Андрей Посняков - Семейное дело Страница 4

Лера деликатно кашлянула.

– Ты табуретку-то положь, положь, – опомнилась Агафья Михайловна. – На вот, топорик, без него-то окно не открыть.

– Гвозди топором вынимать? – удивилась девушка.

– Топором, топором… Зубы-то чай не железные?

– Зубами?

– Вот и я говорю: топором сподручнее. – И старушка резким движением протянула Лере инструмент. Та машинально схватила его, да замерла: в левой руке табуретка, в правой – топор. И, лишь увидев широченную ухмылку соседки, во все её оставшиеся пятнадцать, не более, зубов, сказала:

– Ты прям как «Рабочий и колхозница». – Пауза. – Только без рабочего пока.

Девушка смутилась и вернула табуретку на пол.

– Или не умеешь гвозди топором вынимать?

– Всё я умею, – хмуро бросила Лера.

После чего осмотрела раму, вставила лезвие в щель и навалилась на рукоять. По ушам резанул длинный скрип, но гвозди поддались, и фрамуга отворилась, впуская в затхлое помещение свежий августовский воздух, напоённый запахом яблок и трав.

– Молодец, крепкая, – одобрила старушка. – Ты откуда у нас взялась?

– Из Тихвина, по распределению приехала, – брезгливо стряхнув налипшую на руки паутину, ответила Лера. – ИЗО в школе преподаю и МХК…

– Чего-чего?

– Рисование и… И рисование, короче.

– А‑а‑а… Ходил ко мне рисовальщик… – Судя по всему, Агафья Михайловна была одинокой, давно одинокой, и пользовалась любой возможностью для разговора. – Афиши в Дом культуры рисовал про кино и концерты разные. Но непутёвым оказался – пьющим. В общем, прогнала я его.

– И правильно.

– Знаю.

Старушка строго посмотрела на девушку, но та ответила предельно твёрдым взглядом, надёжно подтвердившим, что она, товарищ (или госпожа) Кудрявцева, не какой-нибудь рисовальщик и путь свой отлично знает.

И путь сей был сопряжён со средним российским образованием.

– Учительница, значит?

– Ага.

– Грамотная…

– Ага.

– Молодая…

– Как видите.

– Вижу я, что берёзу надо давно спилить, – пробурчала старуха, кивая на кривую знакомую Леры. – Совсем из-за неё темно.

– Да пусть растёт…

– Мужиков водить будешь?

– Э-э… – Резкие переходы с темы на тему и так-то сбивали с толку, а этот вопрос и вовсе вывел девушку из равновесия. – А в Озёрске есть приличные?

– Искать надо, – улыбнулась старушка. – Я не нашла.

Она цокнула языком и, не прощаясь, направилась к выходу, легко помахивая прихваченным топором, Лере оставалось лишь развести руками.

А затем оглядеться, прикидывая, во что станет ремонт и что нужно купить, вздохнуть – до начала занятий оставалась всего неделя, – запереть все двери и тоже уйти, поскольку ночевать в своей новой обители девушке решительно не хотелось.

Выйдя из подъезда, она подняла голову – тёмное окно комнатушки показалось жуткой беззубой пастью, старческой пастью, – и вдруг почувствовала спиной чей-то взгляд, резко обернулась…

И никого не увидела. Маленький дворик пустовал, и лишь постукивающие по стеклу ветки оживляли его тишину.

И пустоту.

– Город маленький, а пытается вести себя как большой, – тихонько произнесла Лера.

Озёрск прищурился, но промолчал.

А девушка улыбнулась, довольная тем, что беззлобно поддела своё новое обиталище, надела шлем и завела скутер… Точнее, не скутер, а натуральный отечественный мотороллер «Вятка» выпуска одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого, купленный пару лет назад на блошином рынке в состоянии «металлолом», заботливо восстановленный и выкрашенный в гламурный ядовито-розовый цвет, так, что мотороллер стал походить на легендарную итальянскую «Веспу», с которой, собственно, когда-то и был скопирован.

Запустив двигатель, Лера уселась в седло и, мягко отпустив сцепление, покатила в гостиницу. Привычно привлекая внимание прохожих: мужчин – ладной фигуркой на приметном скутере, женщин – тем же, только чувства получались иными. Однако Лера с той же привычностью не обращала внимания ни на приветливые взгляды, ни на завистливые, полностью увлечённая одной-единственной мыслью: успеет ли она устроить ремонт до начала учебного года?

– Нет, конечно.

– Что «нет»?

– А вы рассчитывали на «да»?

– Что «да»?

– А что «нет»?

Пауза, во время которой собеседники недоумённо смотрят друг на друга, после чего следует логичный, а главное – своевременный вопрос:

– Вы сейчас о чём спрашиваете?

– А вы о чём говорите?

– О проекте.

– И что вы сказали о проекте?

– Я сказал, что всё, связаное с архитектурными планами, идёт не так, – категорически заявил Сулейман Израилович. – Не будь я Кумарский-Небалуев.

И топнул ногой.

Анисим вздохнул.

