Андрей Васильев - Отдел 15-К Страница 21

Глава шестая

Сороки-белобоки (начало)

Весна в Москву приходит по-разному. Иногда она бывает дружной – вот вроде вчера еще небо было затянуто тучами и с него сыпалась некая мокрая дрянь, а сегодня, как по команде, облачность ушла, с умытого и пронзительно синего неба сияет ласковое солнышко, сугробы оседают и превращаются в ручейки, невесть откуда появляются птицы, начиная звонко чирикать, а девушки поспешно надевают короткие юбки. И неважно, что завтра вся эта благодать божия снова сменится на холод и морось, главное-то произошло – весна пришла.

И в тихом переулке на Сухаревке были свои приметы весны. В данном случае ей выступала прохудившаяся крыша, снег с которой не захотел падать на землю, а предпочел протечь веселыми апрельскими ручейками внутрь дома. Уже и на асфальте и газонах снега не было – а на крыше, против всех законов природы и физики, он все еще таял.

– Елки-палки! – ругался мокрый Герман, на которого только что опрокинулся таз с талой водой – Каждый год одно и тоже! Ну почему бы не вызвать ремонтную бригаду и просто-напросто не перекрыть крышу? Есть современные материалы, есть толковые специалисты, деньги у нас тоже есть. Аникушка!

Домовой поднял таз, из которого оперативника окатило пару минут назад ледяным душем, и молча пристроил его на старое место, на шкаф. Он точно знал, откуда и где тут что каплет, а всякие мелочи, вроде мокрого Германа, его не слишком волновали.

– Не дело сюда чужих людей пускать – встал на сторону домового Тит Титыч и строго помахал указательным пальцем прямо перед носом Германа – Не место им тут.

– А то, что каждый год по весне нас заливает – это нормально? – взвыл оперативник и посмотрел на своего напарника – Палыч, ну скажи ты свое веское слово двум этим реликтам?

Аккурат в этот момент за шиворот Пал Палычу, спокойно читающему какой-то документ, пролилась с потолка небольшая струйка воды. Оперативник поежился, открыл ящик стола, достал оттуда зонт, раскрыл его над собой и продолжил чтение. Комментировать ситуацию он никак не стал.

– Вот – торжествующе сказал Тит Титыч – Пашенька-то все верно понимает.

– Да ну вас всех! – и Герман, оставив поле боя, вышел из кабинета, по пути запнувшись о еще один тазик, который только что принес Аникушка.

Кольке же все эти происшествия были до фонаря, причем сразу по нескольким причинам.

Первой было то, что он до сих пор переживал недавнее задержание залетного кровососа, на котором он показал себя с лучшей стороны, так, по крайней мере, он сам считал. А чего? Кто заметил, куда этот паразит побежал после того, как сиганул из окна? Он, Колька. Жалко только, что ему не дали поучаствовать в погоне, а то он и там бы был не хуже прочих.

Кровосос, кстати, оказался знатный. Было ему лет за сто, он родился еще до революции, и, надо думать, за это время много народу успел выпить, за что теперь и понесет заслуженную кару.

Слов «упырь» или «вампир» в отношении этого персонажа не употребляли, поскольку даже Колька уже усвоил, что упырь – это упырь, а кровосос – это кровосос. Один был похоронен и потом уж поднялся из могилы, чтобы кровушки человеческой попить, другой, скажем так, до сих пор условно жив. Сердце бьется, кровь по венам гоняет, ногти растут. Какой же он упырь? Как есть кровосос.

Что до вампира…. Ровнин не любил чужеземные слова, особенно когда есть свои, не хуже.

А вот по поводу заслуженной кары – этот момент Колька так и не понял. За цыкающим зубом и злобно глазеющим по сторонам злодеем приехали два крепких мужичка в черных и длинных прорезиненных плащах, надели ему на башку мешок с каббалистическими знаками, сковали руки и ноги серебряной цепью (отдельские обошлись только наручниками из однородного металла) и увели с собой, к невзрачному микроавтобусу, который они подогнали аккурат ко входу. Вывели они кровососа из здания, забросили внутрь машины и уехали, даже «Пока» не сказали.

Кто это был, куда они душегуба повезли – Колька так и не понял. А объяснять это ему никто не стал, даже Тит Титыч ушел от ответа. Впрочем, Колька и не настаивал – он уже понял, что здесь иные знания и впрямь могут выйти боком, так что – не говорят и не надо. Всему свое время.

Вторым поводом для раздумий было неожиданное, но очень приятное знакомство с девушкой. Не просто девушкой, – а очень красивой девушкой с совершенно замечательным именем Полина. Это вам не Лена какая-нибудь или Вика. По-ли-на! Музыка, а не имя.

