Последнее желание - Евгения Бриг Страница 9

– Ненавижу похороны, – буркнул парень, тоже опускаясь рядом. Приступ гнева и дурноты постепенно затихал, оставляя за собой неприятную слабость и ноющую боль в груди. На месте остановившегося сердца.

– Никого еще не встречала, кому бы они нравились, – хмыкнула Яра. – Люди упорно шутят на эту тему, но результат всегда один – скорбь и слезы. Так и не знаешь, что лучше. Быть добрым и хорошим, чтобы тебя любили, но потом горевали на твоих похоронах, а потом еще долго-долго плакали, вспоминая. Или как-нибудь перебиваться всю жизнь с плохого на никакого, но потом и не причинять боль своим близким? Похоронят спокойно, да и забудут. Без всей этой боли и слез.

Леша хмыкнул в ответ. Он как-то не задумывался раньше о таких тонких материях, да и в его окружении не находилось желающих поговорить на мрачные темы. Всем позитив подавай.

Больше Яра ничего не говорила. Они просто сидели бок о бок, думая о своем, однако Леша буквально чувствовал, как между ними протягивается тонкая, крепкая нить. Такое ощущение бывает, когда встречаешь «своего» человека. Вот, вроде бы, был незнакомец, а после короткого разговора понимаешь, что это у вас всерьез и надолго. И не обязательно речь идет о романтических отношениях. Леше, правда, такие люди почти не попадались. Одним был брат, вторым – единственный школьный друг, да и тот переехал за границу. Вот и все. А теперь, кажется, вот – эта странная девушка. Или просто ему хочется дружеской поддержки, и он готов увидеть ее в любом подходящем объекте? А может смерть так меняет взгляды на жизнь?

Парень снова хмыкнул и в то же мгновение помрачнел. Тревога и страх вернулись по щелчку пальцев, стоило увидеть, как из дверей морга потянулись люди. В голове гонгом прокатилось: «выносят».

Он вскочил как раз в тот момент, когда показалась четверка крепких неопрятно одетых мужиков, несущих блестящий лакированный гроб. Яра встала рядом, встревоженно глядя на парня.

– Леш, может, не надо? – робко спросила она, но по ее лицу было заметно, что положительного ответа она и не ожидала.

Леша лишь покачал головой. Он не может уйти. Просто не может.

– Пойдешь в автобус?

– Не хочу. Я знаю, куда меня повезут. Мы можем… переместиться? Ты можешь? –рвано спросил он, почти задыхаясь от кипящих внутри эмоций.

Яра протянула руку и обхватила мягкими прохладными пальцами его окровавленную ладонь. Леша повернулся и вдруг как-то разом утонул в ее черных глазах, которые пристально смотрели сквозь него. Деревья, дорога, люди, автобус – все сдвинулось, заворачиваясь в тугую разноцветную спираль. А потом пространство вновь расправилось. Но уже другое. Тощие березки вперемешку с елками и, насколько хватает глаз, тонкие оградки и разномастные памятники, укрытые пухлым одеялом опавшей листвы.

Яра моргнула и отступила, придержав пошатнувшегося парня. Леша огляделся, хотя уже точно знал, что они прибыли по адресу. Он слишком хорошо знал это место, которое боялся и ненавидел, никак не мог принять. Сейчас черную оградку убрали и сложили неподалеку, вытоптали все мамины петунии и хосты, которые она бережно разводила, пытаясь в непонятном порыве придать этому месту эстетики и чего-то вроде уюта. Соседствующие памятники отца и брата узнал даже без надписей, потому что они с Ярой оказались позади. Рядом зияла свежевырытая яма, и Лешу снова скрутил приступ тошноты. Присел, прижался лбом к ледяному камню отцовского памятника, подышал, стараясь прийти в себя.

Скоро появилась вся похоронная процессия. Мужики поставили на шаткие табуретки гроб, открыли верхнюю часть крышки для прощания, и отошли в сторонку – перекурить. Откуда-то появившийся поп, будничным, слегка неловким и совершенно неторжественным движением накинув на себя положенное одеяние, зычно затянул молитву.

– Оказывается, у тебя ямочки на щеках, когда ты улыбаешься, – услышал он тихое и грустное от Яры. – Здόрово.

Леша с трудом поднялся, внутренне содрогаясь от того, что ему придется увидеть. Оглядел притихшую под молитву группу людей, выхватывая лица пары коллег с работы, немного растерянное лицо Виктора Александровича, друзей родителей, их детей, с которыми много лет не общался. И вдруг понял, что не ощущает никакого отклика. Ему не будет жаль проститься со всеми этими случайными знакомыми. Вот только мама…

Он перевел взгляд на нее. Она едва сдерживала рвущиеся рыдания, крепко стискивая в дрожащих руках его фотографию. На ней он смеялся, легко и беззаботно. Совершенно не подходящий случаю снимок, однако Леша почувствовал, что благодарен маме за такой выбор. Вот уж действительно, лучше пусть на его памятнике будет такая фотография, чем с паспорта.

Священник допел, для прощания вытянулась очередь. Леша отвернулся. Все его существо сводило болезненной судорогой, и он был вынужден присесть. Била нервная дрожь. Когда по крышке гроба застучали комья мерзлой земли, он едва не задохнулся, в глазах потемнело, будто он действительно чувствовал, как исчезает его тело под слоем глины. И тут Яра присела рядом, обхватив ладонями его лицо и плотно закрывая уши. «Смотри на меня», – приказывали ее глаза с мерцающей на дне неуловимой искоркой. «Только на меня». И Леша смотрел. Хватался за этот сосредоточенный взгляд, чтобы не сойти с ума от ужаса и разрывающей грудь боли. Кажется, он снова плакал. Большими пальцами Яра стирала катящиеся по щекам слезы и лишь безмолвно приказывала держаться. Не сдаваться. Это был его выбор, ответственность за который легла на плечи неподъемной ношей.

Скоро все было кончено. Леша снова поднялся на плохо слушающихся ногах, и увидел то, что надеялся никогда в жизни не увидеть. Мама сидела прямо на земле и плакала, не в силах подняться, не в силах разжать руки, чтобы отдать скучающим могильщикам фотографию. Тетя и еще какие-то женщины пытались увещевать ее, окружая назойливой стаей. Не давая себе отчета, чего именно ждет, Леша в отчаянии обернулся к Яре и прошептал:

– Пожалуйста, сделай что-нибудь. Пожалуйста…

Девушка с нескрываемой печалью посмотрела на Лешину маму, и парень вдруг отчетливо осознал, что это была боль узнавания. Яра уже переживала что-то подобное в своей жизни. Она в задумчивости пожевала губы, одновременно ее рука снова взметнулась к груди и с силой потерла место, где бьется сердце. Затем Яра подняла глаза к серому угрюмому октябрьскому небу. Миг – и сквозь облака проглянул яркий, почти летний солнечный лучик. Он озарил озябшие березки, с неуместной беззаботностью прыгнул по молчаливым памятникам, ласково тронул заплаканное бледное лицо мамы, играя бликами на