Конверт - Артём Артёмов Страница 5

Скрип ржавого металла и похрустывание влажного бетона.

Я стремительно развернулся к Последнему Почтальону, уверенный, что он уже сошел со своего пьедестала и идет ко мне, чтобы наказать за прерванный сон. Разорвать мне грудь гнутыми крючьями арматуры, что осталась от его рук, вырвать конверт из мертвых пальцев и вернуть туда, откуда я посмел его извлечь. Может быть, в надежде на возвращение потерянного покоя, а может, потому, что некоторым вещам стоит оставаться во тьме.

Здоровая нога запнулась за что-то, бедро пронзило болью, и я рухнул на спину, в сырую пожухлую траву, глупо размахивая тростью в темноте, пытаясь отразить невидимую атаку. Но прошла минута, другая, а звук не повторялся, и не слышно было ни плесков, ни шагов, да и шорох листьев и ветвей больше не пытался нашептывать мне слова детского стишка. Я расслабленно вытянулся на неожиданно мягкой подстилке из увядших листьев и стеблей, вспоминая, как мы бежали тогда от этого звука.

Бежали, выкатив глаза от ужаса и проклиная в своих трепещущих маленьких сердцах тот миг, когда придумали все это и решили прийти сюда, чтобы обменять свои надежды на чей-то покой. Бежали потому, что в темноте на миг почувствовали рядом с собой присутствие кого-то еще, кого-то чужого, чуждого, разбуженного и призванного сюда нашим странным ритуалом. Бежал отважный Тоха, ловко отыскивая дорогу в зарослях и методично выводя нас самым удобным путем, бежал до смерти перепуганный Ник, хрустя ветками и по-заячьи попискивая, бежал отчаянный Шурка, но бежал последним, прикрывая тыл. И бежал я, следом за Ником, бежал, пока с воплем не растянулся на земле, угодив ногой в невидимую в темноте яму.

И тогда они вернулись.

Отважный Тоха, отчаянный Шурка и даже до смерти перепуганный Ник. Вернулись за мной.

Вставать было трудно, и тогда, и сейчас, но тогда рядом были они, а теперь была трость. Я поднимался, точно зная, что даже если Последний Почтальон будет стоять передо мной, склонившись в жутком неестественном поклоне, я не отдам ему конверт. Ни ему, ни Богу, ни дьяволу я не позволю отобрать у меня этот конверт.

Я хочу быть уверен, что никто и никогда его не откроет.

Последний Почтальон, конечно же, никуда не делся со своего извечного места, чтобы требовать конверт, судорожно заломленный в онемевших пальцах. Просто уставший от времени, сырости и влажности памятник выбрал именно этот момент, чтобы еще немного просесть, склониться еще ниже, теперь опустив бетонную голову почти до колен.

Я осторожно, словно взведенную мину, убрал конверт во внутренний карман пальто и устало захромал к далекому, еле заметному отсюда свету фонаря.

* * *

Сейчас, когда я пишу эти строки, он лежит передо мной. Потемневший, ломкий от времени и сырости конверт с рассохшимся клапаном, который держится лишь на маленьких бурых отпечатках детских пальчиков, что скрепили его надежнее сургучных печатей. Я думал, мне потребуется вся моя самоотверженность, чтоб раз за разом бороться с соблазном. После каждого несчастного случая, после каждого перелома и тяжелой болезни запрещать себе даже думать о том, чтобы прервать бесконечную черную полосу своей жизни, спустить тетиву и вздохнуть свободно в той реальности, где ничто не держит нас вместе. Я думал, мне будет трудно хранить наш союз, но это оказалось до смешного просто.

Давно ушел из жизни отважный Тоха, ушел тихо, во сне, от сердечного приступа.

Унесла жизнь отчаянного Шурика тяжелая болезнь.

Это не волшебство, просто судьба.

Только мы с Ником, два старика-разбойника, нет-нет, да собираемся вспомнить былое и помянуть ушедших товарищей. Но и в его глазах я вижу усталость. Жизнь прожита, и это, несмотря ни на что, была хорошая жизнь.

Сегодня я узнал, что болен, и эта болезнь обещает превратить последние годы моей жизни в полный муки ад. Натянутая тетива напоследок режет до крови, до кости. Но я уверен, если мне хватит сил не открывать конверт, то Ник уйдет первым из нас двоих, так должно быть.

И мне хватит сил.

Потому что я хочу, чтоб Ник до последнего мига помнил своих друзей, которые были рядом с ним всю жизнь. Помнил наши игры и победы, драки и посиделки. Помнил нас.

Потому, что Ник своим уходом навеки запечатает свершившееся волшебство.

Потому, что я единственный, кто знает, что написано в письме, и мне не нужно открывать его, чтоб проверить свое знание.

Потому, что я — единственный — не смогу прочесть это письмо, даже если открою конверт.

Потому, что даже полная боли и разочарований жизнь дорога мне, ведь в ней были Тоха, Шурка и Ник.

Потому, что отпечатки детских пальчиков на старом конверте, который лежит передо мной…

Их три.