Какими мы стали - Ирина Иванова Страница 5

– Скажу сомнительную вещь: признаваться нужно хотя бы для того, чтобы тебя отпустило. Что ответят – не так важно; но когда выстреливает внутренняя пружина, когда распускаются все узлы – это такой кайф. Правда, – Лютый морщится, – не очень хорошо вываливать на другого человека свои чувства: мол, теперь ты с этим разбирайся. Поэтому оно и сомнительно; хочешь – прислушивайся, хочешь – нет.

Разливая по кружкам кипяток, Рита прикидывает: смогла бы признаться только для того, чтобы не скреблось изнутри нетерпение, не распирала грудь влюбленность, не кружилась голова перед каждой встречей?.. Нет, наверное, если бы с другой стороны оставались предельно холодны, не стала бы лезть.

Но когда платят за кофе, когда на прогулке держат за руку, когда позволяют лежать головой на плече – это совершенно меняет ситуацию и кое о чем говорит, правда? И сколько ни подбрасывала монетку, всегда выпадало одно и то же: стоит рискнуть.

Дожевав наконец вафельный торт, Лютый отряхивает ладони.

– Ну что, помочь тебе с признанием? Если хочешь, придумаем что-нибудь необычное; а могу воодушевить на написание простого сообщения, и на этом разойдемся.

– Не-ет, давай придумаем! – мотает головой Рита. – Такое признание раз в жизни бывает!

– Тогда рассказывай, – Лютый приглашающе разводит руками.

Как ни сдерживайся, сквозь маску серьезности прорывается дурацкая улыбка. И Рита, отпив чаю, начинает рассказывать.

Зря ворчала: Лютый – отличный советчик! Он сразу накидывает с десяток идей, как устроить сам процесс признания и что подарить, аж глаза разбегаются.

Признаваться лучше всего на прогулке, либо в кафе, либо в парке, – чтобы, как шутит Лютый, беззастенчиво убежать, если что-то пойдет не так. А вот с подарком оказывается сложнее. Цветы, даже в горшках, Рита отметает, вспомнив жалобы на вечно умирающие растения. Конфеты – тоже: кажется, за столько недель знакомства ни разу не обсуждали вкусовые предпочтения; кто знает, какую начинку и какой тип шоколада лучше брать?

Предложение сделать открытку-коллаж неожиданно вдохновляет: рисовать не надо – уже отлично! А когда Лютый показывает фотографии игрушечных монстриков, которых вяжет его знакомая, Рита, взвизгнув, просит немедленно скинуть ссылку: такого точно надо взять, сколько бы ни стоил!

Они сходятся на том, что открытки и монстрика вполне хватит – не вываливать же всё сразу? А если сложится, то и про другие подарки можно подумать.

Лютый отпивает наверняка остывшего чаю и неожиданно улыбается:

– Знаешь, есть все-таки небольшое отличие хтони от человека.

– И ты молчал? – возмущается Рита, отрываясь от фотографий монстриков. – Нет, даже так: и ты мне соврал, что никакой разницы нет? И теперь улыбаешься?

– Это слишком сомнительная разница, – качает головой Лютый, – но я подумал, что тебе стоит знать. Хотя, если ты общаешься с хтонью, ты и так знаешь. – Сделав еще глоток, будто выдержав драматическую паузу, он продолжает: – Хтони, как правило, чувствительны к эмоциям. Чувствительны сильнее, чем люди, хотя, возможно, очень эмпатичный человек мог бы с ними потягаться. И если хтонь не закрывает глаза на очевидные вещи, то она прекрасно видит, что к ней испытывают. В общем, я хочу сказать, что на самом деле твоей хтони все давным-давно понятно и не нужно так уж сильно заморачиваться с признанием.

Уши теплеют – Рита и сама подозревала, что ее чувства и мысли более чем очевидны. Да и как им не быть очевидными, когда она и не старается их скрыть: если радуется, то до визга, если сердится, то до молний из глаз. Но признаться все равно хочется, потому что…

– Мало ли что там понятно! Я хочу сказать словами через рот. Ты никогда не думал, что в этом есть особенная магия: будто, говоря о чем-то, ты помогаешь ему стать более весомым, ощутимым, почти материальным? Вот вы просто ходите по городу, пьете кофе и болтаете о пустяках – а вот вы делаете это со знанием, что нравитесь друг другу, причем в романтическом смысле. Совсем другое дело, правда?

– Правда, – соглашается Лютый; и все-таки какая солнечная у него улыбка! – Тогда рад был помочь. Тебе нужно что-то еще или?..