Колька не был мастаком знакомиться с девушками на улице. Нет, застенчивым его назвать было трудно, но одно дело, когда «зацепишь» барышню на вечеринке там или в клубе, и совсем другое – вот так подойти, познакомиться, ни с того ни с сего. Это только в кино такие вещи просто проходят, а в жизни – фиг.

Но очень уж Кольку девушка зацепила. Вся она была какая-то такая солнечная и шла так, как будто летела.

Колька ее увидел – и у него аж в груди что-то екнуло. Не то, чтобы «Это та, которую я ждал всю жизнь», но очень близко к тому.

– Девушка – как с обрыва в воду кинулся он за стремительно удаляющейся красавицей – Девушка, подождите?

– Да? – насмешливо уставились на Кольку два голубых глаза, в которых он прочел сразу все – и как он забавно сейчас выглядит, и то, что сейчас его отошьют, потому как на улицах приличные девушки не знакомятся.

– Я не знаю, что сказать – признался Колька и даже развел руки в стороны, показывая, как безнадежно его положение – Но вы мне очень понравились.

– Прямо очень-очень? – чуть насмешливо поинтересовалась девушка.

– Да – закивал как болванчик Колька – Но я все равно не знаю, что вам сказать такого, чтобы вы со мной согласились в кино сходить. Ну, или еще куда.

– А если в консерваторию? – поинтересовалась девушка, на этот раз уже серьезно – На Щедрина, на «Запечатленного ангела»?

– На ангела – так на ангела – сразу же согласился Колька – Только я сразу вам признаюсь – я в такой музыке не сильно разбираюсь.

– Ну, это видно – склонила голову к плечу девушка – Но все не так уж безнадежно, как мне думается. Где Московская консерватория-то находится, хоть знаете?

– Найду – заверил ее парень.

– Н-да – девушка провела рукой по своим светлым недлинным волосам – Как вас зовут, замечательно невежественный юноша?

Вот так и познакомились. А вчера они сходили в эту самую консерваторию. Ну, концерт Кольку, понятное дело, не слишком впечатлил, он к такой музыке был и впрямь равнодушен, но зато потом они еще два часа гуляли по апрельской Москве и разговаривали о разном. И ради этого можно было бы прослушать не только всего Щедрина, но еще Бизе с Григом в придачу.

А еще Кольку похвалил Ровнин и сказал, что его испытательный срок, пусть и негласный, окончился, а потому он может считать себя полноправным сотрудником отдела 15-К. Впрочем, о полноправности говорить пока все-таки не стоило. По зарплате он вроде как с самого начала сотрудник по всем статьям, а по жизни – стажер, и что конкретно он должен сделать для того, чтобы перейти на следующую ступень, ему было неизвестно. Впрочем, этот факт Кольку тоже сильно не печалил – учиться тут надо и учиться на совесть. Это тебе не бухариков ловить, и даже не уголовников. Тут порвут вмиг и даже не поймешь кто.

Так что на бушующего Германа задумчивый парень посмотрел мельком и особого сочувствия не проявил.

– Нет, я всегда знал, что мы филиал Ноева ковчега – буянил тем временем оперативник – У нас тут и каждой твари по паре в наличии имеется. Ну, или просто представлены их, тварьские, демонстрационные образцы. Но тонуть-то зачем?

– Утонул «Титаник» – задумчиво сказал Колька – Ковчег, он же вроде наоборот?

– Что «наоборот»? – уставился на него Герман.

– Не утонул – пояснил Колька.

– Кто не утонул? – чуть ли не в голос проорал Герман.

– Ковчег – протянул Колька, пребывая в своих мечтах – Ноев. Я в кино видел.

Герман сжал кулаки и погрозил ими потолку. Смыслом этой пантомимы было то, что кто-то сверху решил над ним, над Германом, поиздеваться в этой жизни, а потому определил ему местом работы этот дом, где нет ни душевного, ни бытового комфорта.

В этот момент грохнула дверь, и на пороге появился шкафоподобный кавказец, со свежеутренней щетиной на подбородке.

– Чего надо? – без излишней вежливости поинтересовался у него Герман. В политкорректности и толерантности он и до того замечен не был, а сейчас, после всех этих мокрых дел…

– От тебя – ничего – кавказец посмотрел налево, потом направо.

– Генацвале, тут не проезжая часть – Герман оперся о стойку, за которой сидел Колька и нехорошо прищурился. Судя по всему, интернационалистом он не был – Место, где ездят самоходные арбы, по-нашему – машины, оно не здесь, а в другом месте.