Элеонора Мандалян - И я сказал себе «Нет!», или Глиняная дева

Элеонора Мандалян

И я сказал себе «нет!»,

или Глиняная дева

ГЛАВА 1

– Собирайся, Орбел, сегодня ты поедешь со мной.

– С чего бы? – Юноша недоверчиво посмотрел на отца: – Вот уже несколько лет ты только и делаешь, что уединяешься с сотрудниками, проскальзывающими в твой кабинет с детективной таинственностью; плотно закрываешь дверь, говоря по телефону; не отвечаешь ни на один вопрос, если речь идет о твоем эксперименте; и вообще игнорируешь нас с матерью, будто мы тебе чужие… И вдруг на тебе! Ни с того ни с сего: «Собирайся, мы едем»…

– Значит, так было надо тогда и так надо сейчас, – отрезал отец. Бесстрастно выслушивая тираду сына, он завязывал перед зеркалом галстук тщательнее обычного. – Лучше взгляни, хорош ли узел.

– Узел-то хорош, да сам галстук… – Сын выразительно поморщился и покачал головой.

– Так подбери что-нибудь более подходящее. Только побыстрее.

– Ну конечно, у тебя как всегда мало времени, – ворчал Орбел, перебирая разноцветные языки галстуков на внутренней панели отцовского шкафа. – Мог бы и заранее предупредить. Сам наряжаешься, а мне за тобой, что – в домашних шлепанцах бежать?

Уже в машине Орбел, не скрывая досады, сказал:

– Может, все-таки объяснишь, куда мы едем?

– В НИК, разумеется. Конференция у нас. Международная. Но при этом конфиденциальная. Для узкого круга специалистов, наших и зapyбeжных.

Просторное помещение, в котором, как знал Орбел, должна была располагаться секретная лаборатория отца, сегодня выглядело неожиданно празднично. Музыка, мягкий свет, стол с угощениями… и люди. Довольно много людей.

Романа Борисовича Фальковского и Ольгу Пескареву Орбел знал, они были сотрудниками Научно-исследовательского комплекса, то бишь «НИКа», и часто приходили к отцу домой. Остальных же видел впервые.

Его внимание привлекла девушка у плотно занавешенного окна. Своим присутствием она вносила явный диссонанс в галерею чопорных, самоуверенных лиц, на которых печать глубокого ума заслоняла все прочие человеческие качества. С чувством восхищения и любопытства Орбел разглядывал ее длинное, грациозное тело, очень узкие плечи и бедра. Ее движения были настолько плавны и грациозны, что вся она будто струилась, будто под облегающим оранжевым платьем скрывались не кости, облаченные в мускулы, а какая-то удивительно пластичная упругая масса.

Ученый мир хорошо знал его отца – по международным конгрессам и симпозиумам, по регулярным публикациям в научных журналах, и Орбел нисколько не удивился, когда при его появлении все бросились к нему, чтобы пожать руку, выразить свои симпатии и уважение.

– О-о, мистер Карагези! Рад. Чрезвычайно рад засвидетельствовать вам… – широко улыбался странноватого вида пожилой американец с большими, подвижными руками. Он был руководителем обширного лабораторного городка и прославился оригинальными исследованиями в области генетики и микробиологии.

– Дорогой коллега! Видеть вас для меня истинное удовольствие, – радушно, на свободном английском приветствовал гостя отец. – Мистер Кларк, разрешите представить вам моего сына.

Жесткая кисть Орбела хрустнула в медвежьем рукопожатии американца.

– Мистер Эдвард Тернер! Счастлив видеть вас. Что нового в старой Британии?… Бесподобная фрау Виллер! Слушал вас в Гарварде, это было прелестно – изящно и эффектно… Это мой сын, фрау Виллер. Прошу любить и жаловать… Дон Монорес! Благодарю вас… Мое почтение, мистер Калчер!.. Господа! Я всем вам выражаю свою глубокую признательность за то, что откликнулись на мою просьбу и нашли время посетить нас… – Карагези сердечно жал руки светилам, находя для каждого нужное слово.

Не без гордости наблюдая за отцом, Орбел с доброй иронией подумал: «Зафанфаронил старик… Ох, зафанфаронил. Уж всем вроде бы доказал, что умен за десятерых, а все не упускает случая лишний раз сорвать аплодисменты. Есть грешок – любит порисоваться, пощеголять знанием языков.»

– Для начала, дамы и господа, прошу всех к нашему скромному столу. Думаю, небольшой а-ля фуршет никому не помешает.

Не дожидаясь повторных приглашений, гости окружили стол, откупоривая бутылочки с прохладительными напитками, разбирая заранее приготовленные Оленькой бутерброды. Девушка в оранжевом платье, оттолкнув от стола Фальковского и фрау Виллер, схватила несколько бутербродов с бужениной и попыталась съесть их все сразу, не обращая внимания на вытянувшиеся от напряжения и конфуза лица хозяев лаборатории. Орбел заинтригованно следил за ней. Карагези, заслонив собой девушку, попытался отвлечь гостей разговорами о генной инженерии.

– Оля, кто это? – шепотом спросил Орбел.

– Это..? Лилит, – деланно беспечным тоном ответила та и увела лавандовый взгляд в сторону.

