Какими мы стали - Ирина Иванова Страница 30

– Да чего тут… – хмурится Костя. Но не договаривает, послушно встает и включает чайник.

И чудится – или в нем мелькает проблеск надежды? Значит, не просто так рассказал; значит, смеет мечтать о прощении.

Непростая задачка.

Шумит чайник, Костя покусывает костяшку указательного пальца, за приоткрытым окном воет ветер. Лютый смотрит, слушает – и думает.

Вспоминает, как опасался надевать наушники, как мотался только на работу и обратно, в крайнем случае в магазин, точно никаких прогулок – особенно в одиночестве. Как на йольском корпоративе пошел просить помощи у лесной хтони – чтобы вернуться к ощущению себя-чудовища и перестать дрожать, потому что слова не помогали.

Как в тот день они с Тори ехали в офис, вцепившись в руки друг друга и оглядываясь на всех людей в темной одежде.

«Ты не обязан прощать. Такое не прощают. За такое можно мстить – кроваво и жестоко; и никто не осудит».

Но. Но. Но.

Костя наполняет его кружку кипятком, возвращается на стул и бросает взгляд исподлобья: ну как, мол, готов дать ответ?

– Видишь ли, – улыбается Лютый, – с точки зрения природы чудовище тут я. С точки зрения морали… Да, пожалуй, ты, потому что тыкать ножом в того, кто тебе ничего не сделал, – мерзко и низко. Но если подумать… как вообще судить, кто чудовище, а кто – нет? Особенно когда мы рассматриваем не всю жизнь, а отдельно взятый момент. – Он фыркает: – Я, знаешь ли, тоже не всегда правильно поступал; например, в детстве заехал когтями по лицу одному мальчику.

– Это не то же самое, – сгорбившись, отрезает Костя.

– Зависит от точки зрения. На моем горле и следа не осталось, а у него были три кровавые полосы. Потом зажили, конечно, но все-таки.

Кажется, Костя настроен спорить дальше: от него веет угрюмым, будто поздний осенний вечер, несогласием. И Лютый, вздохнув, превращает сложный разговор в привычное чаепитие, то есть заполняет крошечную квартиру умиротворением. «Выдохни. Успокойся. Расслабься. Все хорошо».

Замолчав на полузвуке, Костя разглядывает его хтоническую сторону – это ощущается как легкая щекотка. И выдыхает:

– Какой ты все-таки… жуткий.

Но – вот забавно – страх в нем мешается с искренним, детским любопытством. Может быть, не все внутри сгнило, есть еще надежда?..

– Скажу так: я выбираю не считать тебя чудовищем. Не только потому, что я весь такой добрый и хороший, но и потому, что постоянно считать кого-то чудовищем требует кучи сил. Я эти силы лучше потрачу на себя и свою жизнь. А вот как тебе думать, не подскажу. Решай сам.

Костя кривит губы – то ли обиженно, то ли чтобы не расплакаться. Отпивает чай, который не трогал с самого начала разговора, выдыхает:

– Значит, ты меня… нас… не ненавидишь?

– Я вас даже не боюсь, – пожимает плечами Лютый. Вспомнив про екнувшее сердце, прибавляет: – Ну, почти.

– Спасибо, – шепчет Костя. Потирает лоб и вытаскивает телефон. – Можно тебе на карту скинуть? Или, если нужна наличка, прогуляемся до банкомата.

Выходит, он услышал все, что хотел? Заказ можно считать завершенным?

– Можно на карту, – соглашается Лютый. И, диктуя номер, радуется, что вот-вот отсюда сбежит.

Хотя к концу разговор стал не таким уж плохим. Бывало и хуже.

«Странный мир, странные люди», – думает Лютый, идя к метро.

Если ты чего-то боишься – почему бы не узнать об этом побольше, не попытаться установить контакт, не подружиться, в конце концов? Вот как сделала Лена. Она ведь ни на кого с ножом не кидалась.

А если твой ребенок рассказывает… да пускай даже о фантазиях – зачем отталкивать? Почему не попытаться понять, не примерить на себя его картину мира, не подсказать, как этих фантазий не бояться?..

Эх, хорошо стоять в белом пальто – особенно когда пальто на тебе вовсе нет.

По пути попадается кофейный киоск, и Лютый, собиравшийся больше не налегать на кофе, застывает у меню. О, кажется, это из той сети, где работает Лена! У них прекрасный капучино на банановом молоке, нельзя не взять – пускай даже до зарплаты придется сидеть на пустых макаронах.

– Здравствуйте! – показывается у окошка светловолосый парень с бейджиком «Толя». – Что для вас?

– Здравствуйте, – кивает Лютый, – мне маленький капучино на банановом. Номер оставлял.

Диктуя цифры, он рассматривает Толю, потому что кажется, будто… Нет, наверное, ездил к похожему заказчику. Иногда люди бывают удивительно одинаковыми.

Капучино, как всегда, замечательный. Эх, вот бы все просто пили вкусный кофе и любили друг друга – или хотя бы не желали вцепиться в чужое горло ради мимолетного ощущения власти!

