Лев Жаков - Убить Бенду Страница 8

Тетушка помогла поддержать Анастасию.

– В дом, в дом веди, на кровать ее надо, умыть, осмотреть, – бормотала она. – Дядюшка-то как не рад будет, и надо же было такому случиться... Всегда так: только отпустишь их одних, сразу что-нибудь случается! А с Анастаськой всегда одни проблемы. И кувшин посеяли, вот дядюшка вам задаст... А с платьями-то что сделали, Дева Мария!

Женщины скрылись, Арчибальд остался один на пустынной улице. Но ворота снова открылись, и тетушка замахала ему:

– Заходите же, благородный господин, заходите!

Арчибальд поднял руку с зажатыми в ней поводьями обеих лошадей.

– Заводите их сюда, ничего за воротами оставлять нельзя! Заводите, я открою.

Женщина повозилась изнутри, и ворота распахнулись во всю ширь.

Двор был небольшой, чистый; гуляли куры, квохча, ковырялись в редкой траве. Как только рыцарь вошел, к нему рванулся с лаем крупный черный пес. Цепь натянулась, и он продолжил облаивать пришельца с места.

– Замолчи, Черныш! – Женщина махнула на пса передником, и тот заткнулся, но следил за всеми движениями рыцаря, иногда издавая низкое рычание.

На крыльцо выскочили двое круглолицых мальчишек. Пошатываясь, вышла Жанна.

– Чего вылупились, кыш отсюда! – прикрикнула тетушка на сыновей.

Из крепко сбитого сарая, прилепившегося к дому со стороны сада, показался, щурясь на солнце, босой парень.

– Возьми-ка у милорда лошадей да задай им корму! – велела тетушка, увлекая рыцаря в дом. – Не откажите в милости откушать, – бормотала она на ходу. – Мы люди бедные, но в гостеприимстве никому не откажем. Вот, присаживайтесь сюда, благородный господин, присаживайтесь. – И замахнулась передником на мальчишек: – Пошли вон, кому сказала! Марш на двор!

Пацаны исчезли с быстротой молнии, а в щели двери появились четыре любопытных глаза. Тетушка, хлопоча у плиты, не заметила этого. Споро собирая на стол, она не переставая говорила:

– Горе-то какое, сеньор, горе-то! Неужели Сластолюбчик Жан добрался и до этих дурищ... моих крошек, я хотела сказать! Ничего удивительного, они вечно крутятся около фонтана... то есть все время норовят убежать, свалив на меня все хозяйство. Такие ленивые! И ни к какому делу непригодные, только вышивать да читать умеют, а корову подоить, свиньям да курам корм задать – сколько я их била, пока научила! То есть... в общем, чего уж говорить, намучилась я, с тех пор как сестра моя, мать их, померла, прости, Господи, душу ее! Сама-то ничего не умела, развратница, выскочила замуж за дворянина, так думает, можно и забыть родных? Но как что – сразу: «Мария, Мария, ты у меня одна, позаботься о моих крошках». А о моих ты позаботилась, когда у тебя денежки водились?

Тетушка Мария резала хлеб и сыр, доставала из печи чугунок с супом, не замолкая ни на минуту, только утирая иногда глаза уголком передника. Затем поставила на стол перед рыцарем деревянную миску с дымящимся супом:

– Не побрезгуйте простым угощением, благородный господин!

Арчибальд не побрезговал: он не ел со вчерашнего утра. Тетушка, подперев голову руками, смотрела, как он работает ложкой.

– Позор-то какой, – вздохнула она. – Срам-то! На всю округу! Как я соседкам в глаза смотреть буду? Как расскажу? Охохонюшки... Обесчестили девиц, кто их теперь возьмет таких? Дядюшка придет – что скажет? В его-то годы такой стыд! Куда ты смотрел, Господи? И так-то еле сводили концы с концами из-за этих нахлебниц, а теперь и вовсе с голоду помрем... – Глаза тетушки увлажнились. – Куда их теперь, пользованных-то? И так приданого один короб на двоих! А теперь и вовсе жениха не найти, который на обесчещенных-то позарится! Ох, смерть моя пришла... Дядюшка придет – выгонит ведь обеих, ох выгонит! Кому ж они нужны-то теперь?.. – Тетушка давно говорила сама с собой.

Арчибальд с грохотом отодвинул миску.

– Куда выгонит? На улицу что ли? – резко спросил он.

Тетушка испуганно посмотрела на рыцаря:

– Да я разве знаю, куда они пойдут? Побираться ли, продаваться ли... Мое ли это дело? Муж мне голова – как скажет, так и будет. Мы люди бедные, нам доброта не по карману...

Рыцарь прикусил губу. Опустив красное от гнева лицо, он пошарил за пазухой и вытащил небольшой кожаный мешочек. Отложил в пояс три серебряные монеты, кинул мешочек тетушке, которая ловко поймала деньги и тут же припрятала в недрах юбок.

– Великодушный, благородный господин! – воскликнула она, прижав руки к груди. – Добрый сеньор!

Рыцарь встал.

