Анна Орлова - Любовь до гроба Страница 10

В желтой гостиной, куда провели инспектора, он первым делом обратил внимание на поясной портрет хозяина. Гость слабо разбирался в живописи, потому не мог оценить художественную ценность полотна, однако сей помпезный шедевр определенно обошелся в немалую сумму и к тому же был обрамлен в роскошную раму, украшенную золотом и жемчугом. Господин Жаров скептически взглянул на это свидетельство непомерной заносчивости хозяина дома, прекрасно зная, что тот был известен своей привычкой к роскоши, жил не по средствам, и это не лучшим образом сказывалось на его репутации. Господин Шоров, отставной военный, по обыкновению проводил лето вместе с семьей в имении, но большую часть года обитал в столице. Назначенный ему пенсион вкупе с доходами от аренды земель и разных деловых предприятий позволяли вести светский образ жизни, однако его годовой доход был явно недостаточен, чтобы жить на широкую ногу. Яркий блеск и мишура непреодолимо влекли бывшего майора, и бивхеймские сплетники все гадали, когда же он разорится окончательно, погнавшись за непомерной роскошью.

Инспектора приняла госпожа Шорова, которая извинилась за отсутствие супруга. Господина Жарова такой поворот лишь порадовал – сюда его привело дело, касающееся сугубо хозяйки дома, к тому же он предпочел бы обсудить его с ней наедине. Госпожа Шорова, дама средних лет, рано увядшая, все еще мнила себя красавицей. Эффектное, но неподобающее возрасту розовое платье смотрелось нелепо на несколько оплывшей фигуре, что не мешало ей вышагивать с воистину царственным видом. Она весьма ревниво относилась к своей наружности и, как поговаривали, нередко устраивала мужу сцены ревности. Надо сказать, господин Шоров был лет на пятнадцать старше супруги и на самом деле никаких поводов для подозрений не давал.

Женщина встретила полицейского со всем возможным радушием, более того, держала себя столь свободно и доверительно, будто считала его своим конфидентом. Инспектору пришлось выслушать о выдающихся успехах всех пятерых дочерей гостеприимной хозяйки. С величайшим трудом гостю удалось перевести разговор на интересующую его тему, но казалось, что госпожа Шорова лишь краем уха слушала инспектора, рассеянно улыбаясь. Несколько сбитый с толку полицейский в конце концов был вынужден напрямик высказать свое пожелание (точнее сказать, пожелание мирового судьи, сослаться на которого доблестный инспектор конечно же не преминул), однако и это не произвело должного впечатления. Хозяйка дома лишь как-то отвлеченно улыбнулась и промолвила задумчиво, будто бы вовсе безотносительно к предмету разговора:

– Знаете ли, милый инспектор… – От столь явной фамильярности полицейский невольно передернулся, но госпожа Шорова витиевато продолжила как ни в чем не бывало: – Кузен моего дражайшего супруга служит в Государственной цензурной палате, в самой столице! Так вот, он всегда в курсе всех тамошних сплетен, обладает достаточным влиянием, чтобы выяснить самые тайные обстоятельства. Дорогой родственник нередко делится со мною любопытнейшими сведениями… Не так давно он поведал мне о некой госпоже Одинцовой… Вы понимаете меня, инспектор?

Она с явной насмешкой взглянула на совершенно раздавленного гостя.

– Несомненно… – с трудом выдавил мужчина, вытирая разом взмокший лоб.

– Полагаю, что вы, мой дорогой друг, – продолжила госпожа Шарова добивать деморализованного противника, – не пожелали бы, чтобы эти обстоятельства стали известны в обществе. Но если вы станете мне мешать, то я в свою очередь обещаю вам предать гласности эту историю.

– Вы мне угрожаете?! – спросил инспектор, приподнимаясь и напряженно всматриваясь в безмятежное лицо женщины, обрамленное кокетливым розовым чепцом.

– Что вы! – Хозяйка притворилась совершенно шокированной этим предположением. – Я всего лишь вас предупреждаю, любезный. Иначе я перестану считать вас другом, и тогда у меня не будет причин хранить вашу тайну… А теперь простите, меня ждут письма.

Вежливо откланявшись, господин Жаров побрел к выходу. Он не мог решить, как поступить. Неприкрытая угроза госпожи Шоровой с одной стороны, и неудовольствие господина Рельского – с другой… Что выбрать?

После визита дракона госпожа Чернова еще долго не могла успокоиться, вновь и вновь переживая эту некрасивую сцену. Она не находила себе места, то бесцельно бродя по комнате, то принимаясь за рукоделье, то за письма. Бесцеремонность и насилие были для нее внове и мучили Софию сознанием собственной беспомощности, заставляя вновь и вновь придумывать запоздалые гневные отповеди обидчику. Как же непривычно ощущать себя без надежной поддержки мужа, способного окоротить наглеца!

Отвлекая хозяйку от невеселых размышлений, в комнату постучала Лея.

– Что случилось? – спросила София, радуясь поводу отложить в сторону вышивание, к которому, впрочем, не прикоснулась последнюю четверть часа.

– Хозяйка, простите, – присела в реверансе миниатюрная Лея, – господин Варгуларс, торговец тканями, просит принять.

У них давно было так заведено – люди и нелюди одного с Софией круга обращались напрямую к ней, а остальных приводили домовые.

– Конечно, проси, – согласилась гадалка, тотчас обретая потерянную уверенность в себе.

На одутловатом лице вошедшего пожилого гоблина читались искреннее горе и отчаянная решимость. Он походил на вальяжного и холеного пса, которого вдруг выгнали из дому.

Не решаясь заговорить, гоблин опустил глаза, смущенно терзая шляпу.

– Госпожа, – выдавил он наконец, почтительно кланяясь, – меня зовут Зарлей Варгуларс, и я прошу вас помочь!

– Что случилось? – встревожилась София.

Голос гоблина дрожал, будто он с трудом сдерживал рыдания.

– Моя единственная дочка умирает, и никто не может помочь, вся надежда на вас, госпожа! – взмолился господин Варгуларс со слезами на глазах. – Господин Ферроссон сказал, что ничего нельзя поделать.

Господин Ферроссон, почтенный аптекарь, пользовавший от всевозможных болезней жителей Бивхейма, имел немалый опыт в лекарском деле, а потому его суждениям молодая женщина вполне доверяла.

– Боюсь, я тоже ничем не смогу помочь. – София печально покачала головой, искреннее сожалея о судьбе бедной девочки.

– Заклинаю вас, хотя бы попробуйте! – Гоблин тяжело опустился на колени, умоляюще взирая на нее. – Ферлай так плохо! Аптекарь сказал, она не протянет больше суток…

Он опустил голову, молчаливо оплакивая судьбу дочери.

Ведомая состраданием, София заверила его, что охотно помогла бы девушке, но она мало что понимала во врачевании.