Михаил Черненок - Последствия неустранимы Страница 10

— Что именно?

— Склероз проклятый… Это в другой раз Хачик не ночевал в гостинице, а с пятницы на субботу здесь был, здесь!..

— Вы, пожалуйста, не обманывайте меня, — попросил Бирюков.

— Зачем мне тебя обманывать…

Старушка отвела глаза в сторону и приложила сухонькую ладонь к седому виску, словно хотела стыдливо прикрыться от взгляда Бирюкова. Пришлось Антону проявить дипломатические способности, и он все-таки узнал, что Хачик убедительно просил старушку никому не говорить об его отсутствии в ту ночь, а она вот — по старческой забывчивости — ляпнула правду и теперь опасается, как бы Хачик не сделал ей чего плохого.

— Трезвым пришел? — спросил Антон.

— Хачика, сынок, в жизнь не определишь, когда тверезый, когда выпивши. Крепкий мужчина, такой ума не пропьет. — Старушка сокрушенно вздохнула: — Вот мой подвенечный супруг Григорий Ерофеич, земля ему пухом, противоположностью Хачику являлся. Глотнет, бывало, водочки на гривенник, а звону учинит на полный рубль. Ох, любил покуражиться в подпитом виде… Хачик — другая натура. Понятно, вспыльчивости в нем хоть отбавляй, но водочкой с пути его не собьешь…

— Так он и не сказал, где был в ту ночь?

— Нет, не сказал. Я-то, признаться, шибко и не допытывалась. Мужчина молодой — дело ясное…

— О нашем разговоре ему не рассказывайте.

— Упаси господи! Сам гляди, сынок, не проговорись Хачику, что проболталась перед тобой.

Размышляя, Бирюков вышел на тихую улочку. У ларька с вывеской «Прием стеклопосуды» невысокий старичок в железнодорожной фуражке выставлял из рюкзака на узкий прилавок перед окном пустые бутылки. Антон пригляделся и узнал Максима Марковича Пятенкова. Подошел к нему и поздоровался. Пятенков показал на выстроенные рядком по прилавку бутылки:

— Пушнинку для сдачи принес…

Антон улыбнулся:

— Вроде как охотник, добычу сдаете?

— Разбрасывают люди стеклотару где попало, природу загрязняют — спасу нет. А зачем добру пропадать? Приходится и обществу пользу делать, и себе выгоду иметь. Для примера, прошелся сегодня по кооперативной местности — почти на пять рублей стекла набрал. Не каждый охотник при нынешней живности в лесу такую прибыль поимеет.

— Что, Максим Маркович, в кооперативе нового?

— Нуль новостей. Люди продолжают точить лясы насчет Сан Силича, да угадать, от чего помер, не могут. Вот на нашей улице — это, значит, на Луговской, где я постоянно проживаю у сына, новость имеется. Иван Стрункин женку свою, Тоську, чуть насмерть не заколол столовой вилкой. Тоська теперь непонятно куда скрылась из дому, а Иван третий день подряд гудит напропалую, судьбу свою за бутылкой оплакивает.

— Серьезно?..

— Ей-богу, не вру.

— С чего он так?

— По моим наблюдениям, у Ивана с Тоськой — нашла коса на камень. Тоська — шустрая коза-дереза, а Иван — пентюх пентюхом. Работает проводником рефрижераторов. Так по-нашенски, по-железнодорожному, холодильные вагоны зовутся. И, представляешь, в последнее время завел такую моду: только-только заявится домой из поездки, чекалдыкнет стакан сивухи и начинает Тоське мозги вправлять. Навроде удовольствие от такого грубого занятия получает. — Максим Маркович быстренько огляделся, словно хотел убедиться, не подслушивает ли кто. — К чему сей разговор веду, товарищ, так это к тому, что Иван Стрункин плакался вчера под пьяную руку мужикам с нашей улицы, будто Сан Силича Головчанского застал в своем собственном доме с блудницей Тоськой в ту самую ночь, когда, по моим подсчетам, Сан Силич помер…

Узнав от Пятенкова, что Тоська работает нормировщицей в ПМК Сельстрой, Бирюков уточнил адрес Стрункиных и попросил Максима Марковича, если он еще что-то услышит о Головчанском, сразу сообщить в милицию. Пятенков гордо приосанился:

— Немедля сообщу! Я человек наблюдательный.

6. Загадочная телеграмма

Прежде чем подняться в свой кабинет на второй этаж, Антон зашел в дежурную часть — никаких сигналов о драке между супругами Стрункиными с улицы Луговской в милицию не поступало. После этого заглянул к старшему оперуполномоченному Голубеву и попросил его съездить на Луговскую, обстоятельно переговорить с Иваном Стрункиным.

— Если рассказанное Пятенковым подтвердится, любыми путями найди Тоську и в рамках допустимого выясни у нее подробности.

— Бу сделано, товарищ начальник! — молодцевато отчеканил Голубев. — Знаешь, Игнатьич, когда я разыскивал чемодан Головчанского, дежурный по вокзалу говорил мне, что в пятницу, уже после ухода вечерней электрички, вроде бы видел Александра Васильевича на перроне с какой-то молодой женщиной. Может, как раз это и была Тоська?

— Может быть.

— Имею светлую мысль! Сказать?.. Испугавшись, что Стрункин поднимет шум вплоть до райкома, Александр Васильевич собственноручно решил испить чашу с ядом…

— Давай не будем гадать.

— Ну а если я правым окажусь?..

— Благодарность в письменном виде объявлю, — улыбнулся Бирюков.

— Ловлю на слове! Сам-то что думаешь?

— Думаю не откладывая повидаться с женой Головчанского.

Голубев поморщился:

— Мрачная женщина, скажу тебе.

— Знаешь ее?

— Вчера чемодан опознавала. Как египетская мумия. А еще как-то видел Софью Георгиевну в универмаге. Покупала перстень с бриллиантиками за полторы тысячи, но такая постная физиономия была, вроде как у моей дражайшей супруги, когда я восьмирублевые сережки ей на день рождения подкинул.

Придя наконец в свой кабинет, Бирюков взял телефонный справочник. Нашел номер контрольно-семенной станции, где работала жена Головчанского, и позвонил. Ответила заведующая. Она сказала, что в связи с острым сердечным приступом после известия о смерти мужа Софья Георгиевна на работу не вышла и, вероятно, находится дома. Без того неважное настроение Бирюкова стало еще хуже — предстоящий разговор с больной женщиной ничего доброго не сулил.

Головчанские жили в двухэтажном коттедже недалеко от железнодорожного вокзала. Наряду со строительством многоквартирных домов такие коттеджи в последнее время с чьей-то легкой руки стали расти в райцентре как грибы после теплого дождя, и селились в них большей частью руководители предприятий, финансировавших строительство.

Дверь открыл худенький загоревший мальчик в новой школьной форме. Поздоровавшись, он пристально оглядел милицейскую одежду Бирюкова, обернулся в коридор и по-взрослому громко сказал:

— Мама! К нам пришел товарищ из милиции. — После этого предложил Антону: — Проходите наверх. Мама там.