В центре циклона - Алиса Лунина Страница 23

…Это была мощная, красивая лавина, охватившая большой фронт. Увидев ее, он понял, что всю жизнь ждал этого момента. Его белая смерть стремительно набирала скорость. Она была живая – дышала, волновалась, разгонялась, она звала его. Он принял вызов.

Зная, что единственный способ выжить в лавине – «плыть» в ней, он отчаянно работал руками и ногами, стараясь забирать к ее ближнему краю. Это была настоящая схватка, честный поединок со стихией, и он его выиграл. Он смог выбраться – белая смерть коснулась его своим дыханием, взяла в руки и… отпустила. Он получил вторую жизнь.

А потом все пошло по плану. Свидетели и служащие отеля, видевшие, как он уходил в горы, тем же вечером сообщили в полицию, что постоялец не вернулся. В шале русского лыжника обнаружили лишь «забытый» им в тот день лавинный датчик и документы. В итоге полиция пришла к выводу, что цепь трагических случайностей и опасные погодные условия, привели к гибели сумасшедшего русского олигарха. В принципе, такая смерть не казалась странной – ежегодно в Альпах таким образом гибнет много людей.

Дальше все было просто – в то время как полиция зафиксировала смерть Максима Александровича Четверкова, он начал жизнь по новым документам, с новым именем, и в другой стране.

Глава 7

Конец декабря

Урал

Данила бережно перелистывал пожелтевшие от времени страницы. Оказывается, Елена начала дневник, еще будучи подростком, и писала в него, с большими перерывами, на протяжении девяти лет. В сущности, это были обычные девические записи: романтические стихи, мечты, мысли о любви, но Данила читал эти страницы с нежностью, открывая для себя в образе матери что-то новое. К концу дневника Елена повзрослела и посерьезнела, в ее рассуждениях появилась некая зрелость, она рассуждала о медицине и своей профессии, строила планы на будущее, но ничего странного, ничего такого, что могло бы показаться необычным, загадочным, в ее дневнике Данила не находил. За исключением, пожалуй, одной записи…

Данила несколько раз перечел сбивчивые и эмоциональные строки матери: «Моя жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ этой странной встречи. Я боюсь Его и в то же время чувствую, что меня к Нему тянет. Мне кажется, на меня надвигается что-то темное, стихийное, какая-то сила, которой я не могу противостоять…»

На этом дневник Елены обрывался. Данила обратил внимание на то, что несколько страниц, следующих за этим признанием, были вырваны. Посмотрев дату записи и сопоставив ее с годом рождения матери, Данила определил, что Елене тогда было двадцать четыре года, и примерно через год у нее родился он.

Перелистнув последнюю страницу дневника, Данила вдруг увидел выцветшую фотографию. На снимке была запечатлена его мать в белом платье, с букетом цветов в руках, в компании темноволосого мужчины средних лет. Незнакомец в щеголеватом светлом костюме уверенно обнимал Елену за плечи. Присмотревшись к мужчине, Данила охнул: тот был точной копией его самого; черты лица, и даже нечто в выражении лица незнакомца подтверждали их несомненное сходство. «Это мой отец», – понял Данила. Там же, в ящике стола, он нашел написанное от руки то ли письмо, то ли записку следующего содержания: «Елена, позволь мне позаботиться о Даниле. Если вам с ним понадобится помощь, ты всегда можешь обратиться ко мне». Далее шли цифры, очевидно телефонного номера, и стояла подпись: Макс.

«Кто такой Макс? Мужчина с фотографии, мой предполагаемый отец? Но по отчеству я – Владимирович, как и мать, – задумался Данила, – хотя, скорее всего, мать дала мне не только свою фамилию, но и свое отчество. Вероятно, она хотела, чтобы ничто не напоминало об отце ребенка. Но почему? Что же там случилось такого, что она постаралась стереть любые воспоминания о той истории? Что заставило ее сменить фамилию и переехать на Урал?» Данила вспомнил слова тети Ани: «Лена словно от кого-то скрывалась». Что же, следовало признать, что он запутался в загадках. Единственная зацепка, которая у него сейчас была – это телефон этого самого незнакомого Макса. Данила вложил найденную фотографию и записку в материнский дневник, и бережно убрал тетрадь в рюкзак, решив забрать ее потом с собой в Москву.

«Ночь, семейные тайны, полузаброшенная деревня, не хватает только призраков!» – с грустной иронией подумал Данила, и в ту же минуту услышал доносящиеся откуда-то сверху странные звуки. Шорох усилился. Данила взял фонарь, и по лестнице забрался на чердак. Посветив, он увидел метнувшуюся по полу тень. «Крысы, что ли?» – предположил Данила, но вдруг услышал мяуканье. Брошенное им в темноту «кыс-кыс» отозвалось доверчивым мяу, и тут же из темноты возникла худая, драная кошка невообразимого ржавого цвета.

– Ну, заходи на огонек, – пожал плечами Данила, оставляя дверь с чердака в дом приоткрытой, – гостьей будешь.

«Ржавая» кошка мгновенно шмыгнула в комнату и протяжно заорала, требуя еды и внимания. Данила порылся в шкафу, нашел там рыбные консервы и открыл банку для «ржавой»: угощайся. Кошка оказалась такой голодной, что едва не сожрала содержимое консервы вместе с банкой; наевшись, она свернулась клубком на стуле рядом с печкой и заснула.

Данила глянул в окно – снег все так же мел, засыпая домишко, деревню, лес. Вьюга завывала по-звериному зло. Данила подбросил еще дров в печь, лег на диван и укрылся одеялом. Спать, спать, как говорила мать: «утро вечера мудренее, утром со всем разберемся…»

Однако уснуть не удавалось, сон не шел. Вместо сна к Даниле пришла рыжая нахалка: раз – и прыгнула ему на грудь. «А я здесь буду спать, не возражаете?» Данила возражал, и попробовал спихнуть кошку, но та через минуту снова пристроилась ему на грудь и замурлыкала.

– Ладно, – смирился Данила, – вместе, так вместе.

Как ни странно, но именно кошачье мурлыканье его успокоило, и вскоре он задремал.

* * *

Конец декабря

Москва

Четверг рассказывал так, что Ая сейчас словно бы видела снежные пики, уходящего в горы человека, его борьбу со стихией… Что-то в этом было завораживающее – в самом тембре голоса Макса, его умении подбирать образы и слова. Когда он замолчал, Ая очнулась от своего невольного гипноза.

Полумрак огромного зала, шахматная доска на столе, снег за окнами. В тишине слышно, как потрескивают в камине поленья.

– Что же было дальше? – не выдержала Ая.

Четверг пожал плечами:

– Новая жизнь, разумеется. Три года я колесил по миру, а когда странствия мне окончательно