И посмотрел на Пихоцкого. Пихоцкий изобразил на лице уныло-доброжелательное намерение исполнить всё, что будет указано, но подсказывать ничего путного не стал. Прораб, Василий Данилович Шишкин, тоже не горел желанием общаться с бушующим архитектором, и в разговоре в очередной раз возникла пауза.

А происходил разговор в эпицентре обширной строительной площадки, ещё не грязной, не раскопанной, но уже размеченной и огороженной, оснащённой бытовками для строителей и многочисленным парком техники. При этом южная сторона площадки упиралась в стоящую в лесах усадьбу графов Озёрских, которой суждено было стать ключевым зданием будущего комплекса «Озёрский дворец» – круглогодичного курорта, созданием которого известное семейство Чикильдеевых загорелось настолько сильно, что руководить проектом был поставлен лично Анисим Андреевич – старший сын и главный наследник. Замысел был грандиозным: главное здание, коттеджи в лесу, спортивный комплекс, аквапарк с бассейном олимпийского размера, яхт-клуб… С деньгами тоже проблем не возникло: нашлись инвесторы и в Питере, и в Москве. А вот реализация забуксовала: конкуренты подключили экологов, возник скандал областного масштаба, и пока его погасили, сезон оказался практически потерянным: тяжёлая техника вошла на площадку в самом конце августа.

И тогда же в Озёрск прибыл Кумарский-Небалуев – наблюдать и присматривать.

И высказывать претензии.

– Я далеко не молод, Анисим Андреевич, но полон сил и энергии и не хочу, чтобы ваш прекрасный дворец стал последним объектом в моей потрясающей карьере. А он может стать! И не надо возмущаться, вы можете войти в историю как основатель ещё одного Болонского собора… Вы слышали о Болонском соборе? Его строят уже пятьсот лет и вряд ли достроят в обозримом будущем! И ваш дворец…

– Мы справимся, Сулейман Израилович, – примирительно произнёс Чикильдеев. – Я даже инвесторов убедил…

– Ха! Инвесторы! Инвесторы люди простые: спрятали сюда капиталы и довольны. Мы говорим обо мне! О…

Унылый Пихоцкий принялся тереть один рукав пиджака другим, как будто счищая прилетевшую грязь, глаза прораба остекленели, словно у солдата в строю, Анисим же снова вздохнул и подумал, что архитектора нужно было брать другого. Пусть даже более дорогого… Пусть даже втрое дороже.

Кумарскому-Небалуеву сказочно повезло, что руководителем проекта стал Анисим Андреевич Чикильдеев. Выпускник Санкт-Петербургского университета предпочитал иную, нежели его знаменитый на всю область отец, манеру общения, умел находить и общий язык, и компромиссы, благодаря чему и добивался своего. Пусть, может, не так быстро, как Чикильдеев-старший, зато без репутационных потерь.

Что же касается модного столичного архитектора – который и в самом деле создал замечательный проект, – то Анисим достаточно его изучил и пропускал ненужную трескотню мимо ушей.

А вздыхал исключительно от того, что времени было жалко.

– Если погода будет – многое успеем до зимы, – вступил в разговор прораб. – Техники достаточно, народ работать готов, проект…

– Проект идеальный.

– Проект у нас есть, – произнёс Василий Данилович, покосившись на архитектора, и закончил: – Главное, чтобы охрана пьянство пресекала, потому что людей намного больше, чем планировали, и люди разные.

– Пихоцкий!

– Записал, – доложил Чикильдееву секретарь. – Поленному поставлю на вид.

Спиридон Спиридонович Поленный руководил охраной строительства, однако в производственных совещаниях участие принимал редко.

– И чтобы зарплату вовремя платили.

– За это я ручаюсь, – кивнул Анисим.

– На фундаменты, земляные работы и коммуникации я кладу месяц, – продолжил Василий Данилович. – Ну, может, ещё пару недель в октябре прихватим. Так что в зиму уйдём с минимальным отставанием от первоначального плана.

– Очень хорошо, – усмехнулся Сулейман. – Очень надеюсь.

Сколько Сулир себя помнил, он всегда любил строить. С самого детства. Сначала это были куличики в песочнице, на которые родители шумно умилялись и даже фотографировали на память; в школе пришло увлечение моделированием, но не кораблей-самолётов, а зданий и сооружений, на что Сулир-старший, уважаемый представитель ювелирной ветви санарахских Кумаров, уже посматривал косо; а когда последнее лето детства Сулир провёл в далёкой деревне, бесплатно помогая родителям друга строить дом, Сулир-старший окончательно вышел из себя. Он весьма серьёзно поговорил с сыном, упирая на бесперспективность увлечения физическим трудом в целом и безнравственность бесплатной работы в частности. В заключение беседы отец осведомился о дальнейших планах отпрыска, услышал «Архитектурный…» вместо желаемого: «Папа, я мечтаю пойти по твоим стопам…», тяжело вздохнул, но спорить не стал. И после школы счастливый Сулир Кумар отправился учиться строить. Причём учился с огоньком и азартом, каковых никогда бы не появилось, занимайся Сулир Кумар нелюбимым делом – такой уж он был человек. Точнее – шас.