Кошмар на улице Мудрологов - Олег Константинович Шевченко Страница 11

Чай закипел, положен сахар по две ложки.

«Спасибо!» — «Что вы? Не извольте возражать!

Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,

А грязи нет — у нас ковровые дорожки».

Ах, да неужто ли подобное возможно!

От умиленья я всплакнул и лёг ничком.

Потрогав шею мне легко и осторожно,

Он одобрительно поцокал языком.

Он шепнул: «Ни гугу!

Здесь кругом стукачи.

Чем смогу — помогу,

Только ты не молчи.

Стану ноги пилить —

Можешь ересь болтать,

Чтобы казнь отдалить,

Буду дольше пытать…»

Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!

А я — уже дождаться утра не могу,

Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,

Я крикну весело: «Остановись, мгновенье!»

«…И можно музыку заказывать при этом,

Чтоб стоны с воплями остались на губах…»

Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,

Но есть в коллекции у них и Оффенбах.

«…Будет больно — поплачь,

Если невмоготу», —

Намекнул мне палач.

Хорошо, я учту.

Подбодрил меня он,

Правда сам загрустил —

Помнят тех, кто казнён,

А не тех, кто казнил.

Развлёк меня про гильотину анекдотом,

Назвав её карикатурой на топор:

«Как много миру дал голов французский двор!..»

И посочувствовал наивным гугенотам.

Жалел о том, что кол в России упразднён,

Был оживлён и сыпал датами привычно,

Он знал доподлинно, кто, где и как казнён,

И горевал о тех, над кем работал лично.

«Раньше, — он говорил, —

Я дровишки рубил,

Я и стриг, я и брил,

И с ружьишком ходил.

Тратил пыл в пустоту

И губил свой талант,

А на этом посту

Повернулось на лад».

Некстати вспомнил дату смерти Пугачёва,

Рубил — должно быть, для наглядности — рукой.

А в то же время знать не знал, кто он такой, —

Невелико образованье палачёво.

Парок над чаем тонкой змейкой извивался,

Он дул на воду, грея руки о стекло.

Об инквизиции с почтеньем отозвался

И об опричниках — особенно тепло.

Мы гоняли чаи,

Вдруг палач зарыдал —

Дескать, жертвы мои

Все идут на скандал.

«Ах вы, тяжкие дни,

Палачёва стерня.

Ну за что же они

Ненавидят меня?»

Он мне поведал назначенье инструментов.

Всё так не страшно — и палач как добрый врач.

«Но на работе до поры всё это прячь,

Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.

Бывает, только его в чувство приведёшь,

Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,

А он примерится, когда ты подойдёшь,

Возьмет и плюнет — и испорчена рубаха».

Накричали речей

Мы за клан палачей.

Мы за всех палачей

Пили чай — чай ничей.

Я совсем обалдел,

Чуть не лопнул, крича.

Я орал: «Кто посмел

Обижать палача!..»

Смежила веки мне предсмертная усталость.

Уже светало, наше время истекло.

Но мне хотя бы перед смертью повезло —

Такую ночь провёл, не каждому досталось!

Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,

Согнал назойливую муху мне с плеча…

Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье

И образ доброго чудного палача.

Мне он показался излишне объемным и одномыслимым. И тогда я отправил Ришару стихи, которые на мой взгляд отражали существо искажения Слова в мире Запятуноида. Ибо именно превращение «Слова» в «слово», обинструкционовление языка я считал осью всей специфики трагедий Запятунов. В общем, я выслал следующий стих:

Когда великое свершалось торжество

И в муках на Кресте кончалось Божество,

Тогда по сторонам Животворяща Древа

Мария-грешница и Пресвятая Дева

Стояли, бледные, две слабые жены,

В неизмеримую печаль погружены.

Но у подножия теперь Креста Честнаго,

Как будто у крыльца правителя градскаго,

Мы зрим поставленных на место жён святых

В ружье и кивере двух грозных часовых.

К чему, скажите мне, хранительная стража? –

Или Распятие казённая поклажа,

И вы боитеся воров или мышей? –

Иль мните важности придать Царю царей?

Иль покровительством спасаете могучим

Владыку, тернием венчанного колючим,

Христа, предавшего послушно плоть свою

Бичам мучителей, гвоздям и копию?

Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила

Того, чья казнь весь род Адамов искупила,

И, чтоб не потеснить гуляющих господ,

Пускать не велено сюда простой народ?

— Спасибо Ольежь. Это было очень поучительно. Но, знаете ли, свобода Слова обязана быть под диктатом точности. Слово не нуждается в инструкциях, оно дается сразу во всей своей полноте, тут вы правы, но, что же делать, когда нужно слепить в единую пирамиду микрофактики бытия. Иначе хаос, дисгармония и мерзость опустошения во славу сомнительного принципа «Я так вижу». Что скажете на этот счет?

— Месье Ришар, отвечу Вам не Я, а русский поэт

Давай ронять слова,

Как сад — янтарь и цедру,

Рассеянно и щедро,

Едва, едва, едва.

Не надо толковать,

Зачем так церемонно

Мареной и лимоном

Обрызнута листва.

Кто иглы заслезил

И хлынул через жерди

На ноты, к этажерке

Сквозь шлюзы жалюзи.

Кто коврик за дверьми

Рябиной иссурьмил,

Рядном сквозных, красивых

Трепещущих курсивов.

Ты спросишь, кто велит,

Чтоб август был велик,

Кому ничто не мелко,

Кто погружен в отделку

Кленового листа

И с дней Экклезиаста

Не покидал поста

За теской алебастра?

Ты спросишь, кто велит,

Чтоб губы астр и далий

Сентябрьские страдали?

Чтоб мелкий лист ракит

С седых кариатид

Слетал на сырость плит

Осенних госпиталей?

Ты спросишь, кто велит?

— Всесильный бог деталей,

Всесильный бог любви,

Ягайлов и Ядвиг.

Не знаю, решена ль

Загадка зги загробной,

Но жизнь, как тишина

Осенняя, — подробна.

— Ольежь, но это же лишь подтверждает мои слова.

— Отнюдь месье Ришар, это утверждает правоту именно моей мысли.

— ?

— !?

— ???

— !!!

— …

МЕТОДОЛОГИЯ (Январь)

«Меньше знаешь — больше умеешь!»

Гело Шеудженико

Бонжур мсье!

Вы пришли на консультацию к экзамену? Но зачем?

Что? За знаниями? Ну-ну. Многие знания, многие печали, так? Ну, или почти так? Вы уже со мной согласились и сказали «Верно!»? Спешу Вас огорчить, на самом деле — «Не верно». Вернее, все-таки, верно, но от этого правильней не становится. Ибо, что есть знание, как не объемный реестр чужих ошибок и неудач? Это не получилось, то не срослось, там-то не проявилось. А оглавление к этому — краткий список инструкций: правильно так-то, эффективней вот так-то, быстрей вот этак. И что в результате? Шаблоны, схемы, таблицы действий, мыслей, фантазий. А где здесь творчество?

Нет, это Я Вас спрашиваю: «Где здесь