несправедливо: пивные банки — это ж не люди, и чего сыр-бор разводить?..

Сейчас Маша остро ощущала свою исключительность. Вдруг, неожиданно, она оказалась одной ногой в потустороннем киношном мире, и вполне возможно, если повезёт, совсем скоро увидит не только крутую тачку, а и настоящий пистолет.

Задохнувшись от открывающихся перспектив, Маша испытала нечто вроде благодарности к тётке: ведь несмотря на общую недалёкость, ей всё же хватило ума поселиться рядом с такими интересными людьми…

На крыльцо тем временем высыпали сестрички и Алесан Сергеич.

— Будьте осторожней, шеф, — сказала та, у которой на голове была рыжая гуля, похожая на луковку.

Подняв руки, она повесила на шею шефу что-то тяжелое, металлическое…

Автомат! — с замиранием сердца констатировала Маша. — Хотя нет, — она тут же сникла. — Всего лишь термос.

— Ночные экскурсии на сегодня отменяются, — шеф клюнул в лобик каждую из сестричек. Та, что с дредами, широко перекрестила его щепотью. — Заприте двери и окна. И чтоб ни гу-гу.

Он бодро вскочил на подножку железного монстра. За рулём сидел белобрысый с дивчячьим именем.

— Мы знаем правила, шеф, — крикнула синеволосая.

Маша посмотрела на одну из своих косичек.

Коричневый — вот что можно было сказать об этом цвете. И всё.

В кино у девушек всегда были светлые волосы — как у Ксюши Тищенко из детдома. И голубые глаза.

Ксюша всегда так и говорила: вырасту — сделаюсь артисткой. Самой знаменитой.

Не по возрасту здравомыслящая Маша понимала: её-то в артистки никто не возьмёт. Коричневые волосы, коричневые глаза… А ещё веснушки.

У киноартисток всегда была белая, с чуть розоватым жемчужным отливом, кожа.

Но вот прямо сейчас, навалившись пузом на подоконник, Маша ощущала своё неизмеримое превосходство над блондинкой Ксюшей…

— Ни пуха, шеф, — рыженькая коротко махнула рукой.

Как только Алесан Сергеич захлопнул дверцу, монстр взревел и выскочил из ворот, которые плавно и бесшумно закрылись сами собой.

На крылечке больше никого не было — пока Маша смотрела вслед автомобилю, сестрички исчезли в доме и вестимо, закрыли дверь на засов.

— Ну, я полетел, — возвестил мыш Терентий. — Утро близко, а у меня ещё много дел.

— Спокойной ночи, — вежливо сказала Терентию Маша.

Про себя она решила, что ни за что и никуда с подоконника не уйдёт. Если уж пошла такая пруха, грех дрыхнуть: авось, ещё что-нибудь интересненькое случится.

Стопроцентно, это лучше тёткиных детективов, — думала она, моргая внезапно потяжелевшими веками.

Маша не заметила, как голова опустилась на скрещенные руки, а глаза сами собой закрылись.

Сквозь сон она слышала, как тихонько стучит когтями по деревянному настилу пёс Рамзес и шумят машины на далёком проспекте…

Проснулась рывком, оттого, что замёрзла.

Нос казался сосулькой, щеки онемели.

Одеяло сползло с головы, и мороз щипал розовые оголённые ушки…

Нагорит от тётки, — подумала Маша и последний раз глянула в окно.

По саду плыл предутренний туман.

Кусты сирени и жасмина беспомощно тянули голые ветки к небу — совсем как утопленники, которым никто не хочет помочь.

И вот один из них сдвинулся с места…

Ветер, — тут же решила Маша. — Чего только не покажется спросонок, а у страха глаза велики.

В детдоме паникёров не любили.

Дети вообще недоверчиво относятся к любителям раздувать из мухи слона. Напротив, в детских спальнях ценились выдержка, умение держать лицо — как у индейцев из Фенимора Купера — и искусство воспринимать действительность с показным равнодушием, реагируя, разве что, на внезапную раздачу шоколадных конфет. Что случалось не так уж часто, а значит, подпадало под категорию «бес-пренцедетный» — Маша не так давно выучила это трудное слово, и очень им гордилась.

Для верности она бегло осмотрела другие кусты — ни один из них не шевелился.

Ладно, может, это какой-то избирательный ветер, — сделала она скидку. — Мало ли, какие тут, в Питере, бывают ветры.

Услышав недавно, как продавщица в булочной называет Петербург Питером, Маша решила, что это очень круто. И вообще: городу так больше идёт.

Тем временем своевольный куст незаметно переместился с одного края клумбы на другой, а затем, просочившись сквозь забор между домами, появился уже на той стороне — во владениях соседей.

Значит, там в заборе дырка, — Маша внимательно осмотрела забор,