Геннадий Ерофеев - Самый большой подонок Страница 10

Я попытался вслепую нашарить скрытые люки, методично ощупывая металлическую стенку, покрытую слущивающимся нагаром. Обследовал её всю, дойдя до угла, но не обнаружил и намека на проём или замаскированный люк. Повернул налево, вытянул руки перед собой, словно слепой, и, не отрывая их от стенки, осторожной шаркающей походкой начал перемещаться к осевой линии рельс.

И в то самое мгновение, когда ладони ощутили пустоту и я интуитивно почувствовал, что вплотную приблизился к эфемерной границе, отделяющей тьму нашего белого света от мистической тьмы потустороннего мира, чьи-то цепкие влажные пальцы больно ухватили моё правое ухо.

Глава 7

Я вскрикнул одновременно от испуга и боли, покачнулся, сошёл с места и вдруг почувствовал, что куда-то лечу. Под ложечку закрался сладкий холодок. Поскольку не было видно ни зги, это напомнило мне ночную выброску затяжным. Занятие не из приятных и притом весьма опасное. Затяжной прыжок длился уже несколько секунд – после падения с такой высоты от человека остается дешёвый набор костей или мокрое место. Будто в страшном сне, когда срываешься с крутого обрыва в бездну, я съёжился и подобрался в ожидании смертельного удара, и…

В спортивном городке одного высшего учебного заведения, где я проучился неполных два года, стояли огромные качели, перекладина которых достигала высоты нижнего края окон третьего этажа. Катались на них лишь отчаянные смельчаки – и то после нескольких банок пива. И как удалось уговорить покататься на этом восьмом чуде света симпатичную библиотекаршу – до сих пор остаётся для меня загадкой. Видимо, студенты её заболтали, особенно напирая на то, что «лётчика-испытателя» обязательно пристёгивают к сиденью ремнями, гарантирующими полную безопасность. Были, были там привязанные к трубам какие-то полуогрызки-полуобрывки истёртых и засаленных ремней, но явно ненадёжные и не предназначенные для выполнения не свойственных им функций.

Раскатывали пионерку качельного воздухоплавания вчетвером. Для порядка повизжав, будто её дефлорировали, молоденькая библиотекарша затем вошла во вкус и захлебнулась восторженным воплем «Ещё, ещё!» приближающегося высотного оргазма. Студенты хорошо знали своё дело и вскоре раскатали качели так, что сиденье с вцепившейся в него библиотекаршей начало вставать к крайних точках дуги вертикально, на мгновение зависая в воздухе, а потом со свистом перемещаясь к другому пику. Оргазм, так сказать, следовал за оргазмом. Наверное, от удовольствия девица замочила трусишки, если, конечно, они на ней были.

Но кайф красотки продолжался недолго – на третьем или четвёртом ходе этого жуткого маятника старые ремни неожиданно лопнули.

Красотку вынесло с сиденья вверх и вперёд. Её протестующий крик на несколько секунд приостановил бурную жизнь студенческого спортгородка, переведя всё вокруг в режим немой сцены. Описав широкую дугу, девица ударилась о стену находившегося неподалёку здания, ударилась нехорошо (если вообще можно удариться хорошо!), неудачно: попала низким лобиком в край оконного проёма, который и раскроил её стриженную под мальчика глупую головку. Тело же, продолжавшее двигаться по инерции, неловко развернулось в воздухе, и нелепо болтающиеся, словно у тряпичной куклы, ноги несчастной куколки внесло в широкое окно. Затем уже мёртвая библиотекарша стала падать спиной вниз туда, где на окаймлявшей здание бетонной дорожке стоял пришедший на работу маляр, с раззявленным ртом наблюдавший её прощальный полет. За падающим телом, явно не поспевая за ним, тянулся серебристый шлейф осколков разбившегося вдребезги стекла. Стекавшие по кирпичной стене мозги, значительно отстав, шли к финишу третьими.

Однако призёрами этой сумасшедшей гонки им не сужден было стать.

Довольно большой, не менее метра в длину и полуметра в ширину, кусок оконного стекла с неровными и острыми как бритва краями спланировал по дуге сухим осенним листом в напряжённом тишиною воздухе и профессиональным движением садиста-убийцы походя пощекотал задранный вверх небритый кадык маляра.

Публика отозвалась на непредвиденный поворот сюрреалистического сюжета стадионным вздохом ужаса и разочарования. «Мяч» не угодил в «ворота», и за первым вздохом последовал второй такой же. А в роли мяча выступила снесённая в один миг голова крепко поддатого маляра, которая по удивительному стечению обстоятельств залетела словно в баскетбольную корзину в стоявшее рядом ведро с белилами, вызвав при этом массу белых брызг. Обезглавленный маляр ещё несколько секунд в раздумье раскачивался подпиленным деревом, продолжая сжимать в руке длинную малярную кисть, древком упирая её вертикально в землю, как средневековый воин копьё, а затем медленно рухнул вниз и распластался поперёк девушки, улегшейся на жёсткий бетон асфальтовой дорожки несколько раньше его. Как поётся в одной старой песне: «мне качели надоели – я пойду на карусель».

