Лариса Петровичева - На границе чумы Страница 20

Доброта… Какой, интересно, доброты она захотела от изувера и убийцы на государевой службе? Дурочка. Таких, как Дина, шеф-инквизитор Торн ненавидит люто и бесконечно. Она прекрасно помнила, как он смотрел на нее тем поздним вечером в безымянной гостинице – холодно и яростно. Будь у него топор – разрубил бы ей голову не задумываясь. Незачем обольщаться, незачем. Сегодня он укладывает ее в постель и гарантирует отличное алиби, а завтра обведет кругом Заступника и отправит на костер во имя спасения души от ереси ведьмовства. Просто потому, что ему так захочется.

Ей захотелось вымыться. Стереть жесткой мочалкой с кожи его отпечатки пальцев.

«Вообще-то он спас тебе жизнь, и не один раз, – внутренний голос вмешался в ее неистово бурлящий поток мыслей. Дина почувствовала, как у нее горят щеки. – Если бы не он, то ты бы сейчас была на дыбе в допросной – государь не будет хранить куклу, которая покорно сыграла свою роль. Будь благодарна».

Дина отодвинула тарелку с нетронутой едой и встала.

– Упакуйте мой обед, – холодно приказала она почтарю. – Я отправляюсь немедленно.

Однако ей не удалось миновать места казни.

Дорога, по которой двинулась карета Дины, проходила мимо маленькой площади Лопушков, где в обычное время проходили народные гуляния и объявлялись указы государя и распоряжения владетельных сеньоров, а сейчас стоял позорный столб с вязанками хвороста у основания. Народу было много, и почти все хмельные, люди пели и кричали, предвкушая казнь. Среди радостной толпы Дина заметила немолодого инквизитора в старом тонком плаще, который держал в руках послание Заступника. Его присутствие показалось ей необычным: как правило, у инквизиции хватало забот и помимо поездок в захолустье, и добрые поселяне, уличив кого-нибудь в колдовстве, либо брали дело в свои руки, возглавляемые местным священником, либо связывали ведьму и отправляли ее в столицу.

А затем из крохотной церквушки вытолкали ведьму, и Дина ахнула: та была практически точной копией ее самой. Такие же рыжие кудри, хрупкая фигурка, бледная кожа, а главное – огромные глаза, распахнутые от ужаса. Кто-то толкнул ее в спину, и она свалилась в грязь; Дина зажмурилась и опустила голову, не желая смотреть на собственную смерть.

– Заступник милосердный и всепрощающий, – зашептала она, – помоги…

Ей хотелось, чтобы карета как можно скорее миновала площадь, однако кучер не разделял этого желания, и лошади едва шли, а потом вообще встали. Дина стукнула в стенку, призывая кучера ехать дальше, но он сделал вид, что не расслышал, – очень уж шумела толпа.

После пыток и побоев ведьма едва могла передвигаться и то и дело падала на землю, но кто-нибудь из добрых односельчан обязательно ставил ее на ноги и придавал пинками нужное направление. В конце концов, инквизитор выступил вперед, крепко взял девушку за предплечье и повел к столбу, что-то приговаривая, – его слова были неразличимы среди людского говора, но ведьма слышала его и шевелила губами в ответ. Наверняка уговаривал отречься от сил зла и со спокойной совестью принять огненное очищение, чтобы невинной предстать перед судом Заступника.

«Я не могу этого видеть, – думала Дина, зажмурившись и забившись в угол. – Не могу…»

Однако картина происходящего всплывала перед ее мысленным взглядом с безжалостной четкостью. И к костру волоком тащили уже не жалкую деревенскую девчонку, а ее саму, да и костер ожидал Дину не в крохотных Лопушках, а на столичной площади. А вместо седого инквизитора за руку Дину держал Шани. Он был на несколько лет моложе, и в его взгляде Дина прочла сочувствие и жалость – то, чего там не могло быть ни при каких обстоятельствах.

Ее охватил ужас. Дину окружали людские вопли, и она не отдавала себе отчет, звучат ли они в ее не в меру пылком воображении или доносятся с улицы: жители Лопушков искренне радовались поимке и казни мерзкой колдуньи.

«Желаешь ли ты умереть дочерью Заступника, пусть и заблудшей, или же останешься отступницей?»– спросил Шани. Дина заплакала. Шани обвел ее кругом Заступника и глухо начал читать молитву.

В конце концов кучеру вспомнилось, что к вечеру он должен быть на Сирых равнинах, а за опоздание хозяин с него семь шкур спустит. С нескрываемым сожалением он хлестнул лошадок, и карета двинулась в путь. Когда Дина окончательно выплакалась и, всхлипывая, вынула из дорожного сундучка зеркальце, чтобы привести себя в порядок, они уже выехали на безлюдный тракт – теперь до конца пути не планировалось никаких остановок, и столб с сожженной ведьмой остался далеко позади. Ей хотелось думать, что его не было вовсе.

