Завещание Петра - Никита Велиханов Страница 11

Оренбург. 1 апреля 1999 года, 19.02.

Дом Захарова находился на окраине Оренбурга, в районе частной застройки. Широкие улицы без тротуаров и мостовых, называемые здесь линиями, за долгую зиму заносило снегом, в котором посередине городские службы проделывали дорогу для транспорта, а пешеходные дорожки каждый хозяин расчищал у своего дома сам. В Москве в это время снег уже почти весь растаял, так что приезд в Оренбург был для Борисова и Ларькина возвращением в зиму.

— Вот и добрались, —сказал Мозговой, выбираясь из «уазика».

Капитан милиции Мозговой был выделен им в помощь местной милицией. Отношение УВД к тому, что делом Захарова заинтересовались «смежники», было двойственным. С одной стороны, никто не любит работать под контролем, но с другой стороны, у органов охраны правопорядка появилась надежда без хлопот сбагрить явный «висяк». У Борисова были соответствующие полномочия, и он мог в любой момент облегчить участь милиции, забрав в свое распоряжение все материалы дела вместе с подследственным, который уже находился в предварительном заключении. Но майор не спешил это делать, надеясь, что так заинтересованность органов внутренних дел в сотрудничестве будет более искренней.

Оперуполномоченный капитан Мозговой был мужик толковый, работящий и с характером. Не одно поколение правонарушителей помнило его любимую поговорку: «Що вы, батьку, п...дэтэ?» У него была странная манера вести себя так, как будто он постоянно был слегка под мухой. Чуть-чуть развязно — может, он и впрямь был все время «датый»? Впрочем, его самого это от работы не отвлекало, да и москвичи быстро притерпелись.

Уфолог Захаров до исчезновения проживал в доме матери, которой к тому времени исполнилось 82 года. По словам соседей, старушка постоянно болела и уже практически совсем не ходила. Николай на постоянную работу устроиться не мог, зарабатывал на жизнь переводами. Временами очень неплохо зарабатывал. Деньги тратил на лекарства матери, на книги и на поездки —в основном в Москву. Во время его отлучек заботу о Марии Михайловне, нуждавшейся в постоянном уходе, брали на себя две соседки, её подруги. Но выезжал из Оренбурга и даже выходил из дома Захаров очень редко.

Мозговой пересказал всё это с видимым отвращением, как позже оказалось, к старушке.

Родственники при жизни Марии Михайловны не давали о себе знать, но теперь, как водится, под Самарой обнаружилась дальняя родня, претендующая на наследство. Пока что они оформляли документы и опечатанный дом пустовал.

Район был населен сильно и от души пьющим народом. Отец Николая Валерьевича, сведенный в гроб целым букетом болезней, развившихся на фоне хронического алкоголизма, также незадолго до смерти был парализован. Так что ухаживать за неходячими больными Николаю было не впервой.

Сняв пломбу с тяжелой входной двери, опер впустил грасовцев в дом. Типичная планировка для частных домов в России: средних размеров зал и две маленьких спаленки группировались вокруг одной из печей, вторая стояла в огромной полутемной прихожей, часто используемой для хозяйственных нужд. У Захарова эта комната служила книгохранилищем. Свет проникал сюда днем через два окна, выходивших на широкую веранду, которая опоясывала дом с двух сторон. На полированном столе у одного из окон лежали две толстые книги, словно приготовленные для возврата в библиотеку. Ларькин взял верхнюю — она оказалась «Словарем американского сленга» Р.А. Спиерса —и, осмотрев её, показал майору то, что было отпечатано на развороте — незамысловатый, но красиво выполненный экслибрис: «Из библиотеки С.А. Рыбки».

Это имя уже встречалось им в материалах дела. В ГУВД в сейфе книга с таким же оттиском хранилась в качестве вещдока. Называлась она «История Японии». Третья книга с экслибрисом С.А. Рыбки лежала здесь — «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса. Мозговой подтвердил, что больше таких книг найдено не было.

— Беседовали мы с той Рыбкой, давним знакомым Николая Захарова. Они учились вместе в Свердловске. По описанию соседей, он иногда приходил в этот дом. Да он и сам не отрицает. Но последний раз он заходил к Захарову в конце февраля, с тех пор не встречался с ним и по существу дела ничего сказать не смог.

— Это смотря что считать существом дела, — произнес Борисов. Мозговой, против обыкновения, промолчал.

Они прошли в маленькую светлую спаленку, принадлежавшую покойной Марии Михайловне. По словам капитана, Захарова была обнаружена в состоянии шока и умерла в больнице, не приходя в сознание. Следов насилия на теле обнаружено не было. «Да и кому нужно было её насиловать» — прокомментировал этот факт Мозговой, Она была настолько старой и больной, что отправить её на тот свет могла простая семейная ссора, а не только смерть или похищение сына. Одеяло, правда, было сброшено на пол, но скорее всего это сделала, пытаясь подняться, сама Захарова.

— Пропало ли что-нибудь из вещей? — спросил Ларькин.

—Да вы же знакомились с делом. Кроме тех книг и машинки, что стащил Иванов, ничего установить не удалось. Соседки, которые сюда приходили, божатся, что все вещи на месте. Да и красть-то, похоже, было нечего. Кастрюльки старые? Телевизор черно-белый? Книги?

— Добро б художественная литература была, а то всё философия с ботаникой... Вот только тетрадок, действительно, не нашли. Кроме той одной, —сконфуженно добавил Мозговой.

В управлении внутренних дел случилась неловкая и гадкая сцена. Известно было, что Захаров много писал: дневники, ученые трактаты, конспекты прочитанных книг. Иногда сжигал написанное —у него было даже специальное место на огороде для таких сожжений. Но успевал написать он гораздо больше. А. между тем, кроме десятка конспектов книг Канта, Гегеля, Маркса и Беркли, ничего из творческого наследия Н. В. Захарова обнаружено не было. Ничего, за исключением одной тетрадочки, начатой совсем недавно и обнаруженной при осмотре под подушкой у его больной матери. Услыхав о тетрадочке, Борисов, естественно, захотел её получить. Но это оказалось невозможным. Тетрадочка куда-то запропастилась. Её долго искали, пока Борисов, всем своим видом демонстрировавший терпеливое ожидание, листал материалы следствия. Потом, отчаявшись, стражи порядка стали оправдываться и искать крайнего. Мозговой, подключенный к работе по делу Захарова совсем недавно, после большаковского запроса, уверял, что никакой тетрадочки в глаза не видал. Чернявый старший лейтенант Кулаков, который, несомненно, и был искомым крайним, ковырявшимся в этом с самого начала, божился, что была тетрадочка, всё время была, только позавчера в руки попадалась... Взгляд его цыганских глаз блуждал по комнате, возвращаясь неизменно к Борисову, лицо приобрело бледно-зелёный оттенок.

— Вот так, значит, у вас хранятся вещественные доказательства, — после долгого молчания сказал Борисов. —Ну, ладно, с этим вы сами разбирайтесь. Тетрадку постарайтесь найти.