Ольга Куно - Опальный капитан. Спасти Новую Землю Страница 10

– Чему же вы собираетесь учить меня сегодня? – полюбопытствовал Макнэлл.

Присутствовала ли в его словах ирония, можно было решать, исходя лишь из логики: ни выражение лица, ни интонация подсказок не давали. Задействовать логическое мышление я умела и потому с уверенностью дала положительный ответ: ирония присутствовала, и еще какая.

– В предыдущей группе мы обсуждали планеты, заселенные в ходе Первой межзвездной экспансии, – сообщила я, садясь на высокий табурет. Кто-то заранее принес его и поставил с этой стороны стекла, видимо, специально для меня. – Но я подумал, что для вас это будет слишком очевидно. Поэтому хочу предложить другую тему. Как насчет животного мира планет четвертой категории?

– Неплохой вариант, – хмыкнул капитан. – На «четверках» нам по долгу службы доводится бывать нечасто. Обычно мы имеем дело с людьми и другими разумными расами.

Я мысленно отметила используемое им настоящее время – «доводится», «имеем». Непреднамеренная оговорка или принципиально выбранная формулировка? Сочтя, что зацикливать на этом внимание не стоит ни в том, ни в другом случае, приступила к уроку.

– Вот и отлично. Предлагаю начать с яйцекладущих.

Конечно, большую часть того, что я рассказывала, он уже знал. Но, возможно, хотя бы процентов десять информации оказались ему неизвестны. Да и в целом, как мне кажется, дискуссия, в которую быстро перерос урок – лекцией его назвать уж точно было нельзя, – доставила определенное удовольствие нам обоим.

Но под конец Макнэлл стал регулярно спрашивать у меня о времени, а если не спрашивал, все равно постоянно косился на мультифункциональные часы на моем запястье. Не вполне понимая, что бы это могло значить, я постаралась побыстрее завершить занятие, ощутимо скомкав конец. Может быть, заключенный устал, или ему надоело, или и вовсе не нравилось с самого начала, а недавний энтузиазм лишь привиделся мне, поскольку я стремилась выдать желаемое за действительное.

Почти добралась до ступенек, когда увидела спускавшегося навстречу мужчину в форме тюремщика, несшего поднос с местной посудой и что-то вроде накрытого крышкой бидона. Совершенно не знакомый мне человек, очень коротко постриженный, высокий и широкоплечий. Я посторонилась, освобождая ему проход в довольно-таки узком коридоре. Раджер успел уйти немного вперед. Запах, коснувшийся ноздрей, был намного менее приятным, чем я ощущала прежде на тюремной кухне. Интересно, ужин здесь настолько хуже обеда, или тех, кто сидит на нижнем этаже, в принципе кормят иначе? И главное, неужели именно эту трапезу капитан поджидал с таким нетерпением?

Поддавшись любопытству, я развернулась и тихонько направилась следом за тюремщиком, спина которого успела скрыться из виду в сложной системе здешних поворотов. Нагнала как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот переливает из бидона в тарелку похлебку малоприятного цвета. К потолку устремились струйки пара.

Прикоснувшись к нужному сенсору, охранник открыл в стеклянной стене прямоугольное окошко.

– Ужин! – громогласно объявил он.

Макнэлл приблизился, дабы принять тарелку. Я уже собиралась направиться обратно к лестнице, не вполне понимая, что здесь сейчас делаю, как вдруг тюремщик, рявкнув: «Жри, вражина!», резко опрокинул горячее варево на заключенного. Я отчетливо видела, как жидкость попала на лицо.

Самое странное было то, что капитан не закричал. Лишь громко зашипел и отшатнулся от стекла, прижимая руки к обожженной коже.

На какой-то миг я застыла, забыв, как дышать. Даже не заметила, в какой момент стриженый снова надавил на кнопку, и окно закрылось, словно затянувшись стеклянной пленкой.

Кто-то компактный и малодушный, сидящий внутри каждого человека, посоветовал тихо, на цыпочках, уйти, пока мое присутствие не заметили. Остановила мысль, что это будет не по-мужски, да и вообще противоречит чувству справедливости.

– Вы что, с ума сошли?! – Раз уж выбор сделан, мяться и жаться к стене смысла не имело. Я резко выступила вперед, будто все это время просто дожидалась удобного момента. – Кто вам дал такие права? Да я сейчас пойду с жалобой к директору тюрьмы!

– А на что? – Охранник и бровью не повел. Похоже, тот факт, что его поймали с поличным, этого человека нисколько не взволновал. – Ну уронил миску, с кем не бывает?

Ошарашенная такой наглостью, я уперла руку в бок.

