Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин Страница 11

– Допустим, она приказала кому-нибудь из них внедриться в команду мятежников, – сказал Восемь Антидот, – и верила, что они справятся. В таком случае, думаю, она позволила мятежникам поднять украденные корабли в космос так близко от ее корабля, потому что была уверена: мятежники не будут по ним стрелять – и убедила в этом своих людей. Мятеж тем временем сходил на нет, и повстанцев убивали на ими же украденных кораблях. Не было сделано ни единого выстрела – в этом не возникло необходимости. Она уже одержала победу.

Экран картографа почернел. Восемь Антидот моргнул, остаточные изображения «Грузика для колеса» и каураанского солнца некоторое время оставались под его закрытыми веками.

– Это очень близко к истине, – сказал Одиннадцать Лавр. – Хорошая работа.

– Что я упустил? – спросил Восемь Антидот, потому что не мог удержаться. «Очень близко» его не устраивало. Особенно после слов «не было сделано ни одного выстрела», пришедших ему в голову посреди ночи, как вспышка солнечного света, как «я это знаю, я сам это видел». Он проснулся с этими словами на языке, словно с переспелым фруктом во рту.

– Внедрение в ряды противника – это часть флотской тактики, используемой при подавлении мятежа, вы правы, – сказал Одиннадцать Лавр. – Но кто должен нести ответственность? Кто отдает этот приказ, Эликсир, кто посылает наших людей лгать за нас?

– Разве не капитан Флота?

– Министр войны или заместитель министра по Третьей Ладони.

– Вы?

Третья Ладонь – для восточного направления, для… он пытался вспомнить. Дворец-Восток – в нем до воцарения жила Девятнадцать Тесло, там останавливались послы, там располагалось министерство информации. Правда, это министерство было гражданским учреждением.

Одиннадцать Лавр ждал его ответа. Восемь Антидот ненавидел это, в таких ситуациях казалось, что ему потакают.

– Вы, – сказал он. – Третья Ладонь, потому что Третья Ладонь – это то, что осталось от военной части министерства информации.

– Точно. Я и объединение шпионов из наших солдат Третья из Шести раскинутых ладоней: разведка, контрразведка и внутренняя безопасность Флота. А теперь, Эликсир, кто разрешил Девять Гибискус отдать такой приказ – я или министр Три Азимут? Впрочем, нет, тогда министром все еще была Девять Тяга… И тем не менее, кто санкционировал ее действия?

– Никто, – понял Восемь Антидот. – У нее не было полномочий отдавать этот приказ. Но ее люди его выполнили.

– Вы будете первоклассным тактиком, когда станете взрослым, – сказал Одиннадцать Лавр, и Восемь Антидот почувствовал, как тепло разливается по его телу. У него покраснели щеки, и он опустил голову, чтобы Одиннадцать Лавр не увидел. – Все так. Она не получила разрешения, она просто приняла решение, и никто из ее подчиненных не задал по этому поводу ни одного вопроса.

Чернота картографического стола вдруг стала тяжелой, угрожающей.

– И где она теперь? – спросил Антидот Восемь. – Что с ней стало после Каураана?

– Мы сделали ее яотлеком, – сказал Одиннадцать Лавр, словно такое случалось каждый день, – и как можно скорее отправили храбро умереть за Тейкскалаан и Ее Великолепие Императора.

* * *

Махит потребовались особо яростные угрызения совести, чтобы пожелать себе одиночества в собственной голове, такого одиночества, которое она знала, будучи ребенком: безо всяких имаго, наполненного предвкушением, а не переполненного воспоминаниями, которые только начинали ей принадлежать и были удвоены, искажены и пронизаны Тейкскалааном. Особо агрессивные угрызения совести также требовали, чтобы она лежала на кровати в своем яйцеобразном обиталище и с максимальной отрешенностью разглядывала успокаивающую грязно-белую кривизну потолка, не думая при этом, как глубоко она оказалась в заднице. Возможность часами рефлексировать о степени глубины ее пребывания в заднице была роскошью. В Городе у нее никогда не было времени посидеть один на один с растущим ужасом разоблачения: она все время пребывала в движении, иначе не получалось. Потолок был очень хороший и очень лселский, и никто здесь не мог посмотреть на нее; все информационные огни снаружи капсулы она переключила на «режим приватности, беспокоить только в случае чрезвычайной ситуации».