На следующий день, когда ломали гигантские качели, я вскользь услышал, что ремни были подрезаны специально. Таким жестоким способом одна из студенток отомстила библиотекарше за то, что та неосмотрительно трахалась с кем не положено…

… и ноги мои мягко коснулись грунта, пола или иной опоры, словно я не падал целую минуту, а просто спрыгнул со стула.

Будто по мановению волшебной палочки тьма рассеялась, и я обнаружил себя стоящим посередине огромной клетки, забранной крупноячеистой металлической сеткой. Вдоль стен, образуя букву П в плане, стояли в два ряда полуметровые стеклянные колбы, помещённые в открытые деревянные ящики. В воздухе висел раздражающий горло неприятный запах, однако ему было далеко до миазмов ванной комнаты.

Я медленно обошёл по периметру своё новое пристанище, но так и не понял, каким образом очутился внутри него. Клетка не имела дна, а проволочные стены начинались от самого пола. К клетке не вело никакого лаза или склиза, по которому я мог бы свалиться или съехать сюда, а стенки и потолок находились слишком далеко от унылых серых бетонных панелей и сводчатого потолка, едва различимых в полумраке явно подвального помещения. Не обнаруживалось также никаких следов обладателя потных пальцев, едва не сломавших мне ухо несколько минут назад.

От нечего делать я повторно обследовал узилище, на этот раз более тщательно. Дверь вскоре обнаружилась – она была встроена в не заставленную колбами торцовую стенку и, судя по всему, открывалась вверх, перемещаясь по направляющим. Поднять её мне не удалось. Я заметался по клетке как занозивший лапу тигр в зоопарке, обдумывая создавшееся положение. Сходство с полосатым хищником было бы полным, обнажи я ствол дремавшего в подмышечной перевязи «спиттлера», прекрасно заменявшего мне острые клыки и когти. Однако моя правая рука начисто утратила благоприобретённый хватательный рефлекс и, по-видимому, всякий интерес к этому грозному оружию. Так закодированный алкоголик видит стакан с вином, но не может взять его и утолить адскую жажду.

Пока я придирчиво-озадаченно разглядывал онемевшую, «отсиженную» руку, из глубины подвала послышался царапающий кончики нервов звук, напоминающий скрипы и визги, обычно издаваемые каким-нибудь примитивным транспортным средством вроде тележки или тачки. Из вязкой полутьмы вплотную к клетке подкатил cваренный из металлических прутьев передвижной тамбур – ну точь-в-точь коридор, по которому тигров и львов выпускают на арену цирка.

Возле странного экипажа хлопотал совершенно пигмейского роста человечек. Гремя громадными ключами и недружелюбно поглядывая на меня сквозь сетку, он что-то гнусаво проквакал себе под нос, неуловимым движением поднял дверцу загона и с лязгом пристыковал к нему тамбур.

Я инстинктивно потянулся поближе к выходу, но вдруг наткнулся на кривопалую заскорузлую ладонь. Человечек за сеткой гадко хихикнул и, увидев, что я в недоумении остановился, убрал руку. Он находился в полуметре от клетки, и секунду назад торчавшая прямо у меня под носом ладонь могла принадлежать только ему, поскольку рядом больше никого не было. Как же он дотянулся до меня с расстояния около двух метров? Озадаченный, я пытался получше рассмотреть человечка, но из-за сетки различал лишь его общие контуры.

Я сморгнул – и в буквальном смысле проморгал движение расторопного человечка: теперь он находился в передвижном тамбуре. Только я успел подумать, что в печке именно он схватил меня за ухо, как человечек оказался рядом со мной.

Это был донельзя грязный карлик ростом чуть более метра, но с непропорциональными туловищу, почти двухметровыми руками, свободно изгибающимися во всех плоскостях словно разваренные макаронины. Если бы туземец не выглядел таким чумазым, я бы предположил, что он заявился сюда прямо из сауны, после которой, как известно, кости размягчаются как лапша. Двухметровые ручищи-макаронины аборигену явно мешали, и он беспрерывно пытался половчее пристроить их, придать им приемлемое, удобное и необременительное положение, но это ему, естественно, не удавалось да и не могло удасться в принципе, поэтому карлик постоянно находился в состоянии сильнейшего раздражения, искажавшего его и без того уродливое старческое лицо.