Дитя Дракулы - Джонатан Барнс Страница 25

Когда выходишь из отрочества и вступаешь в самую золотую пору жизни, время кажется уже не магическим, а просто очень, очень медленным – словно счастливая юность останется с тобой навсегда, вечный миг красоты и изящества. Но это иллюзия, и однажды время начинает убыстряться: сначала прибавляет шаг, потом удваивает скорость и наконец мчится вихрем к ждущей тебя могиле. Годы проносятся столь стремительно, что не успеваешь ни насладиться ими, ни оценить их разнообразие, а потом вдруг, без всякого предупреждения, в один прекрасный день ты просыпаешься и обнаруживаешь, что состарился.

Все это я излагаю здесь как для того, чтобы упорядочить свои мысли на сей счет, так и для того, чтобы исподволь подойти к рассказу о событиях, происшедших с моей последней записи.

Мне сказали, минуло одиннадцать дней, хотя у меня впечатление, будто многие месяцы пролетели за считаные секунды, настолько спуталась и смешалась в моей голове вся хронология. В памяти сплошные провалы, просто непроницаемая тьма, и все. Но означает ли это, что я находился без чувств или что мой мозг просто стер страшные воспоминания, щадя мой рассудок, – право, не знаю. При свете дня я склонен верить в первое. Однако с наступлением ночи именно второй вариант начинает казаться единственно достоверным объяснением событий.

Достаточно сказать, что я мало чего могу предложить потомкам в части воспоминаний о времени, проведенном нами в замке Дракулы. Последнее, что помню из нашей гибельной экспедиции, – это мучительно искаженное лицо Габриеля Шона с кровавой дырой на месте левого глаза и мои собственные истошные крики о пощаде. А до этого – только хаотичные образы и смутные проблески, как в разбитом калейдоскопе.

Всем сердцем надеюсь, что более ясные и отчетливые воспоминания о том периоде ко мне не вернутся.

Первое же мое реальное воспоминание после пережитого кошмара вот какое. Я проснулся в мягкой чистой постели и прищурился от света. Возле кровати сидел незнакомец: опрятно одетый малорослый мужчина с темными волосами, в изящном пенсне и с аккуратно подстриженной мефистофелевской бородкой, внешне напомнивший мне замечательного господина по имени мистер Тулуз-Лотрек[25].

Заметив, что я открыл глаза, незнакомец непринужденно и благожелательно улыбнулся.

– Ну, полагаю, вы снова с нами, – промолвил он. – Добро пожаловать, мистер Халлам. Я решил не уезжать, покуда не удостоверюсь, что вы благополучно вернулись в мир живых.

Разумеется, я сразу же хотел задать уйму вопросов касательно его личности, нашего местонахождения и состояния Габриеля Шона. Однако при попытке произнести слова обнаружил, что мое телесное существо предательски не слушается: язык, губы и зубы просто отказываются взаимодействовать, чтобы позволить мне вступить в речевое общение.

– Нет-нет, не напрягайтесь, мой дорогой, – заботливо сказал мужчина. – Ваше выздоровление, вероятно, потребует времени. Не пытайтесь говорить: не дай бог, рецидив случится.

Мне оставалось только смотреть на него, силясь выразить свою благодарность взглядом.

– Видел вас однажды на сцене, – продолжал он таким веселым и свободным тоном, будто мы с ним старые приятели. – В роли Банко, в шотландской пьесе[26]. Как сейчас помню сцену пиршества, когда перед новым королем появляется ваш призрак. – Предавшись воспоминанию, он мечтательно закатил глаза. – Вы, мистер Халлам, весь в белом… мстительный призрак из прошлого.

Должно быть, этот козлобородый энтузиаст говорил и дальше, но я ничего больше не помню. Ибо пока он произносил приятные похвальные слова, я опять погрузился в забытье.

Прежде чем все мои способности полностью восстановились, я еще раз ненадолго возвратился в чувство. Когда вновь осознал окружающую действительность, освещение в комнате было совсем другое, чем раньше, из чего следовало, что прошло довольно много времени. Мне показалось также, что лежу в свежих простынях. Вынырнув из тьмы беспамятства, я понял, что не один в комнате.

Любезного козлобородого мужчины и след простыл. Вместо него в нескольких футах от кровати стоял, разговаривая и не обращая на меня внимания, некий коренастый господин, в котором я, имеющий общее представление о медицинской братии, с первого взгляда опознал врача. А его собеседник? Да не кто иной, как мистер Габриель Шон, стоявший спиной ко мне.

Я услышал обрывок разговора.

Англичанин – доктору:

– Его надо поставить на ноги. Он очень важен для наших планов.

Доктор, кивая:

– Будет сделано, mein Herr[27].

– Деньги не проблема, применяйте любое нужное лечение, сколь угодно дорогое.

Я попытался заговорить, но усилие изнурило меня, так и не дав результата. Когда я снова начал проваливаться в глухой сон, зрение сыграло со мной престранную шутку. За мгновение до того, как упал занавес, фигура и облик моего молодого друга вдруг изменились, и вместо него моим глазам явился мужчина гораздо выше ростом и старше годами, одетый во все черное.

Видение стало медленно поворачиваться ко мне, и я помертвел от ужаса при мысли, что сейчас увижу лицо, принадлежащее не моему другу, а какому-то злонамеренному чужаку.

Как и прежде, мой мозг проявил милосердие: прогнал прочь жуткую галлюцинацию, а взамен породил беззвездную черноту моей внутренней ночи.

В следующий раз я очнулся сегодня утром, при ярком свете нового дня. В комнате никого не было. Пролежал в одиночестве, наверное, целый час, прежде чем ко мне вернулась полная ясность сознания, а с ней и способность чувствовать свое тело, воспринимать все болевые и неприятные ощущения в нем. Наконец я сглотнул, откашлялся – и с невероятным облегчением, граничащим с восторгом, понял, что в состоянии шевелиться и издавать звуки.

Я уже собирался попробовать встать с кровати, когда дверь мягко открылась и в комнату вошел Габриель Шон.

Первое, что бросилось в глаза, это широкая окровавленная повязка наискось у него на лице, которая, с одной стороны, уродовала моего друга, а с другой – придавала ему романтический вид раненого героя. Второе, что меня поразило, – он широко улыбался.

– Морис!

Затворив дверь, он стремительно подошел и сел на стул возле кровати.

– Добро пожаловать обратно к нам, мой дорогой!

– Да… – Мой голос звучал слабо, хрипло и словно откуда-то издалека. – Спасибо. Но… у меня… столько вопросов. Твой… глаз…

Габриель пожал плечами:

– Ужасный несчастный случай в опасном месте. Просто страшном, чего уж там. Помню смутно, но вроде бы я поскользнулся и упал. Илеана собиралась ограбить нас, видишь ли, а возможно, и сотворить чего похуже, но почему-то… да, должно быть, испугалась при виде кровищи и обратилась в бегство.

– Нам не следовало… – с запинкой пробормотал я. – Не следовало ей доверять.

– Знаю. И я получил суровейший урок в самых неприятных обстоятельствах. Но мы должны оставить все эти скверные дела в