Цирк - Анастасия Антоновна Носова Страница 24

Оля пробежала к служебному входу и замерла около приоткрытой двери гримерки Огарева.

– Я знаю. – Голос наставника растекался по цирку. – Я знаю, что это она.

Оля толкнула дверь и увидела Огарева: он сидел посреди жуткого бардака, а жуткий бардак витал вокруг него в воздухе. Огарев был похож на индийское божество, и предметы левитировали, исчезали и появлялись как будто сами по себе, а не по указанию наставника. Сначала предмет становился похожим на тень, сливаясь с самыми глубокими тенями в комнате, окрашивался в серый неприглядный цвет, а потом и вовсе растворялся и так же возникал снова – только в обратном порядке.

– Это всё и правда – темнота? – спросила Оля с нажимом на последнем слове, хотя этого не требовалось. Слово выделяло себя само – пафосно и неминуемо.

– Не только она, – уклончиво ответил Огарев, не поднимаясь с пола, даже не глядя на Олю. – Дело еще и в том, кто с ней говорит.

– То есть если я говорю с темнотой, я буду делать свои собственные штуки?

Огарев усмехнулся:

– В общем-то, да. Ключевое слово тут «если».

Оле нельзя было так говорить. Любое «если бы» она считывала как вызов. Огарев это знал, Огарев этим пользовался. Огарев всегда поступал так, как было нужно ему или темноте. Теперь уже Оля не могла с точностью сказать, принадлежит ли Огарев себе. И можно ли вообще принадлежать себе, блуждая по закоулкам темноты много лет? Оля шла домой, и утренние тени над городом рассеивались. Светать начало в пять утра. Если бы ей встретился на пути хоть один прохожий, он бы сразу заметил, что рассвет идет перед ней, килем корабля рассекает тьму под ее ногами.

Глава 6

Премьера

Сентябрь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Болезнь почти отступила в день премьеры. Только вот Оле хватало и других сложностей: летние каникулы кончились, началась школа. В первые дни учебы Оля увиливала от уроков под предлогом болезни, но, когда кашель ослаб, увиливать стало сложнее. Мама знала, что каждое утро Оля все равно убегает в цирк. В конце концов мама поставила условие: утром – уроки, днем – все остальное. Оля вопреки запретам репетировала до ночи и стала приносить домой трояки по всем предметам. Она часто просыпала первый урок и бежала ко второму.

Недостаток репетиций тоже сказывался. Оля нервничала перед премьерой. Ноги и руки немели, под ребра как будто вживили металлическую пластину, которая мешала дышать, ходить, двигаться. Оля боялась, что произойдет все и сразу: она забудет программу, не выйдет вовремя, не подготовит правильно реквизит или закашляется, собьется в самый ответственный момент. В новом шоу Оля была антагонистом Арлекино, и ей казалось, что она таки заразилась от Пьеро вечной грустью и привычкой всего бояться.

Номер, который так долго продумывал для нее Огарев, все же был поставлен, но крупные шары, которыми грезил наставник, не подходили для жонгляжа – их заменили на черно-белые сверкающие кольца. Еще поменяли цветовые решения: манеж погружался во мрак, Оля выходила работать в белом – это упрощало задачу техникам и соответствовало программе.

Тут же, в первом отделении, Оля должна была ассистировать в новом номере Симы вместе с Огаревым. В номере оставили только индийскую тематику, а остальное поменяли: Арлекин, Коломбина и Пьеро, попадая в Индию, должны были разбрасывать по манежу цветные шифоновые платки, пока Сима под аплодисменты зала приземлялся на ковер и «заряжался» для финального обрыва. За левитацию «цветного тряпья» отвечал, конечно же, Огарев (незавидное название платкам дал тоже он).

Оля прошла свой номер под аплодисменты, к которым осталась глуха. Она не успевала за музыкой и слышала это отчетливее, чем аплодисменты. От этого неуспевания и суеты чесалось в горле и хотелось то ли чихнуть, то ли выругаться, но было нельзя, и Оля послушно подпрыгивала и бежала со своими кольцами в том направлении, в котором должна была. Белый костюм с шифоновыми длинными рукавами нежно укутывал ее шею и локти при очередном повороте, и, когда кольца ложились в руку одно за другим так же стройно, как до этого они катились за кулисы под руководством Огарева, Оля заподозрила наставника в жульничестве. Когда музыка кончилась, она, не поклонившись зрителям, вылетела за кулисы, оставив в воздухе только бело-золотистую пыльцу, которая по задумке сыпалась с ее рукавов в конце номера.

– Это вы мне помогали! – выкрикнула она, схватив Огарева за лацкан сюртука.

Ткань под ее пальцами затрещала, но Огарев остался спокоен.

– В зрительном зале всегда слышно, если за форгангом что-то происходит, – прошептал Огарев, и Оля вспомнила, что он учил ее соблюдать тишину за кулисами.

– Это вы! – продолжила она обвинять Огарева, но теперь уже шепотом. – Дядя Паша, зачем вы так?

В горле у Оли накопились и кашель, и слезы, она пыталась сдержаться, но против своей воли разревелась. Огарев бормотал что-то утешающее, но Оля замкнулась. Удивительно, но в слезах ей стало легче дышать, она наконец откашлялась, в гортани перестало свербеть, легкие свободно наполнились воздухом, в котором не было ни удушающего запаха циркового ковра и животных, ни намека на темноту, которая пахла для Оли одеколоном Огарева.

Оля вздохнула и сняла голову с плеча наставника. Огарев пошел в манеж с мокрым от ее слез воротником, и, когда вернулся, Оля стояла уже переодетая в индийский вариант ее костюма – нежно-голубой. От белого они отказались после замечания Сан Саныча, более осведомленного об индийских традициях. «Белый – похоронный», – сказал он, наблюдая, как портной бегает вокруг Оли с кусками белой, раскроенной под рукава ткани.

– Помни, важно то, что делаешь ты, – сказал Огарев очень серьезно, когда они снова пересеклись за кулисой. – А ты делаешь многое. И поверь мне: когда в цирке никто тебе не поможет, ты этот день запомнишь как самый черный в твоей жизни.

В номере Симы Оля выходила с улыбкой, несвойственной Пьеро, и только Сима и его глухонемая подружка, игравшая роль Коломбины, проходя или пролетая на канате мимо нее, замечали, что глаза у Оли болезненно поблескивают, а губы, растянутые в улыбку, дрожат от обиды.

– Я ничего не сделала сама, – сказала она Огареву вместо того, чтобы поздравить наставника с премьерой. – Я без вас ничего не умею.

Отгремел финальный номер. Мимо них проходили артисты, смеялись, договаривались, в какой гримерке накроют стол в честь премьеры. «С началом!» – слышалось отовсюду. «С началом!» – повторяли они друг за другом. «С началом!» – даже цирковой попугай