Лютый с улыбкой качает головой: это наивные мечты, которым никогда не стать реальностью. Мир слишком сложен для того, чтобы в нем нашелся универсальный рецепт спокойствия и счастья.

Но хочется надеяться, что хотя бы Костя, с любопытством смотревший на длинную зубастую морду, больше никогда не возьмет в руки нож.

Клуб любителей аморальной литературы

Всем, кто знает, почему существует этот текст

– До вторника?

– До вторника. И в чате проголосуй, не забудь!

Сентябрь принес долгожданную прохладу, наконец-то можно закутаться в кофту с павлиньими перьями и ежиться от прикосновений уже совершенно не летнего ветра к щекам. Но Тина, несмотря на погоду, все равно заходит за карамельным фраппучино – как и всегда после литературного клуба. Пока ждет, разглядывает меню на окнах киоска: давно изучила вдоль и поперек, но если раньше горячего не хотелось, то теперь, может, присмотреться к какао с чили? Уж очень интригует подпись-совет: «Возьми, когда нужно подбросить дров во внутренний костер».

В следующий раз – обязательно. А сегодня – все по традиции.

– Карамельный фраппучино! – зовут из окошка.

Тина берет ледяной стаканчик, заботливо обернутый капхолдером, благодарит и, сделав глоток, вытаскивает телефон.

В названии чата гордо светится «Любители аморальной литературы»; и книги в опросе, конечно, одна аморальнее другой. Чем они только занимаются по вторникам, а?..

Планы на следующий месяц, значит? Пусть будет «Людоед из тридцать второй квартиры» – читала только его, а перебрасываться словами всегда интереснее, чем молча слушать.

А теперь – домой: вдоль дороги, через мост, мимо парка. Иногда кажется: целая вечность. Но со стаканчиком карамельного фраппучино Тине все по плечу.

Вообще-то их книжный клуб назывался по-другому. Точнее, вовсе никак не назывался: клуб и клуб, он же чисто для своих, чтобы раз в две-три недели собраться в антикафе, посидеть хорошей компанией, поболтать о книгах – вживую, а не стуча по клавиатуре.

Но потом случились «Знакомые с детства слова»[8]. Сборник рассказов на границе мистики и магического реализма, полувымысел-полуавтобиография от хтони, провожающей людей на ту сторону, за грань, в смерть.

Книгу в клуб принес Лютый – случайно: сидел и читал, пока ждали остальных. Тина попросила посмотреть; пролистала первые страницы, пробуя на вкус стиль, поежилась от холода, притаившегося за строчками… А когда все собрались, предложила ее для следующего месяца.

И они влюбились – без исключения; каждый по-своему, в свой рассказ, в свой момент – но влюбились. Выписывали цитаты, собирали плейлисты и коллажи, сочиняли фанфики и даже думали, не сделать ли постановку по мотивам: Марк и Соня занимались в театральной студии и могли дать пару уроков.

Однажды Тина полезла читать отзывы – из любопытства. И наткнулась на совершенно разгромную рецензию, где книгу называли аморальной, а главного героя (он же автор) – чудовищем. «Да что он себе позволяет – так говорить о смерти, называть ее красивой! Смерть и красота – немыслимое сочетание, и надо быть извращенцем, чтобы так считать».

Она скинула ссылку остальным: «Вы слышали? Мы любим совершенно аморальную литературу!»

«Как же нам не стыдно:)», – ответил Лютый. А Соня молча переименовала чат.

Так их клуб обзавелся дурацким названием. И книги они с тех пор часто брали по принципу «чем аморальнее, тем лучше». Надо же имидж поддерживать – пускай и только среди своих.

Карамельный фраппучино заканчивается на середине моста – потому что мост ужасно длинный. Зато широкий: можно и неторопливых пешеходов обойти, и не бояться, что собьет бешеный самокатчик. Вот как раз один… а нет, этот не бешеный: не проносится мимо звенящим вихрем, а спокойно проезжает.

Точнее, эта: девушка с кислотными волосами, на спине куртки – принт в виде волчьего трупа, сквозь который прорастают грибы. Прищурившись, Тина кивает самой себе: хтонь. И улыбается, когда девушка, обернувшись, подмигивает – не человеческим глазом, а огоньком в глазнице птичьего черепа. Хтонической, значит, частью.

Тина не хтонь, но, так уж вышло, видит хтоней. А они чувствуют взгляд и не отказывают себе в удовольствии ответить.

Нормальным людям, наверное, положено вздрагивать, но Тина-то из клуба любителей аморальной литературы, к лицу ли ей бояться? Поэтому она спокойно переходит дорогу (наконец-то мост закончился!), выбрасывает стаканчик и направляется к парку.

Скоро будет дома.

«Надо напомнить про идею с постановкой, – думает Тина, ведя рукой по прохладному металлу ограды парка. – Что-то мы совсем про нее забыли».

В парке, как обычно,