«Вот в Подгузках был намедни случай. Провожал парнишка свою дивчину с вечорки – глядь, что такое? Бегает вокруг них здоровенная бурая свинья. Парень подумал: надо же, у кого-то хрюшка в сарае подрыла землю да и сбежала, а потом смотрит: непростая это хрюшка! Глаза у нее злым красным огнем так и пылают, а изо рта клыки торчат такие, что не свинье-лупоглазке, а старому медоеду впору».

Соседки Дины по родительскому дому, лохматые белобрысые близняшки Альва, обожали травить байки про злые дела ведьм и колдунов. Надо сказать, это у них прекрасно получалось. Альва-вторая умудрялась корчить настолько жуткие рожи и так протягивала к слушателям руки со скрюченными пальцами, что чудилось, будто ведьма или неупокоенный мертвец вот-вот выпрыгнет из темного угла.

«А парнишка не будь дурак, ухватил палку поудобнее и так свинью огрел, что она взвыла от боли человеческим голосом и бросилась бежать. Парнишка дивчину проводил до дому да и спать пошел. А наутро прибегает мать от соседки и рассказывает, что бабка той дивчины слегла в постель да хворает: дескать, шла она вечером домой от товарки, так напал на нее кто-то да всю дубиной исколотил. Так и узнал парнишка наш, что это была никакая не свинья, а ведьма окаянная».

Слушатели дрожали, и было им жутко и весело.

«Это что, – говорила Альва-первая серьезным взрослым голосом, поправляя пухлыми пальчиками расшитый передник. – Слыхали вы, что случилось на соседней улице перед прошлым Заступниковым Рождением? Всем известно, что это за время. Накануне святого праздника верные слуги Змеедушца ходят по земле да поджидают, как бы кого натолкнуть на грех. А тут как раз так приключилось, что решила белошвейка Заза принарядиться для такого важного дня. Посчитала она собранные монетки и поняла, что никак не купить ей хороших нарядов. А аккурат в ту пору умерла жена богатого законоведа, и лежала она в гробу в церкви святого Игнатия. Вот и подумала белошвейка Заза: „Возьму-ка я с мертвой платье, расшитое каменьями да кружевами. Ей все равно без надобности, а я на празднике покрасуюсь да парням в красивом виде покажусь“. Дурное дело не ленивое, побежала белошвейка в церковь, а того не знала, что покойница была заклятая колдунья».

Дина и сама не знала, с чего вдруг ей вспомнились эти старые истории. Она выглянула в окошко: кругом тянулись унылые опустевшие поля, обрамленные у горизонта кромкой леса. Казалось, что им скучно и одиноко, Дина подумала: хорошо бы, поскорее выпал снег и скрыл эту неприглядную серую пустоту. Что еще делать в пути, кроме как предаваться воспоминаниям детства? Снова переживать последние события своей жизни Дине не очень-то хотелось.

«И вот, как только пробили часы полночь, в доме погасли все огни, и ледяной ветер прокатился по комнатам, словно чье-то дыхание. Тотчас же раздался стук в дверь, и голос жены законоведа произнес: „Отдавай мое платье, белошвейка!“ Сняла белошвейка Заза платье и выкинула его в окошко, но в тот же миг колдовской наряд снова оказался на ней. „Не принимаю! – вскричала ведьма. – Ты забрала его из церкви, так поди туда же и верни!“ Стала она ходить вокруг дома и стучать в стены так, что даже камни задрожали, посыпалась на пол посуда, люди столпились, читая молитвы Заступнику, а бедная белошвейка сидела ни жива ни мертва. Ведьма сунулась было в окошко, да, к счастью, косяки были натерты святой солью, так что ее нечестивые лапы тут же пламенем и обожгло. Тогда призвала ведьма Змеедушца, своего покровителя, и ударила рукой в дверь. Разлетелись железные запоры, и покойница вошла в дом…»

Смеркалось. Дина зажгла маленькую дорожную лампу и вынула из сундучка авантюрный роман о приключениях отважного рыцаря Дитриса, но прочла только пару первых строк. Мысли ее то убегали в далекое прошлое, то возвращались к делам нынешним. В конце концов, Дина убрала книгу обратно и посмотрела в окно. За ним уже сгустился мрак – ночь была темная и дождливая. Совсем как та, которая привела ее и шеф-инквизитора Торна в безвестный трактир.

Шани… Интересно, думает ли он о ней. Дина потерла виски и решила больше не вспоминать ни о столице, ни о шеф-инквизиторе Торне – по крайней мере, пока не доберется до дома. Дорога сама по себе навевает меланхолию, незачем усугублять ее грустными мыслями.