Носорог - Антон Витальевич Демченко Страница 26

— Вдумчиво, один на один, а? — рыкнул я в ответ, стараясь не замечать сердитого сопения недовольной Фари под боком.

— Можно и так, — кивнул морячок, растянув губы в улыбке, в которой явно не хватало половины клыка. — По бобу с брата — матросу рубаха, а?

— Идёт, зелёный! Ждите сегодня вечером! — довольно хохотнул я. А что? Один на один, со ставкой в скеллинг на скеллинг… можно неплохие деньжата поднять. Главное, не жадничать… и постараться не превратить поединки в кабацкую драку.

— Грым, ты же не серьёзно, да? — вперив в меня сердитый взгляд невыразимо-синих глаз, проговорила Фари, когда порт Пампербэй растворился в серой мути за нашими спинами.

— Конечно, несерьёзно, — кивнул я в ответ, погладив малявку по голове. Та нахмурилась. Я вздохнул и, вытащив из кармана блокнот с карандашом, набросал: — Матросские поединки, они ж не до смерти. Да и калечить никто никого не будет, иначе потом никто с ними на стол не выйдет. Традиция! А так, матросам развлечение, мне приработок. Чем плохо-то?

— Мужчины… — недовольно протянула хафла и замолчала… до самого склада своей семьи. Так и доехали в тишине.

[1] Пядевый брус — здесь, брус толщиной в одну пядь (или 1/3 стопы или 4 инша или 12 зёрен или 120 линий или 1200 точек).

[2] Щёлкалки — здесь, обиходное в Тувре название дешёвых карманных часов, не имеющих не только стекла над циферблатом, но даже обходящихся без минутной стрелки.

[3] Чаберс — порода ящеров, используемых в бывшей метрополии в качестве упряжных животных.

Глава 3. Синий на синем не так заметен

— Фари сказала, ты сегодня опять в Пампербэй отправляешься, в эту «Акулу и перст», да? — пыхнув трубкой, лениво протянул Падди.

— Угум, — я кивнул в ответ, не отвлекаясь от вырезания очередного рисунка на камешке.

— Не надоело? Попадёшь ведь однажды на противника, который тебе голову проломит, — спросил мой собеседник. Я тяжко вздохнул и, отложив в сторону исчерченный квадратами и треугольниками камень, взялся за тонкий карандаш и блокнот. Подчиняясь телекинезу, грифель аккуратно заскользил по грубой бумаге, время от времени спотыкаясь о её шероховатости и выводя корявые, но всё же вполне читаемые буквы. А что? Тоже тренировка, ничуть не хуже резьбы по камню. Посложнее даже будет. Но и эффективнее.

— Я бьюсь честно. Морячки — тоже. Так что, даже если нарвусь на серьёзного рукопашника, жив останусь, — вывел я на желтоватом листе дешёвой бумаги.

— Честные моряки? — хохотнул белобрысый хафл, прочитав мои каракули. — Смешно. Плохо ты их знаешь, Грым. В матросы ведь набирают такое отребье, что даже в Норгрейт[1] принять побрезгуют. Бродяги, висельники, скрывающиеся от правосудия преступники…

— Например, невезучие мастеровые, рекрутированные по «пьяному набору»[2], или проданные родными в юнги, «лишние рты», — резко запрыгал по блокноту мой карандаш. Падди бросил взгляд на кривую строчку и, пожав плечами, вновь затянулся ароматным табаком.

— И они тоже, — выдохнув облачко дыма, кивнул он, неожиданно посерьёзнев лицом, и сразу утратив вид насмешливого юнца. — Но неужели ты думаешь, что «проданные» или «пропитые» были рады такому повороту судьбы, и смогли не озлобиться за время службы? Она, знаешь ли, на флоте совсем не сладкая, а усмиряющие ошейники, между прочим, действуют только в отношении хозяина контракта и его имущества. Ты же к таковым не относишься.

— Так и я не леденец, и защищаться умею… — я ощерился в ответ, не поленившись прорычать эти слова вслух, вместо того, чтобы вновь марать бумагу. Почему-то напоминание о существовании в этом мире так называемых «усмиряющих» или «контрактных», а по факту самых настоящих рабских ошейников — артефактов, созданных для контроля тех несчастных, которым не повезло получить такое «украшение» на свою шею, подняло во мне натуральную бурю негативных эмоций. Чую, что это как-то связано с моей прошлой жизнью, но как именно… эх, ладно. Хорошо ещё приступом дело не кончилось, а то мне сейчас только жестокой мигрени и не хватало!

— Тоже верно, — невозмутимо кивнул хафл, ничуть не испуганный ни моим рыком, ни оскалом, его сопровождавшим. — Но ты бы всё же поберёгся. Сестрёнка за тебя волнуется… и расстраивается, когда ты заявляешься на рынок с очередным фингалом на полморды. А я не люблю, когда Фари расстраивается. И дедушка не любит. Тогда уже он волноваться за внучку начинает.

— Дедушка, это да-а… — невольно передёрнув плечами, задумчиво протянул я и, почесав пятернёй затылок, еле успел поймать соскользнувшую с моей тыковки кепку.

С «дедушкой», точнее, четырежды прадедом Фари и Падди, мне довелось познакомиться не так давно, но старый Уорри Берриоз, седой как лунь франтоватый хафлинг, произвёл на меня неизгладимое впечатление. Посмотреть на него со стороны — круглый такой, улыбчивый живчик с ухоженными усами и бородкой-клинышком, сверкающий круглыми очочками и души не чающий во внуках, любитель хорошей шутки и рюмки послеобеденной настойки. Ну, душка же, не иначе. Вот только при нашем знакомстве глянул этот «душка» из-под кустистых бровей да поверх тех самых круглых очочков, и мне на плечи словно каменную плиту положили… эдак в сотню-другую подов[3] весом. Маг. Сильный, старый. Классический. А это вам не врождёнными свойствами-умениями хвастать. Опытный маг любого пользователя расовых умений, каким бы долгоживущим альвом или трау тот ни был, на одну ладонь положит и другой прихлопнет, только брызги в стороны полетят. В общем, хороший у Фари дедушка. Такого за внучку волноваться заставлять не стоит, да…

Вообще, чувствительность к чужой магии у меня отвратительная. На уровне «пока рядом с ухом огненный шар не пролетит, я и не чухнусь». Проверено неоднократно. Без экстрима, конечно, но… когда тот же Сонс, оказавшийся, кстати, ни много ни мало, патентованным подмастерьем классической магии, шутки ради водяным плетью сбил ворону, укравшую мясо с моего бутерброда, я разве что лёгкую щекотку ощутил от пролетевшего над головой магического заряда. А старый Берриоз только глянул в мою сторону при знакомстве, и меня чуть по полу прихожей его дома не размазало. Утрирую, конечно, и всё же разница ощутимая. Даже слишком. Но есть одно «но».

Уорри Берриоз, конечно, могучий старый маг, уважаемый глава немалого рода, и прочая, прочая…

— Хор-рошо, что он не мой дедушка, —