<В конечном счете тебе все равно придется выйти из этой капсулы>, – сказал Искандр. Махит переполнило ощущение, что ее укоряет кто-то из родителей или детсадовский воспитатель: «Так или иначе, Махит, тебе придется лечь в кровать».

– Я могла бы подождать неделю, – сказала она довольно громко. Никто здесь не мог ее слышать; никто не мог заметить, что она являет собой не одну цельную личность, а подозрительное, тайное и опасное слияние трех. – А потом украсть шаттл и попытаться добраться до врат Анхамемата, прежде чем Советник заметит, что я не явилась в назначенное время, и да, это дурацкая идея. Нет, я не стану воплощать ее в жизнь, и если бы я собиралась предать интересы Лсела ради тебя, Искандр, то я бы сделала это в Империи.

<А как насчет твоих интересов? Что, по-твоему, Амнардбат сделает с нами, когда узнает, что мы такое?>

«Тут возможны варианты, – подумала Махит ему в ответ. – В зависимости от того, повредила ли она нас в первый раз, и если да, то зачем она это сделала, по какой причине? Ты знал ее, Искандр, у тебя было больше времени, больше лет, чем у меня».

<Когда мы были в ее кабинете, ты не сомневалась, что это ее рук дело>.

«В ее кабинете я была испугана». Наступило выжидательное молчание, состояние неопределенности, которое было не столько подтверждением, сколько разочарованием, а Махит чувствовала такую усталость оттого, что не обдумывала и половины своих мыслей.

«Теперь ты доволен, Искандр? Мне было страшно, а ты накачивал мою эндокринную систему травматической реакцией. Конечно, тогда я не сомневалась, что Амнардбат нас повредила! А теперь я одна и могу думать, и мне никак не справиться с тем, что было страшно, я должна…»

<Махит, – очень мягко сказал Искандр в ее мозгу. – Мы оба были испуганы. Все в порядке. Дыши>.

Она вздохнула. Дыхание получилось коротким. Она поняла, что уже не менее минуты часто и прерывисто заглатывает воздух, и даже не заметила, когда это началось. Она сделала еще один вдох, и он тоже дался трудно: ее легкие словно не собирались расширяться, словно нет необходимости дышать полной грудью, словно она не в ловушке. Но именно в ловушку она и попала – даже в безопасности ее личной капсулы она пребывала в стопроцентной ловушке. Советник «Наследия» собиралась вскрыть ее, а она все еще не понимала, почему Амнардбат пыталась повредить ее, каким образом, хоть что-нибудь…

Она дышала глубоко, круговым дыханием – вдыхала через ноздри, выдыхала ртом. Не то чтобы это был ее осознанный выбор, но она знала – или Искандр знал – о благотворном, успокоительном свойстве такого дыхания. Он очень редко полностью завладевал их телом, и только когда это требовалось. В последний раз – по-крупному, в реальных обстоятельствах – он вывел их из разразившихся вокруг беспорядков без единой царапины, хотя в Городе вовсю бушевала толпа.

<Ну вот, – сказал Искандр тогда. – Кислород по-настоящему помогает прочистить мозги>. Осколок того яркого, веселого человека, остатки ее первого имаго, поврежденный Искандр, который не помнил собственной смерти, помнил только длившиеся десятилетиями ожидания грядущей жизни на Тейкскалаане, а еще огромные амбиции и ум, которыми хотела владеть Махит, обитать в них, позволить им завладеть ею.

«Спасибо».

По телу разлилось тепло. Волоски на ее руках и ногах