Дожевывая бутерброды, ученые сгруппировались вокруг Карагези. Здесь были биохимики и социобиологи, психологи и антропологи.

Прелестная дикарка между тем, зажав в узких ладошках новую порцию бутербродов, вернулась в укромное место между сейфом и окном и с завидным аппетитом уплетала их. Темно-карие сумрачные глаза ее тревожно смотрели из-под округло выступавшего лба.

«И где отец такую откопал», – думал Орбел, не спуская с нее глаз. Его поражал контраст между изяществом совершенных форм, грациозностью движений – с одной стороны, и непристойной алчностью и невоспитанностью – с другой. – «Кто она? Пловчиха? Гимнастка? Акробатка? А может, балерина? – гадал он, пережидая, когда девушка наконец насытится, чтобы не смутить ее. – «Спортсменов и балерин держат на строгой диете. Вот она, наверное, и дорвалась».

– Привет, Лилит, – сказал Орбел тем игриво-беспечным тоном, каким обычно заговаривал с девушками, и пододвинул ей стул: – Не хочешь присесть?

Она вскинула на него быстрый подозрительный взгляд – одна щека ее смешно оттопыривалась. Так и не дожевав, девушка судорожно глотнула, и лицо ее снова стало симметричным. Большие, ничего не говорящие глаза не отрываясь смотрели на Орбела. Наконец она с усилием, как ему показалось, произнесла:

– П…привет… Лилит.

Наверное, это надо понимать так: «Привет. Лилит», подумал он. Она решила представиться ему, не расслышав, что он уже назвал ее по имени. Улыбнувшись, Орбел ответил:

– У тебя очень милое имя. А меня зовут Орбел. Давай знакомиться.

Она выслушала его, слегка наклонив голову набок, и с той же интонацией… вернее – без нее, повторила:

– П…привет… Лилит.

Улыбка соскользнула с его лица.

– Ты потрясающе выглядишь.

Ее губы раскрылись подобно бутону, глаза не отрываясь смотрели в его глаза.

«Ах, вот в чем дело! – осенило Орбела. – Девушка иностранка. Она плохо понимает по-русски.»

Он заговорил с ней по-английски, по-немецки. Даже по-армянски. Она безмятежно созерцала его. Тогда он, для наглядности тыча пальцем себе в рот, спросил:

– Ам-ам. Кушать… Если хочешь, я принесу.

Она поняла его и, казалось, обрадовалась:

– Лилит кушать хочет.

– Как, еще?!. – не удержался он и, устыдившись своей бестактности, поспешил добавить: – Понял. Я мигом. Подожди.

Он подошел к столу – отец, не прерывая беседы, краем глаза наблюдал за ним – уложил на тарелочку целую горку разных бутербродов и вернулся к девушке, уютно устроившейся на предложенном им стуле.

– Вот, пожалуйста. Это тебе.

Она посмотрела на еду, потом на него и снова сказала:

– Лилит кушать хочет.

Стоя перед девушкой с тарелкой в руке, Орбел растерялся.

– Лилит кушать хочет.

Он озадаченно смотрел на нее, она – на него – до тех пор, пока взгляд ее не затуманился. Веки, будто под тяжестью ресниц, медленно опустились, она поджала под себя ноги, склонила голову на грудь и… уснула.

Орбел оскорбился. Впервые девушка засыпает от скуки в его присутствии. Он нашел взглядом отца и, поймав его ироническую усмешку, поспешил присоединиться к остальным.

Ученые толковали о тайнах самовоспроизводящейся клетки, о первичных органических молекулах, о ДНК и РНК, о протеиноидных микросферах. Дон Монорес ни на секунду не отрывал взгляда от лица Карагези. Мутно-зеленые, как стоячее болото, глаза Кларка обшаривали углы и стены лаборатории. Ученая беседа явно не интересовала его. Он ждал все нетерпеливее обещанного советского сюрприза. Ту же особую настороженность можно было уловить на лицах всех приглашенных. Орбелу тоже не терпелось поскорее увидеть результат многолетней, окутанной тайной, работы отца. А Карагези, казалось, намеренно мучил всех, наслаждаясь своей властью над их помыслами.

– Тигран Мовсесович… – не выдержав, взмолился испанец.

– Вы испытываете наше терпение, – подхватил американец.

Остальные тотчас присоединились к ним.

– Хорошо-хорошо, будь по-вашему. Перейдем к непосредственной цели нашей встречи. Могу сказать вам только, что результаты нашего эксперимента значительно превзошли ожидаемые. Здесь, в ничем не примечательной с виду лаборатории, мы открыли новую эру научных достижений. Не боюсь показаться нескромным… Мой эксперимент можно было бы считать законченным, если бы не одно «но»… – Он сделал долгую паузу… глубоко вздохнул. – Это «но» тревожит меня и моих коллег. Вот почему мы так долго не раскрывали тайну. Скажу больше – эта тайна превратилась в непосильную ношу, которую я лично не могу больше нести один. И, заручившись согласием руководства, я пригласил вас, ведущих отраслевых ученых, чтобы держать с вами совет. Может быть, сообща мы сумеем найти выход. – Он обвел присутствующих одновременно и торжественным и скорбным взглядом.