– В таком случае как насчет оказания первой помощи пострадавшему? И почему не обратились в медицинский центр? Где средства от ожогов?

Тюремщик пренебрежительно передернул плечами.

– Ничего серьезного, само пройдет, – отмахнулся он. – А ты кто вообще такой? Я тебя в первый раз вижу.

– Новый преподаватель курса по астрономии.

Я скосила глаза на успевшего вернуться за мной Раджера. Слишком увлеклась, даже не обратила внимания на его появление.

– Ах, учитель, – без малейшего уважения к профессии протянул второй тюремщик. – Ну так и иди учительствуй, а меня поучать не надо.

Поддержки со стороны Раджера я не получила; напротив, он взял меня за локоть и практически потащил за собой.

– Что это такое?! – возмущенно прокряхтела я, сумев освободить руку, лишь когда мы поднялись по первым ступенькам. За это время я успела запыхаться, а в районе локтя наверняка образовались синяки. – Что за беспредел здесь творится? Да я прямо сейчас пойду с жалобой к директору тюрьмы или его заму. Кто-нибудь из них еще на работе?

– Нет, в такой час никого из них на службе не бывает, – бесстрастно ответил Раджер. Тюремщик удостоверился, что бежать обратно к камере я не стремлюсь, и позволил мне восходить по лестнице самостоятельно. – И не советую тебе приезжать сюда завтра пораньше, чтобы переговорить с кем-нибудь из них.

Я в недоумении уставилась на него, поскольку он практически снял готовую реплику с моего языка. Вместо родившейся в мозгу тирады с губ теперь слетел короткий вопрос:

– Почему?

– Я ведь говорил: начальство негласно одобряет такое обращение с не сознавшимися арестантами.

– Про такое обращение речи не было, – заупрямилась я.

Раджер безразлично пожал плечами: вести бессмысленный спор он был не настроен.

– То есть вот это всех устраивает? – переспросила я, отчего-то понизив голос.

Снова пожатие плечами, на сей раз призванное заменить положительный ответ.

– Система заинтересована в том, чтобы преступники делали официальное признание, – напомнил тюремщик.

Кстати сказать, сам он голоса не понижал.

– И выбивает это признание силой?

Раджер промолчал, но в выражении его глаз я прочитала одобрение: «Вот теперь ты начинаешь что-то понимать, птенец».

А действительно, что это я удивляюсь? Можно подумать, мне по собственному опыту не известно, сколь несовершенной и безнравственной бывает система.

– Ладно, но ведь это незаконно? – продолжала настаивать я. Врожденное упрямство, не иначе. – Он же может рассказать обо всем своим родным, а те – поднять шум?

– Заключенным с нижнего этажа свидания запрещены, – невозмутимо просветил меня Раджер.

Я моргнула, принимая информацию к сведению. Ну да, вот еще один способ воздействия.

– Ну ладно, а камеры? На них же фиксируется все, что происходит!

– Непосредственно возле места заключения их нет.

– Что? – Я остановилась посреди лестничного проема, недоверчиво вытаращившись на сопровождающего.

– Съемка этого участка не ведется, – перефразировал он.

Видимо, чтобы до меня точно дошло.

– Но как такое может быть?

У меня безвольно опустились руки.

– Думаю, ты и сам догадаешься. – Тюремщик продолжил подниматься как ни в чем не бывало. Это заставило меня выйти из ступора, дабы не отстать. – Так у Кортона и ему подобных больше свободы.

Кортон… Кажется, я уже слышала это имя. В любом случае речь явно о том охраннике, что принес Макнэллу еду.

– Ладно, – подобная предусмотрительность местной власти меня уже не удивляла, в недоумение вводило иное, – а если что-нибудь произойдет? Чрезвычайная ситуация?

– Не может быть никакой чрезвычайной ситуации, – отрезал Раджер с уже знакомой мне убежденностью. – Система безопасности на таких участках отработана в совершенстве.

– Хорошо, допустим, до тюремщика заключенный не доберется, – приняла, спора ради, точку зрения оппонента, – а если он сбежит? Найдет способ открыть дверь камеры? Сам или с посторонней помощью, что тогда?

– Вот именно: что тогда? – эхом повторил Раджер. – Выход из тюрьмы далеко, подкоп не сделаешь. Дальше ему пришлось бы идти по коридору, а там снимается чуть ли не каждый миллиметр. При любой ситуации, выходящей за рамки обыденного, дежурному подается сигнал. Если ситуация подпадает под категорию чрезвычайной – скажем, компьютер фиксирует угрозу человеческой жизни, автоматически включается сирена.

– А если он ударит кого-нибудь местного по темечку, затащит в камеру, а сам переоденется в униформу? – не унималась я.