Когда мы научимся летать - Геннадий Вениаминович Кумохин Страница 11

— Наташка, ну что ты несешь. Какая тебя муха укусила? — пытается урезонить сестру Валерка, — мама у нас действительно очень умный человек, и семья у нас нормальная, дружная.

Но его сестра уже, кажется, что называется, вошла в раж.

— А я, что, по-твоему, глупая? Не вижу, как живут люди в нашем городке? У нас нормальная семья, говоришь? А ты знаешь, как называют за глаза нашего папочку?

— Ничего не знаю.

— «Битый летчик» его называют, вот как!

— Что за ерунда! Причем здесь «сбитый летчик»? Ведь отец не летчик, а технарь.

— Ну, ты, так же, как и наша мама, не только слепой, но и глухой. Я ведь сказала не сбитый, а битый. Потому что били его неоднократно за пристрастие к чужим женам. А «летчик» — это так, для красного словца. Юмор у них такой.

— Ох, и злая же ты, Наташка. Верно говорят про таких как ты: «Ради красного словца не пожалеет и отца». Отец у нас и вправду, очень красивый, а тебя он, знаешь, как любит?

— Да, знаю, любит. Он, вообще, таких как я, синеглазых, любит. Поэтому и старается умножить их количество в нашем гарнизоне.

— Наташка, окстись, ну что за бред ты несешь? Я что-то еще никого из синеглазых кроме тебя и отца в гарнизоне пока не встречал.

— Ну, так встретишь еще. А что касается тебя братишка, так это не удивительно, что ты ничего не замечаешь. Ведь ты у нас вслед за мамой очень высокоморальный. Правда, я на днях, убирая у тебя в берлоге, с интересом прочла в одной тетрадке очень занимательные мысли о том, как ты с одной известной нам особой во сне по воздуху летаешь.

И, увидев в сгущающейся темноте, как брат начинает в ярости сжимать кулаки, добавила:

— Но может, ты сам об этих полетах во сне расскажешь?

— Ну-ка, Валерка, что ты там такого наговорил вчера девочкам? Наташка мне все уши прожужжала, — деланно равнодушным тоном спросила Ольга Павловна.

Был вечер: уже не день, но еще и не ночь. На западе догорала заря, а противоположная сторона неба казалась почти черной. В квартирах уже начали зажигаться огни. Это было время задушевных бесед матери с сыном. Оба они были домоседами, потому, что Наташка вечно пропадала у кого-нибудь у подруг, а отец, как правило, был еще на аэродроме.

Ольга Павловна чувствовала, что как раз такой разговор должен произойти у них сегодня. Они были одной с ним породы и любили откровенные тихие беседы, все проясняющие до самой глубинки, после которых так хорошо и легко становится на душе и начинаешь думать, что есть на свете человек, который любит тебя, и думает и понимает мир так же, как и ты.

Но, несмотря на это, какая-то смутная тревога не покидала Ольгу Павловну весь день. Она знала, что не просто так, и не с бухты-барахты завел Валерка этот бессмысленный с точки зрения дочери разговор, а есть нечто, заставляющее его долго, может быть, мучительно долго искать выход и думать. Она знала сына в такие минуты, помнила его отсутствующий взгляд и напряженное, почти злое выражение лица. Она чувствовала натуру сына, потому, что сама была такая и знала, что, если что-то взбредет ему в голову, — он не остановится на полпути, а пройдет его до конца.

Они оба ничего не умели делать вполсилы и вот за эту душевную прямоту и бескомпромиссность особенно любила сына Ольга Павловна. Любила, но и даже побаивалась одновременно, как будто чувствовала, что однажды подобное решение сына может стать роковым для них обоих. Нет, их отношения никогда не были чересчур благодушными. Они были как полет двух птиц: они вместе пока в такт машут крыльями и одинаково рвутся вверх.

— Выкладывай, что там у тебя стряслось? — торопит она, пытаясь шуткой развеять напряженное молчание сына.

— Да ничего, мам, просто мне приснилось, будто мы летали над лугом, а потом над рекой. И так хорошо это было, я до сих пор помню это чувство.

— Значит, ты растешь. Это всегда так: когда растешь ночью, кажется, что летаешь. И я тоже летала в детстве.

— Да я не об этом, мама! — упрямо мотает он головой. Его уже не устраивает подсказанный матерью выход, — я представил, что когда-нибудь люди научатся летать. Просто так, понимаешь, не на самолетах или ракетах, а просто так — подумал и полетел.

— Ну, ну, — подбадривает его Ольга Павловна, а он уже и сам загорелся, и куда только делась его всегдашняя стеснительность и угловатость.

— Ты, конечно, подумаешь, что это просто детская фантазия, и, возможно, будешь права. Но не это главное в моем сне. Я думал вот о чем. Что делают люди с Землей? Разрушают горы, рубят леса, загрязняют океан — природа меняется, и никто пока не знает, что будет с нашей планетой через несколько столетий.

Современному человечеству, для того, чтобы оно развивалось, необходимы уголь, нефть, газ, металлы, ну, а что произойдет, когда все полезные ископаемые будут добыты? Начнут сверлить Землю насквозь или летать на другие планеты. А когда и там все кончится?

Все это ты знаешь — читала — и я тебе ничего нового не сказал, а повторил вот зачем: а что, если выбранный человечеством путь развития приведет к тупику, кризису цивилизации? Ты меня спросишь: а где же выход? Что же предстоит людям в будущем? Возвращаться в пещеры и каменному топору? Нет, ни в пещеры и ни к топору, хотя может быть и это, но уже людям не глупым, а умным, научившимся управлять природой.

Но каким же образом управлять? Опять с помощью техники? Ведь, если подумать, то окажется, что и нефть, и газ и уголь нужны для производства техники: машин, производящих новые машины и так без конца. Создавая технику человек не стал ее хозяином. Больше того, он создал себе господина, очередное божество.

А что если человечество научится управлять природой без техники? Ведь тогда все производство, вся промышленность будут совершенно не нужны. И будет чистый воздух, чистая вода и луга, и леса. Все будет так, как будто и нет человека, и все это будет для него. Но что это может быть за способ — управлять природой без орудий труда, без техники? А вот как: прежде всего люди научатся управлять своим телом и