Стивен Браст - Ястреб Страница 11

Да, да — под плащом у меня ваша сбруя, такая система ремешков на забавных липких застежках, и к ней у меня тоже пристегнуто кое-что острое и убийственное, все понятно?

Она ушла. Я сидел спиной к стене, почти раздетый, закрыв глаза. Через некоторое время Тетушка вернулась с ворохом одеял и ведром, затем снова удалилась, не сказав ни слова.

"Босс?"

"Да?"

"Ты правда можешь сидеть тут два дня и ничего не делать?"

"Я от этого свихнусь, но совсем по-другому. Пожалуй, в моем нынешнем положении это шаг вперед."

"Даже не думал, что ты на такое способен."

"Не стоит недооценивать мой инстинкт самосохранения."

"Босс, я тебя сколько лет знаю, а? У тебя этого инстинкта отродясь не бывало."

"Заткнись, Лойош."

Я расстелил одеяла на твердом полу, улегся и расслабился, отчего меня сразу пробила дрожь. Справился и с этим. Закрыл глаза. Сон не шел, но это было не страшно. Хорошо было уже вот так вот просто лежать. Лежал я так часа два, может, больше, и пожалуй, временно отключился.

Потом сел, опираясь спиной о стену и вытянув ноги.

"Босс?"

"Да?"

"Мне скучно. И Ротсе скучно."

"Привыкайте. Помнишь, когда я сидел за решеткой?"

"В который раз?"

"В самый первый. Было примерно так же."

"Напряжно?"

"Точно."

"И долго?"

"Лойош, даже если ты начнешь считать часы, быстрее не будет."

"А что тогда?"

"Могу открыть дверь. Вы выберетесь наружу, полетаете, поклюете чей-нибудь труп. А я останусь здесь."

"Вот так вот оставить тебя здесь?"

"Лойош, на ближайшее время я намерен бездельничать. Нет смысла и вам двоим заниматься тем же самым. Весь смысл в том, чтобы ничего не случилось."

"Смысл-то я знаю, босс."

"Ну так летите."

Я шагнул к двери, приоткрыл ее и выпустил их.

"И будь осторожен," — велел я.

"Вот уж кто бы говорил," — отозвался он.

Я вернулся в комнату, снова развалился на одеялах, закрыл глаза и еще довольно долго просто бездельничал.

Ладно, расслабьтесь. Я не собираюсь расписывать в подробностях, как я бездельничал следующие два дня. Довольно и того, что я это испытал, нет смысла переживать заново. Сидеть и ждать, в жизни случается и такое. Немного помогало то, что в эту тюрьму я попал по собственной воле; я знал, что в любой момент могу уйти.

Назавтра Тетушка вернулась и принесла мою одежду. Одетым я чувствовал себя лучше и уютнее, чувствовал, что мне ничто не угрожает — да, я знаю, что это глупо.

Одеваясь, я спросил:

— Почему я не могу колдовать или обмениваться псионическими посланиями, но по-прежнему способен общаться со своим дружком?

— Думаешь, я разбираюсь в Камнях Феникса?

— Да, — ответил я.

— Так вот, я не разбираюсь.

— Значит, ты так быстро его опознала, просто выдав первый попавшийся вариант?

Она сморщилась, потом проговорила:

— Ты связан со своим дружком.

— Да.

Лицо ее дернулось; я понял, что она подбирала слова, чтобы описать нечто, не слишком пригодное для выражения в словесной форме.

— Если ты снимешь амулет, я покажу, — предложила она.

— Лучше обойдемся так.

Она кивнула. Нахмурилась.

— Когда ты общаешься со своим дружком, это скорее как говорить со своей рукой, нежели общаться псионически.

— Со своей рукой я говорю не словами.

— Да я вообще удивляюсь, как ты их выучил.

Ладно, сам напросился.

Она продолжала:

— Псионические послания у эльфов идут через эту их штуку — Державу, — так им проще. Или напрямик, разговор сознаний, как у нас. В любом случае тут вопрос настроить свое сознание, чтобы оно соответствовало настройке собеседника.

Я был прав, она многое об этом знала. Было бы любопытно — во многих смыслах — послушать ее разговор с Деймаром. Увы, это удовольствие было мне недоступною

— Кажется, пока понимаю, — отозвался я.

— Камень Феникса вмешивается в эту настройку и изменяет колебания, которые источает твой мозг на псионическом уровне, так что никто не может тебя услышать, ну и сам ты ни до кого не можешь дотянуться.

— А когда я говорю с Лойошем?

— Он не воспринимает колебания твоей псионической энергии. Он сам часть того, что их производит.

Некоторое время я пытался понять, что все это начит, потом проговорил:

— Ладно, значит, знать кого-то достаточно хорошо, чтобы псионически с ним связаться — это значит, знать достаточно хорошо, как работает его разум, чтобы позволить моему собственному разуму настроиться на него, тогда как моя связь с дружком фактически позволяет ему думать вместе со мной.

— Да.

— Поэтому он может помочь мне с заклинаниями.

— Да. У колдунов все наоборот.

— Я не…

— Ша. Когда ты с кем-то переговариваешься, ты должен научиться изменять излучения своего мозга так, чтобы настроиться на чужой. А когда переговариваешься со своим дружком, ты должен научиться разделять свои и его мысли, чтобы слышать и отсылать слова.

— Понял… — сказал я. — Ну, не то чтобы понял, но теперь я знаю больше, чем раньше. Спасибо.

Она фыркнула, кивнула и ушла.

Она приходила еще несколько раз, мы разговаривали кое о чем еще. Некоторые моменты представляли определенный интерес, но этот — единственный, который как-то связан со всем, что мы обсуждаем сегодня, так что, боюсь, остального вы так и не узнаете. Если вас это задевает, изложите ваши предложения в письменной форме. Превратите их в завуалированные угрозы и отошлите на гору Дзур, Сетре Лавоуд. Потом скажете, что получилось.

Я сидел, отдыхал, восстанавливался. Мысленно прокручивал варианты — как они меня выследили, как мне в будущем этого избежать. Начал было составлять список всех своих врагов, но бросил: слишком длинный, безнадежно. А глупая часть меня — та, которая застряла примерно в шестилетнем возрасте, — возопила, что так нечестно.

Честность многое для меня значит. Повстанцы из выходцев с Востока, твердят о равенстве. Адвокаты-иоричи — о справедливости. Не уверен, что сколько-нибудь понимаю эти концепции — кажется, обе они лежат вне моей компетенции, или у меня мозги устроены не так, как надо, чтобы с ними работать. Но вот честность меня всегда заботила. Собственно, в некотором роде ради нее я и делал так долго то, что делал: нет никакой справедливости в том, чтобы прикончить бедного сукиного сына, который крысятничал у своего босса; и это уж точно не сделает его и босса равными. Однако такое всегда казалось мне честным: он знал правила, он знал, чем рискует.