Может, хватит терзать несчастную хтонь вопросами? Но всего один, самый крошечный, напоследок!..

– Расскажи, почему тебя называют Лютым. Хотя бы коротенько. Пожалуйста. И можешь забрать остатки торта.

– Едой мне еще не платили! – смеется Лютый. И предупреждает: – История ужасно скучная: все потому, что родители называли меня Лютиком. Ну ты сама видишь, какой я солнечный, а в детстве еще милее был; как не назвать? А мне, конечно, хотелось быть не цветочком, а страшным зверем, поэтому я переделал Лютика в Лютого. В итоге оно прицепилось, но теперь я Лютый просто так, без хищных подтекстов; например, потому, что родился в лютом феврале.

Надо же, как все просто. Но ни в жизнь бы не догадалась.

Забирать торт Лютый отказывается: тебе, мол, еще признаваться, это дело нервное, наверняка захочется сладкого. Поэтому Рита обнимает на прощание и, прижавшись щекой к плечу, тараторит: «Спасибо-спасибо-спасибо!..»

А заперев дверь, возвращается на кухню и пишет мастерице: «Здравствуйте! Можно купить вот этого замечательного монстра? Готова забрать в любой день».

Даже если она ошибается, если чувства невзаимны, если свидания не будет… Большеухий монстрик из ультрамариновой пряжи наверняка заставит улыбнуться и станет милым напоминанием обо всех днях, проведенных вместе. Не самый плохой исход, как ни крути.

Но хочется верить в лучшее – и Рита верит. Пускай все сложится.

Походи по городу

«Погуляй босиком, – посоветовала однажды Лена. – Городу понравится; тебе, я думаю, тоже».

Поэтому Тори, присев на лавочку, развязывает кроссовки. Так и не отвыкла оглядываться на чужое мнение, и потряхивает от мысли, что кто-то заметит, уставится, может, даже спросит: а что ты делаешь, зачем? Будь здесь мама – она окрикнула бы: «Ты с ума сошла? Это негигиенично! Представляешь, сколько всякой дряни остается на улицах? И никто их с щетками не моет, так, польют мыльной водой – и готово!»

«Негигиенично, – соглашается Тори. – Но мне очень нужно».

Прогулка босиком – один из многих шагов на пути к опоре на себя: что бы ни случилось, я буду на своей стороне. Однажды этот путь закончится, но пока – вперед и вперед.

После трех дней противной мороси распогодилось, можно даже куртку дома оставить. Тори, правда, накинула поверх футболки любимую рубашку с разноцветными лисами: лучше перестраховаться, вдруг налетит ветер? А станет жарко – уберет в сумку, не беда.

Не успевший прогреться асфальт холодит ступни. Какой он приятно шершавый, сколько здесь пыли, песка и мелких камешков… И как же сложно правильно ставить ногу, чтобы шаги не отдавались в пятках: в кроссовках-то все иначе!

«Я привыкну, – ободряет себя Тори. – Это ведь только начало».

А значит – сколько можно топтаться у лавочки? Прохожие спешат по своим делам и тонут в мыслях, им совершенно плевать на босоногую девушку: разве это самое странное зрелище? Вот если бы она в хтоническом облике гуляла!..

Тори поправляет очки, подхватывает кроссовки и неуверенно, оступаясь, шагает вперед. Лена была права: судя по теплой щекотке, городу нравится. Ей – тоже.

«Хорошо тебе одной?» – спросила мама, когда Тори заглянула в гости через пару недель после переезда. И так поджала губы, что захотелось то ли устыдиться и вернуться, то ли больше никогда не приходить.

Но Тори кивнула: «Хорошо». И за чаем долго пыталась донести, что она уже взрослая, что покидать родительское гнездо – обычное дело и для людей, и для хтоней; что чем раньше попробуешь самостоятельную жизнь, тем будет лучше. Мама, кажется, поняла, но не приняла до конца – сколько Тори ее помнила, она пряталась в скорлупе и старалась не привлекать внимания; когда речь заходила о том, чтобы рискнуть и попробовать новое (например, поехать в другой город на следующий этап олимпиады), – повторяла: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе; сиди и не ерзай». А если Тори пыталась расспросить про хтоническую природу, неизменно качала головой: «Живешь с людьми – будь добра вести себя по-людски».

Но это не помешало ей обнять на прощание и шепнуть: «Будь счастлива».

О, быть счастливой не так уж сложно, когда снимаешь отличную двухэтажную комнату! И когда у тебя совершенно прекрасные друзья.

С переездом помогали все, кто мог. Крис