– Позовите к Анастасии лекаря. Я уезжаю, но еще вернусь. И если узнаю, что с девушками плохо обращались...

– Что вы, что вы, господин рыцарь, ведь родная кровь! – радостно воскликнула тетушка и бросилась открывать двери.

Хмурясь, рыцарь вышел на крыльцо.

Из дальней комнаты выскользнула Жанна. Она переоделась в скромное домашнее платье, причесалась, и в ее внешности не осталось следов происшедшего, только глаза смотрели испуганно и грустно. Живой веселой девушки, которая утром болтала с Арчибальдом у фонтана, больше не было.

– Проводите меня до ворот?

Жанна кивнула в сторону комнаты и всхлипнула:

– Смотрит в потолок, ничего не говорит, не отвечает...

Рыцарь погладил девушку по голове.

– Пройдет. Не скоро, но это пройдет, поверь мне. Все будет хорошо. Надо только верить и молиться.

Она кивнула:

– Я проведу вас окольным путем. – И проскользнула вперед него во двор. – Наверное, стража вас везде ищет?

Тетушка повздыхала участливо, махнула платочком – и бочком прошла в комнату.

– Сейчас выйду! – пискнула она.

На нее никто не оглянулся. Босой парень вывел лошадей. Черный пес, развалившийся на солнцепеке, вскочил и зашелся лаем.

– Хватит, хватит, Черныш! – Жанна потрепала пса по голове. Тот немедленно замолчал и лизнул девушке руку.

Рыцарь взялся за луку седла...

Истошный женский крик вырвался из дома, приглушенный дверями.

– Тетушка?! – Жанна бросилась к крыльцу но тетушка уже вышла, пошатываясь, и опустилась на ступени, держась за сердце.

– Анастасия... – прошептала она, дрожащей рукой указывая на дверь. – Анаста... – И потеряла сознание.

Жанна, подобрав юбки, перепрыгнула через тетушку и скрылась в доме.

Веки женщины дрогнули, она моргнула и посмотрела на рыцаря.

– Столько крови... – прошептала, опираясь на плечо Арчибальда, пока он помогал ей подняться. – Кровь, боже мой, все испачкано...

Рыдания Жанны были слышны еще в коридоре. Поддерживая тетушку, рыцарь вошел в маленькую опрятную комнатку.

На низкой кровати под окном лежала Анастасия, одна рука свешивалась с кровати, полусогнутые пальцы касались выскобленного до белизны дощатого пола.

– Боже, боже... – повторяла тетушка, прижимая ко рту платок.

Жанна рыдала, обнимая мертвую сестру.

Арчибальд, высвободившись из цепких тетушкиных объятий, подошел ближе. Лицо Анастасии было строгим, глаза закрыты, губы бледно-голубые, правая рука, держащая нож, разжалась и сползла на грудь, где осталась, белая на красном пятне. Кровь пропитала лиф, и сквозь красноту проступал рисунок на ткани – маленькие черные лилии.

Глава вторая

По тихой извилистой улице, зажатой между заборами, прошел вечер. Солнце присело за стены замков, и жара, впитав всю дневную грязь, пыль, пот, посерела. Вдоль оград из крашеных досок, привычно сутулясь, пробирался нищий. Растрескавшаяся глинистая земля царапала голые ступни, поэтому нищий старался идти по краю улицы, где трава была еще не вытоптана и торчала мягким ершиком. Иногда нищий останавливался, поднимал ногу и, ругаясь под нос, осторожно, чтобы не порезаться, вытягивал застрявший между пальцами лист или стебель. Иссушенная небывалой жарой трава стала острой и ранила даже задубевшие ступни босяка. Юлий же не имел никакого желания причинять себе лишнее неудобство, особенно теперь, когда жизнь могла повернуться другой стороной. То есть совсем другой.

Около высоких ворот с клыкастыми мордами он остановился. Огляделся, прислушался. Со двора доносились голоса, женский плач, причитания. Юноша приподнялся на цыпочки и заглянул через забор. Залаяла собака, и нищий присел, успев заметить заплаканных соседок на крыльце. И еще взнузданного вороного коня и груженую кобылу мертвого оруженосца.

Пес не унимался. Юлий перешел на другую сторону улицы, завалился в подсохшую и потому не жалящую крапиву. Брехливую дворнягу успокоили криком, и снова только рыдания да причитания зазвучали в переулке. Воздух между крышами синел, спускалась прохлада. Пыль улеглась, хотя здесь ее и было немного.

Послышались голоса. Юлий вжался в траву и навострил уши.

Со стороны церкви, ведомый зареванной теткой, быстро шел священник. Женщина семенила чуть впереди и скоро-скоро говорила, постоянно оборачиваясь. Священник хмурил брови, поджимал губы... Ворота открылись, пропуская обоих, и закрылись. Нищий, подбежав к забору, снова привстал на цыпочки. Соседки посыпались с крыльца, прижимая платки к глазам или ртам. Едва успев отскочить, Юлий сгорбился у ворот. Когда женщины вышли на улицу, он приблизился, хромая, и запросил гнусаво: